Журнал «Вокруг Света» №10 за 1975 год - Вокруг Света

Все складывается, как хотел Федоров, кроме одного — не может он сидеть в школе, рвется на фронт. К концу мая он добивается назначения в XI корпусной авиационный отряд, который входил во 2-ю истребительную группу. Командовал ею замечательный русский ас капитан Крутень, проходивший боевую стажировку во Франции и Англии. Вернувшись в Россию, Крутень пишет несколько серьезнейших статей об опыте союзников, главным образом французских авиаторов, не боясь признать серьезные упущения в организации боевой работы, воспитании летного состава, косность командования русской авиации.

Стремясь внедрить в русскую авиацию лучшее из опыта французских истребителей, Крутень, конечно, был рад, что в его боевой группе, объединяющей несколько отрядов, будет такой ас, как Федоров. Он надеется с его помощью и на его примере научить своих летчиков и правильному использованию техники, которую получали из Франции.

От прославленного соотечественника его новые боевые товарищи узнают множество полезнейших сведений о применении техники, тактике воздушного боя. И не только на словах. Вот одна запись из дневника отряда: «15 июня 1917 года летчик XI корпусного отряда су-лейтенант французской службы Федоров атаковал... противника и подбил его. Противник с большим снижением быстро полетел к своим окопам».

С аэродрома в районе Барановичей Федоров вылетал при первой же возможности, часто демонстрировал каскад фигур высшего пилотажа, проводил показательные стрельбы, конечно же, сбил в бою еще один вражеский самолет и быстро стал всеобщим любимцем. Не только офицеры, но и солдаты гордились Федоровым, любили слушать его выступления на митингах, которые после февральской революции были не редкостью. Возможно, что и по этой причине Федоров был вскоре возвращен на инструкторскую работу в Севастопольскую авиационную школу. Там он работает недолго, получает двухмесячный отпуск по болезни, а осенью ставка Авиадарма получает телеграмму, посланную по просьбе полковника Людмана — главы французской миссии: «...Благоволите командировать су-лейтенанта Федорова в Петроград Увофлот, а механика Ланеро Москву авиасклад, французский отряд».

И уже на следующий день отдано новое распоряжение, по которому «состоящие на русской службе французские су-лейтенант Федоров и механик Ланеро... перечислены всецело на содержание французского правительства...».

Федоров возвращается во Францию. Вероятно, его ожидают там жена и дочь. Едва успев вернуться, Федоров спешит на фронт. Война продолжается. Есть ли смысл вновь повторять, что воюет Виктор Георгиевич, как всегда, беззаветно. Лучшее тому подтверждение — реляция о награждении орденом Почетного Легиона от 28 июля 1918 года: «Офицер полный отваги, пылкой храбрости и скромный. После того как он отличился в 1916 году, был тяжело ранен во время воздушного боя...

Во время последних сражений провел много воздушных боев, в течение которых был сбит двухместный вражеский аэроплан.

Два ранения, две благодарности в приказе.

Орден Почетного Легиона».

Но ни ордена, ни громкая слава не могут остановить его порыва. Федоров писал своему другу: «Бить, бить и бить врага». Не могут остановить его и новые ранения. Официально на личном счету Федорова числились шестнадцать сбитых самолетов, но те, которые были уничтожены, что называется, на глазах. А сколько их было за линией фронта, во время групповых схваток? Все знавшие Федорова считали число его побед значительно большим.

7 ноября 1918 года, В этот день был подписан еще один приказ по армии: «Федоров Виктор, су-лейтенант 2-го иностранного полка, летчик эскадрильи СПА-89, доблестный офицер. В течение четырех лет на своем посту и ни разу не дал себя сломить ни усталости, ни ранам.

9 октября 1918 года бросился на помощь нашим бомбардировщикам, сражавшимся с неприятелем, и сбил один истребитель, упавший в пламени. 10 октября, атакованный тремя «фоккерами» и раненный во время битвы, тем не менее сумел вернуться на своем аэроплане, изрешеченном пулями.

Три ранения. Четыре благодарности».

Вот еще одну пальму к ордену имеет право надеть Федоров, четвертую — за каждое объявление в приказе по армии. Может, но не наденет... 7 ноября, в день подписания приказа, он вновь в боевом полете.

Война приближается к концу. Французская авиация господствует в воздухе, и, патрулируя вдоль линии фронта, Федоров не встречает вражеских самолетов. Появление огромной группы бомбовозов противника — несколько десятков в сопровождении истребителей — было скорее всего жестом отчаяния, желанием бошей, проигрывавших войну, нанести напоследок разрушительный удар по какой-то мирной цели, «пустить кровь». Итак, идет воздушная армада, и лишь один Федоров, находящийся в воздухе, может ее задержать, расстроить боевые порядки, связать боем, чтобы успели подняться в воздух его друзья-истребители. Теперь уже никто не скажет, что думал Федоров в эти минуты, но вся его жизнь настоятельно диктует только такое объяснение последнему подвигу героя. Федоров бросается в атаку. В первый же момент летит к земле объятый пламенем один вражеский самолет, за ним другой, третий... Легенды, сложенные об этом бое, утверждают, что было сбито им одним четыре, даже шесть самолетов... Но разве можно справиться одному с армадой?..

И следом за вражескими падает на землю самолет «воздушного казака Вердена»...

До конца первой мировой войны оставалось четыре дня...

* * *

Продолжая работу, я храню затаенную надежду на помощь читателей. Что знаете вы о названных н не названных здесь русских летчиках, что хранят ваши домашние архивы, семейные предания?

Что знают в Латвии о замечательном пилоте, одном из героев Вердена, политэмигранте социал-демократе Эдуарде Пульпе, уроженце Риги? Французы называли его «летчик с вулканом в сердце». В одном из боев он вступил в единоборство сразу с восемью немецкими самолетами. Обратив противника в бегство, он сбил два аэроплана. На его орденской ленте было пять пальм — каждая за сбитый вражеский самолет.

Эдуарду Пульпе, су-лейтенанту французской авиации, удалось попасть на русский фронт, где он и погиб, приняв, как всегда, неравный бой. В его неотправленном письме есть такие строки: «...Не нужно мне хвалы и венков, лишь одного хочу — победы... Умру, как все. Мои мысли будут о Тебе, мое Отечество Россия, о моей колыбели — Латвии. Я отдаю им себя всецело — свою жизнь и кровь — во имя будущего, победы и славы».

В Париже я нашел портрет Пульпе, несколько реляций о его подвигах, отчет о торжественных похоронах в Риге.

А какова судьба Михаила Жарикова, Николая Скачкова, Дмитрия Борисова, Александра Гомберга?.. Что еще можно узнать о русском прапорщике Эдуарде Томсоне, который, будучи интернирован в Германию, сумел бежать и впоследствии вступить во французскую авиацию. Там он воевал настолько смело, что даже немецкие газеты поместили о нем очерк: «Приключения летчика Томсона на французском фронте». Еще очень много осталось неизвестного о русском подданном, уроженце Эстонии Мартине Треппе, родившемся в декабре 1892 года и окончившем летную школу во Франции. Об инженере-пилоте Константине Акашеве и многих других...

Юрий Гальперин

Шаги под землей

Много лет грузинские спелеологи исследовали каменный лабиринт Новоафонской пропасти. Пользуясь их данными, горностроители пробили в теле Иверской горы туннель длиной более километра, в самое сердце пещеры, чтобы любой человек мог увидеть то, что ранее доступно было лишь спелеологам.

…Как-то Зурабу Тинтилозову, тогда еще молодому спелеологу, пришло письмо из Нового Афона. Оно было написано крупным, почти детским почерком. Некий Гиви Смыр сообщал, что в междуречье Мааниквара и Псырцха на Иверской горе есть карстовая пропасть, которую местные жители называют Бездонной ямой. В нее не раз бросали камни — однако звука удара о дно не было слышно. Несколько лет Гиви думал о том, как бы спуститься вниз, но одному это было не под силу, а желающих помочь не находилось. Однажды он таки совершил отчаянную попытку: закрепил веревку и спустился метров на двадцать. Свет фонаря выхватывал из темноты только голые стены колодца. Спускаться дальше не хватило решимости...,

В тот июньский день 1961 года на Иверскую гору пришли почти все жители Нового Афона. Старые абхазцы неодобрительно качали головами — веками вокруг Бездонной ходили мрачные легенды...

Один за другим исчезли в пропасти четверо. Люди долго глядели в черноту проема, пока не утонул во тьме последний блик фонаря, не затих последний звук.

Первым спускался отважный спелеолог Арсен Окроджанашвили, за ним — Гиви Смыр, Борис Гергедава, Зураб Тинтилозов.

Вначале шла тридцатиметровая шахта с отвесными стенами. За ней следовала крутая наклонная галерея, обрывавшаяся в пропасть. У края пропасти на крошечной платформе, занятой озерком, сделали первый привал. Стоя в воде и держась за веревки, спелеологи чувствовали себя не слишком уютно: над ними зияла узкой расщелиной только что пройденная галерея, а ниже озерка лежала бездна, окутанная непроглядной тьмой, — шахта с широким отверстием и рваными вогнутыми стенами. Этот самый неприступный участок брали несколько часов.