Робер Сюркуф - Карл Май

— Какую цену вы за него получили? — осведомился Сюркуф.

— Мешок с золотым песком, который вы нашли в моей каюте.

— Где живут эти даяки?

— Я шел к ним на шлюпке от устья реки более часа.

— Хорошо, действуя в ваших же интересах, я требую от вас назвать мне одного из ваших людей, способных пойти посланцем к даякам. Мешок он должен взять с собой, но сопровождать его будут двое моих парней, имеющих опыт общения с туземцами. Назовите же имя.

— Рулевой Харкрофт.

— Прекрасно. А теперь я хочу представить вам одного славного парня, который на себе испытал, что вы — морской бандит, и благодаря которому мы так быстро и успешно вышли вам в кильватер[46].

— Хольмерс! Мерзавец! — завопил пленник и взметнул кулаки связанных рук, пытаясь ударить матроса, однако был схвачен и по приказу Сюркуфа переведен на «Сокол».

Едва забрезжил рассвет, спустили шлюпку, чтобы доставить на берег троих посланцев — рулевого Харкрофта, утверждавшего, что он вел прежде переговоры с вождем даяков Каримой, и двоих сопровождающих его людей, которые достаточно понимали по-малайски, чтобы держать Харкрофта под контролем.

Договорились, что Сюркуф ждет до полудня, после чего, считая невозвращение их к этому сроку сигналом бедствия, должен спешить им на помощь. Проводником в этом случае вызвался быть немец Хольмерс, рассказавший, что в прошлый раз высаживался на берег вместе с Шутером и хорошо запомнил местность. С учетом этого Сюркуф и разработал свой план.

Стрелки часов приближались к двенадцати, а посланцы все не возвращались. Сюркуфу стало ясно, что придется снаряжать военную экспедицию. Командование обоими кораблями он передал лейтенанту, сам же возглавил десант из двадцати отборных парней. Все они были хорошо вооружены и, несмотря на жару, натянули на себя три комплекта одежды, чтобы хоть как-то защититься от отравленных стрел даяков. Корабли покинули стоянку и бросили якоря у самого устья реки, чтобы в случае необходимости можно было обстрелять берег из пушек. Затем спустили шлюпку, и Сюркуф приказал отвалить.

Берег оказался узкой песчаной полоской, лишенной какой бы то ни было растительности. Сразу за ней начинались сплошные джунгли с причудливо переплетенными лианами, продраться сквозь которые стоило огромного труда.

Деревья здесь росли самые диковинные. Одно из них, высотою около сотни футов, имело в обхвате не менее двух десятков футов. Его белая кора была изрезана трещинами, а плоды достигали размеров сливы. Это был зловещий анчар, обладающий молочно-белым соком, одни только испарения которого уже вызывали у людей болезненные опухоли. Росли здесь и дикий имбирь — кассамумер, и кустистый испанский перец — жгун. Из этих и еще кое-каких растений туземцы Зондского архипелага приготовляют свой страшный яд для стрел. Готовят его следующим способом. Берут сок анчара, добавляют по одной десятой доле сока индийского калгана, имбиря-кассамумера и арума, луковый сок, немного свежеразмолотого черного перца и тщательно перемешивают все это. К смеси добавляют сок из коры рвотного орешка и семечки перца-жгуна, вызывающие сильное брожение. Когда смесь от брожения начинает шипеть, ее процеживают — и яд готов. Принятый в мелких дозах, он вызывает только сильную рвоту, попади он, однако, в кровь — неминуема быстрая смерть.

Хватало в джунглях и зверья, в чем моряки могли убедиться по огромным следам носорогов, ведущим вверх по течению реки. По ним-то и повел отряд проводник Хольмерс. Опасность подстерегала моряков на каждом шагу, и Сюркуф выслал вперед для разведки дороги дозор из пяти человек.

Прошло почти полчаса, когда от дозора поступил сигнал, что они видят нечто заслуживающее внимания. Остальные быстро подтянулись к ним, заняв позицию на довольно просторной площадке на берегу речки. Справа площадку замыкала река, слева — густые джунгли, а спереди — несколько шеренг вооруженных даяков, расположившихся также и на другом берегу речки. Они уже заметили европейцев и, издавая пронзительные крики, воинственно потрясали своими копьями и духовыми трубками для метания отравленных стрел.

— Ну, вот они и перекрыли нам фарватер, — проворчал великан-канонир, снаряженный ружьем и огромной дубиной. — Я думаю, пора на них навалиться, капитан!

— Нет, — ответил Сюркуф. — Мы ведь не знаем, дружески они к нам настроены или враждебно.

Сюркуф отослал часть своих людей назад, сам же с Хольмерсом и еще тремя матросами двинулся дальше и остановился лишь в сорока шагах от даяков. Даяки поняли его намерение и тоже выслали вперед пятерых своих воинов. Один из них поднял вверх копье и крикнул:

— Ада туан-ку?

Слова эти означали: который из вас мой господин? Обращение это считалось знаком вежливости и позволяло надеяться, что враждебных намерений даяки не имеют.

— Я — вождь этих людей, — с грехом пополам подбирая слова, по-малайски ответил Сюркуф. — Что вас привело сюда?

— Мы хотим встретить тебя, — последовал ответ.

— Откуда вы узнали, что мы идем?

— Те трое, что ты послал, сказали нам об этом.

— Где они?

— Их теперь только двое, и они у нас под караулом.

— Почему только двое?

— Они убили нашего человека. Они пришли к нам, чтобы потребовать обратно миссионера. Я — вождь. Они хотели вернуть мне золото, но я потребовал у них ружье со свинцом и порохом. Они не соглашались, а, увидев миссионера, попытались убежать вместе с ним. Мы воспротивились. Тогда один из них вытащил нож и убил им сына моего брата. Брата с нами не было. Поэтому я схватил свое копье и ткнул им этого человека в руку. Он умер, потому что копье я макал в яд тапу-упас[47]. Потом мы связали двух остальных. Они лежат в моей хижине. Ты можешь их увидеть.

Слова даякского вождя звучали правдиво. Посланцы Сюркуфа действовали неосторожно.

— А что вы требуете за миссионера теперь? — спросил Сюркуф.

— То, что я сказал. Я никогда не менял своего слова. Но за убитого ты должен нам заплатить.

— За него уже заплачено, ведь ты лишил жизни его убийцу. Однако я не возражаю, назначай цену.

— Это сделает его отец, сидящий у тела сына в моей хижине. Ты должен пойти с нами.

— Обещаешь мне полную безопасность?

— Да. Ты будешь гостем.

После недолгого пути вверх по течению реки европейцев повели на поляну, где под деревьями приютились незатейливые жилища даяков. В большой хижине, принадлежащей вождю, собрался совет самых почтенных людей племени. Явился и брат вождя, с головы до ног обвешанный всяческими знаками траура. За все время переговоров он не вымолвил ни слова.