Блог - Сергей Большин

Тут Петр заметил плакаты на стенах тоннеля… «Начни свой день с рекламы в метро», «В цветах российского флага» (какого такого «российского» флага?!!!)… А это что?! «Отдыхайте в Греции» и такой откровенный купальник… Порнография! За это же сажают!

«Интересное получается кино. Дяденьки из райкома партии вконец оторвались от жизни. Давно ли они последний раз были в метро? Понятно, на служебных „Волгах“ приятнее разъезжать. И, пожалуйста, результат — „хозяйственники“ из метрополитена проявили инициативу. Так, значит, они понимают политику перемен нового Генсека?! Идеологическая диверсия — вот что это такое! И как же шустро развернулись: еще утром ничего не было! Очевидно, что рекламу развесили совсем недавно, иначе бы уже были сигналы. Бдительный народ, к счастью, остался… Выходные отменяются! По их же совету и сделаю: завтрашний день начну с рекламы в метро! Кстати, может, вот так — с пылу с жару — мне с Таней будет легче поговорить».

Петр быстро проскочил вестибюль станции, не обращая особого внимания на киоски, которых, как и рекламы, еще утром здесь не было, и вышел на улицу. Он торопился домой на Большую Ордынку. Всего два года в райкоме, а уже второй секретарь и уже комната в коммуналке в самом центре столицы. Старый дом дореволюционной постройки, очень большая — 25 метров — комната и всего двое соседей. Причем один — геолог, который постоянно в экспедициях, а второй — друг и коллега по райкому заворг Коля Регеда. Коля младше Петра на два года и пока холостой, гостей (в основном девушек) приглашает нечасто, после того как от Таньки «добро» получит. Считай, одна семья в своей квартире. Петр торопился домой звонить дежурному по райкому партии, а может, даже и дежурному по горкому. Он пока не решил кому. Но всех своих райкомовских дедушек он сдаст! Посмотрим, с какой скоростью они вылетят на пенсию после того, как станет известно о провокации на станции метро «Добрынинская»!

Предстоящая военная кампания прокрутилась в голове Петра за секунды от схода с эскалатора до выхода из дверей метро. Еще какое-то мгновение он осознавал картинку, представшую его глазам, и наконец тысячетонный молот окружающей действительности с размаху вогнал душу Петра в асфальт улицы Люсиновская. Это была не его Москва, не его мир! Новые здания теснили некогда широкие просторы Серпуховской площади и начала Люсиновки; незнакомые надписи: русскими буквами, но не по-русски… Но больше всего Петра потрясли не дома, выросшие за один день, а автомобили. Впервые в своей жизни он видел автомобильную пробку, к тому же целиком состоящую из иномарок. Он стоял и озирался, в прямом смысле раскрыв рот. Тут его толкнули в спину выходящие из метро люди. Петру казалось, он вышел из дверей вечность назад… Толчок вывел его из оцепенения.

«Где я?! — лихорадочно соображал Петр. — Это — либо параллельный, либо мир будущего. Но это же невозможно!..» Лучшим решением ему показалось побыстрее дойти до дома.

И вот он у своего дома. Путь преградила плотно запертая железная дверь. О борьбе с идеологическими диверсантами и их пособниками Петр уже и думать забыл. Теперь он думал, как попасть внутрь.

Простояв у двери в томительном ожидании минут пятнадцать, он не дождался ни входящих, ни выходящих. Наконец, верно предположив, что клавиатура на правой стороне двери может работать как вызов, Петр набрал номер своей квартиры и услышал мелодичный звук. Через несколько звонков недовольный, как у продавщицы мясного отдела, девичий голос ответил:

— Ну, кто еще там?!

— Это Петр, ваш сосед, откройте, пожалуйста.

— Сосед? Из какой квартиры?

— Из вашей. Из пятнадцатой. А Татьяна дома?

— Что значит — сосед из нашей квартиры?! Нет тут никакой Татьяны…

— А Николай Регеда?..

— Николай?.. Коля! К тебе… Сейчас подойдет.

— Слушаю, кто там? — Голос вроде бы Николая, но, как и все вокруг, изменившийся.

— Коля, это я, Петр!

— Какой Петр?

— Какой, какой… Симутин, сосед твой!

— Петя?!. Открываю.

Петр мгновенно узнал Николая в открытой двери, хоть тот поседел, обрюзг, выпустил живот и оброс щетиной; благо все — слегка. Было видно, что минувшие годы прожиты бурно.

— Ты совсем не изменился…

— Ты так постарел… — одновременно произнесли друзья одинаково севшими голосами.

— Господи, сколько же лет мы не виделись?! — выдавил из себя Николай после звенящей паузы.

— Коля, скажи, какой сейчас год?

— Девятый…

— В смысле?..

— В смысле — 2009 год от рождества Христова. А ты сам-то откуда?

— Вообще-то с научно-практической конференции. Полчаса назад у меня был 1983 год…

Поверить в такое трудно, но внешний вид друзей подтверждал обе версии: на дворе 2009 год, а Петр явно не тратил четверть века на свое старение. Признав очевидное, друзья принялись обсуждать, каким образом случилось это удивительное путешествие во времени, но Петра больше интересовало другое:

— Коль, а мои где сейчас?

— Твои? Они тут уже сто лет не живут. Я здесь один обитаю. Тебе, кстати, повезло, я тоже со дня на день…

— Где они сейчас? — перебил Петр.

— Точно не знаю. Я Таньке квартиру в Алтуфьево купил еще в 94-м…

— В Алтуфьево?!

— В Алтуфьево. Орать зачем? Хорошую, между прочим, квартиру, двухкомнатную. Ну да, далеко, так ведь за комнату в коммуналке — «двушку»!

— Да нет, Коля, не в том дело, — снова перебил Петр и рассказал про Бабу в метро.

— Она! Точно! Она тебя к нам забросила. Слушай, а что мы в коридоре топчемся, давай входи… Боже, сколько же лет…

Петр вошел и огляделся. Он не мог узнать квартиру, хоть и прожил в ней почти полтора года! Так бывает, спустя годы мы не можем узнать во встречной красавице угреватую одноклассницу, сидевшую за соседней партой. Преображение было невероятным, Петр не мог поверить, что на свете бывают такой паркет, такие ровные стены, такая мебель…

— Коля, я вижу, ты карьеру сделал. Похоже, не ниже секретаря горкома?

— Какой горком, Петруха? Хотел, говоришь, правду о судьбах социализма узнать?! Узнавай: горкомов больше нет. Зато я теперь — капиталист.

— Ладно, ладно… Пропустить 26 лет жизни — не значит отупеть. Я так понимаю, сработал план Андропова: создали многоукладную экономику и поставили на службу строительства нового общества, на…

— Пеца, приходи в себя, нет никакого «нового общества».

— Не надо так шутить… Я что, не видел, сколько легковых автомобилей на улице?! Только социализм или коммунизм (он бросил пронзительно-вопрошающий взгляд на бывшего соседа) могут обеспечить такое массовое благополучие.

— Какие шутки?! Ты, случайно, не обратил внимание на то, что автомобили, мягко скажем, в основном не российских марок?

— Ну да… советских машин очень мало… Постой, что значит «российских»?

— Да то и значит, что и Союза больше нет! Есть Россия, есть Украина, другие страны, которые раньше были союзными республиками.

— Не может быть!

— Может, и еще как. Прибалты так вообще в НАТО вступили, а с Грузией мы в прошлом году воевали.

— Воевали?!!! Как же так, Коля? Как это — Союза не стало?

— А вот так! Ты не представляешь, что за эти годы произошло… Так. Да что же это за манеры в трезвом виде так долго говорить о политике?! Идем в комнату, глотнем чего-нибудь.

Петр вошел в гостиную, которая еще сегодня утром была его комнатой. Советский человек начала восьмидесятых такую роскошь мог видеть разве что в иностранных фильмах. Когда же он увидел панель жидкокристаллического экрана диагональю больше метра, то почти закричал:

— Это — телевизор?!

— Да.

— И можно включить?

— Пожалуйста. Что хочешь смотреть?

— Да что угодно. А сколько каналов, как у нас или больше двух?

— Больше, конечно. Точно не знаю… Сто, или двести, или больше…

— Сколько?!! Зачем так много?

— Да немного, стандартный пакет.

Петр уже не слушал. Он подошел к телевизору, но не нашел привычных кнопок «Вкл./Выкл.» и тумблера переключения каналов.

— Как он включается? Где эти твои сто кнопок?!

Николай взял в руки пульт и включил экран, стал листать каналы. Петр глядел не отрываясь. Для него, советского человека, такое обилие программ, большая часть которых была иностранного производства, было окном в другую вселенную. Эта вселенная оказалась пугающе недоброй: боевики и детективы, криминальная хроника, агрессивно-сексуальные музыкальные клипы, реклама, раздающая приказы — купи! И много, очень много красивых обнаженных, в той или иной степени, тел. Пуританская душа секретаря райкома разрывалась между его молодой мужской натурой и привитыми убеждениями: с одной стороны — красиво и привлекательно, с другой стороны, о каком социальном переустройстве можно говорить, когда тебя так сладко растлевают?! Как воспитать классово непримиримых борцов, если даже дети могут видеть такое?! Вопросы вспыхивали в голове, но шквал впечатлений размалывал их в обрывки фраз, фразы в слова, слова в осколки переживаний. Петр онемел. А Николай смотрел на него со смешанными чувствами понимания, сочувствия и зависти.