Журнал «Вокруг Света» №10 за 1975 год - Вокруг Света

Тайга стояла белая, нетронутая. Сквозь темные стволы с наветренной стороны — синий горизонт, который постепенно затоплялся оранжевыми языками угасающего солнца. Прав Петр: истинно красиво!

Пока я ходил, Петр уже успел врезаться в землю на полштыка, подтверждая тем слова, оброненные кем-то по поводу его работы: «Копает, как крот!» Он действительно, как крот, вгрызался в грунт, размеренно бил кайлом, дробя камни и мерзлоту.

Подошел старший инженер-геолог Артур Браун, один из самых молодых специалистов в экспедиции. Он взял в руку камень, спросил:

— Там много таких?

— Сплошняком, — ответил Петр.

— Так это же замечательно! — воскликнул Артур. — Откроем карьер, и не надо издалека щебень возить.

«Замечательно», как я заметил, было любимым словом геолога.

В голубом вагончике сидели в подавленном настроении Иван Иванович Богомолов и тракторист Григорий Карандаев. Толстая ветка, скользнув по защитной броне трактора, каким-то непостижимым образам залезла под нож и пробила радиатор. Теперь нужно было буксировать трактор на базу или же снимать радиатор здесь, в полевых условиях, и машиной везти его в мастерскую.

Они неторопливо пили чай, перебрасываясь редкими словами. Я немедленно был угощен этим незаменимым на морозе напитком. Потом Иван Иванович рассказал:

— От Кызыла до Дудинки... Где только меня не носило! Пока молодой — тайга интересна, молодым всегда интересно. Два года проработал, втянулся. (Он тоже говорил, как и Петр, про два года.) А на Кодинке застрял, седьмой год...

К вечеру в вагончик стал набиваться народ. Машина давно должна была прийти, а ее все не было. Стали поговаривать, не пойти ли к поселку пешком. И когда совсем стемнело, отправились. Примерно через километр-два пути увидели за поворотом свет. Но это была не машина. Посреди поляны ярко горел костер. Люди, разбросанные по всей трассе, собрались здесь в ожидании машины.

Шел обычный разговор про дела на трассе, про охоту, про то, что весной в Сухом ручье кишит хариус, идущий вверх на нерест. Оказывается, Сухим ручей называли потому, что летом он совсем пересыхает. Говорили о роли электростанции и будущего города. И что в городе будут строить то же, что и в Братске, в Усть-Илимске...

Как мы и думали, Тима ремонтировался по дороге. Сейчас он гнал «на всю железку»: из распадка полыхнул свет, потом машина взревела на подъеме и вылетела к костру. Разместились как попало и рванули к поселку.

Вскоре впереди, в ночи, услышали брех собак. Из темноты возникли фонари поселка изыскателей и красные огоньки буровых вышек на створе.

В. Корда, наш спец. корр.

Ангара, Кодинская заимка

В небе Франции

Окончание. Начало в № 9.

На следующий день нахожу и учетную карточку Томсона. Теперь моя задача облегчается, и, чтобы выяснить все возможное об этом человеке, выписываю еще кучу материалов. Но я не забыл, что начал рассказ о Федорове, прервал же его умышленно — мне не хватало очень важных деталей, которые могли бы существенно дополнить привезенное из Франции. Что-то все же было опубликовано о нем в русской прессе, вот почему я и полез в папку с газетными вырезками.

Читая все подряд, я не перестаю думать о Федорове. Конечно, я решил пересмотреть русские газеты, но сколько нужно времени, чтобы перечитать военные сводки и прочие материалы за четыре года войны, да еще в нескольких изданиях?..

Слава военному чиновнику! Я впиваюсь глазами в газетные строки — это же письмо самого Федорова! Письмо из Франции петербургскому приятелю с подробным описанием боев! Вот теперь можно продолжить историю «воздушного казака Вердена», отчасти рассказанную им самим.

Воздушный казак Вердена

С 26 января 1916 года Федоров начинает летать на фронте. Его неизменным помощником, а часто и боевым товарищем становится замечательный механик и прекрасный пулеметчик Пьер Ланеро. Несмотря на то, что самолет Федорова типа «кодрон» предназначен для разведки и бомбометания, смелый летчик использует любую возможность, чтобы вступить с неприятелем в бой. Летая, как правило, один, он часто атакует вражеские самолеты, не боясь нападать на трех-четырех немецких авиаторов сразу.

С 26 января 1916 года Федоров начинает летать на фронте. Его неизменным помощником, а часто и боевым товарищем становится замечательный механик и прекрасный пулеметчик Пьер Ланеро. Несмотря на то, что самолет Федорова типа «кодрон» предназначен для разведки и бомбометания, смелый летчик использует любую возможность, чтобы вступить с неприятелем в бой. Летая, как правило, один, он часто атакует вражеские самолеты, не боясь нападать на трех-четырех немецких авиаторов сразу.

Как вспоминал о нем Эдгар Иванович Меос, служивший в той же эскадрилье, Федорова признали сразу. «...Славный малый, очень спокойный, чертовски отважный, — говорили о нем. — Среднего роста, красивый брюнет, с твердым взглядом черных глаз, человек большой культуры, Федоров при первом же знакомстве производил большое впечатление...

Перед вылетом Федоров всегда был весел и оживлен. Он никогда не жаловался на утомление, всегда вызывался в патруль — и вылетал как на праздник... Федоров вел примерный образ жизни, не был завсегдатаем баров и кабаре, любил здоровую пищу, всегда следил за собой... Он обладал очень красивым баритоном, но никогда не пел в нашей эскадрильской столовой на вечеринках. Я слышал его однажды, когда мы стояли в богатом замке на Сомме. Поздно вечером, когда все летчики были в баре, располагавшемся в нашей столовой, Федоров ушел в парк и пел русские песни. Я слушал его с наслаждением, вспоминая родной дом. По-моему, с таким голосом он мог бы петь в опере...»

Вместе с тем Федоров, судя по рассказам Эдгара Ивановича, очень серьезно относился к полетам, его храбрость сочеталась с мастерством и разумной осторожностью. Меос вспоминает далее: «...Когда я представлялся Федорову, он сказал:

— Теперь вы, сержант, имеете возможность испробовать свои силы... (Меос был совсем юным, много моложе Федорова. — Ю. Г.) Если вы горите желанием сравняться со «старыми», лавры которых, может быть, не дают вам покоя, то при энтузиазме не забывайте об осторожности: такое забвение может быть роковым...»

Понятно, что война не обходится без жертв, и воздушные сражения не были в этом смысле исключением. В столовой, где летчики проводили свободные вечера, на особой полке стояли личные бокалы погибших товарищей с надбитым краем. Э. Меос, прибывший к «аистам» в 1916 году, насчитал их пятнадцать. В торжественных случаях, когда «аисты» собирались все вместе, свято соблюдалась традиция накрывать стол и для павших в боях.

...Около пустующих приборов ставится карточка с именем погибшего, а на стул кладется его сабля. К ее эфесу прикреплен на ленте высший орден, которым был награжден боевой друг. После первого тоста за республику старший из офицеров приглашает поднять бокалы: «За тех, кто пал в боях до нас и ждет нас там, в высоте... Разрешите сказать вам, что мы, кто так часто бывал в воздухе вместе с вами, не сойдем со своего пути и просим, чтобы вы благословили наше парение и оставили для нас местечко между вами, когда придет и наш черед...» Молча выпиты бокалы, и на две минуты воцаряется тишина...

Вероятно, в эти минуты каждый думал о своей судьбе, но неизбежные потери только усиливали боевой дух авиаторов. Темпераментные и насмешливые французы не только не уклонялись от воздушных боев, но и прибегали к своеобразной процедуре вызова врага на поединок. Если традиционный вызов на дуэль от рыцарских времен — брошенная перчатка, то рыцари воздуха бросали на аэродром бошей... старый сапог. Немцы воспринимали это как неслыханное оскорбление, но первые же попытки отомстить обидчику кончались провалом: французский ас пикировал на взлетающий самолет и легко «припечатывал» его к земле.

Насколько можно судить о Викторе Федорове, он был тоже весьма темпераментным человеком. Сохранилось большое его письмо в Россию, адресованное Н. Потемкину и опубликованное в газете «Русское слово». Вот как описывал русский летчик бои, принесшие ему заслуженную славу.

...Четыре самолета летели строем «ромб», как было принято у французов для такой группы. Перелетев линию фронта, они точно вышли на вражеский аэродром, сбросили бомбы и, развернувшись, взяли курс на свою базу. Федоров шел замыкающим и несколько отстал от своей группы. В этот момент он увидел на высоте примерно трех километров разрывы французских шрапнелей, а затем и вражеский самолет, возвращавшийся, как и они, с боевого задания. Самолет Федорова находился выше противника. «...Я стал быстро, полными моторами спускаться на него. Он шел навстречу. Оба мы делали около 140 километров в час. Ты поймешь, что расстояние, разделявшее нас, исчезло с головокружительной быстротой. Вот мой немец прошел подо мной. Я останавливаю моторы, падаю и крутым поворотом беру немца в хвост... Затрещали пулеметы, его и мой, и немец колыхнулся и полетел вниз. В это время я был на высоте 2600 метров. Я его оставил и продолжал свой путь... Немец сломался в воздухе, перевернулся на спину и упал на хвост в 3—4 километрах от наших линий...