Королевские идиллии - Альфред Теннисон

Где их с благоговением хранила,

Вложив побеги лета между складок.

И, вытащив наряд, его надела.

И вспомнила она, как в нем впервые

Муж увидал ее и полюбил,

И как она по глупости своей

Всплакнула, платья этого стыдясь,

И как Герейнт рассказывал про свой

Приезд, и про отъезд их ко двору.

Тогда Артур пред Троицыным днем

Со всем двором был в старом Карлеоне

На бреге Уска. И к нему явился

Пред очи светлые лесник из Дина,

Промокший от росы, и рассказал,

Что встретил несколько часов назад

В лесу молочно-белого оленя,

Крупней которого еще не видел.

Король Артур распорядился, чтобы

Трубили поутру в рога к охоте,

И королеве с легкостью дозволил

Поехать – на охоту поглядеть,

Когда она об этом попросила.

Весь двор с утра покинул Карлеон,

И лишь Гиньевра все еще спала,

Во сне сладчайшем видя Ланселота

И напрочь об охоте позабыв.

Но встала наконец-то, приказала

Подать коней, с одной придворной дамой

Помчалась к Уску, перешла его

В том месте, где течение спокойно,

И на холме лесном остановилась,

Надеясь услыхать собачий лай,

Однако услыхала стук копыт.

То принц Герейнт за нею следом ехал.

Он тоже припозднился, посему

В охотничий костюм не облачился.

При нем был из оружья только меч

С богатой золотою рукоятью.

Принц переехал через узкий брод

И тоже поспешил на холм лесной.

Пурпурный шарф, имевший на концах

Помпоны золотые, развевался

У принца за спиной, когда скакал он

К двум всадницам, сверкая стрекозой

В своем шелковом праздничном наряде.

Пред королевой ленный принц склонился.

Гиньевра ласково и величаво,

По-женски и по-королевски сразу,

Ему сказала: «Поздно, поздно, принц!

Вы даже позже нас!» А ей Герейнт:

«Да, королева. Позже, и настолько,

Что буду, как и вы, лишь наблюдать

За славною охотой». – «Коли так, —

Сказала королева, – оставайтесь!

Мы здесь скорей услышим лай собак:

Они сюда частенько гонят дичь».

Пока они к охоте отдаленной

Прислушивались, отличая в ней

Лай Кавала, Артурова любимца,

Который тявкал громче всех собак,

Из леса выехали рыцарь с дамой,

И карлик следовал за ними. Рыцарь

Скакал с забралом поднятым. Под ним

Был виден юный и надменный лик.

Гиньевра не могла его припомнить

В палатах королевских. Посему

Она узнать служанке приказала

У карлика, как рыцаря зовут.

Но злой и старый карлик, бывший вдвое

Надменней господина своего,

Ей бросил: «Это вам не должно знать!»

«Тогда я самого его спрошу!»

«Клянусь, не спросите! – вскричал злой карла, —

Поскольку говорить с ним не достойны!»

И стоило ей к рыцарю направить

Коня, как он стегнул ее хлыстом.

И дева возвратилась к королеве,

Забыв себя от гнева. Видя это,

Герейнт воскликнул: «Я узнаю имя!»

И, к карлику рванувшись, повторил

Вопрос, но карлик снова не ответил.

Когда ж подался к рыцарю Герейнт,

Старик огрел его хлыстом и щеку

Ему рассек. И брызги крови алой

Шарф принца запятнали. Возмутившись,

За меч схватился принц: «Убью мерзавца!»

Но, благородным будучи и смелым,

Ну, словом, истым рыцарем в душе,

Герейнт тотчас озлился на себя

За то, что на такого червяка

Разгневался, и молча отступил

От карлика и лишь тогда промолвил:

«Я, королева, отомщу за то,

Что оскорбили вас, унизив вашу

Служанку. За мерзавцами помчусь,

И хоть я без доспехов, но уверен,

Что доберусь до места невредимым.

А там возьму доспехи под залог

Иль одолжу и, рыцаря сыскав,

Вступлю с ним в бой, и спесь с него собью,

И возвращусь сюда на третий день,

Конечно, если буду жив… Прощайте!»

«Прощайте, принц! – сказала королева. —

Удачи вам желаю я во всем.

Быть может, там вы встретитесь с любовью,

И, может быть, жениться захотите,

Так я прошу вас! Прежде чем жениться,

Невесту привести ко мне, и я,

Кто б ни была она – дочь короля

Иль нищенка последняя на свете, —

Так наряжу ее и так украшу

На свадьбу, чтоб была она как солнце!»

И принц Герейнт, то рог далекий слыша,

То слабый крик гонимого оленя,

И злясь, что должен пропустить охоту,

И на виновных в этом, поскакал

С холма на холм по склонам травянистым,

По просекам, по рощам и долинам,

Не выпуская троицу из виду.

Вот, наконец, дубраву миновав,

Они на горный гребень поднялись,

Прошли на фоне неба и пропали.

Герейнт поднялся тоже и внизу,

В долине узкой, городок увидел.

На улице единственной его

По руку по одну стояла крепость,

Построенная, видимо, недавно,

А по другую – замок, весь в руинах

За мостом над безводным рвом широким.

Из городка в долине доносился

Шум, схожий с громким голосом ручья,

Бегущего по камушкам с горы,

Иль, может, с дальним карканьем ворон,

Что так кричат, устраиваясь на ночь.

И к крепости подъехали те трое,

И за ее воротами исчезли.

Герейнт вскричал: «Так вот его нора!»

И стал устало вниз с горы спускаться…

В гостиницах полно было народу.

И тут, и там ковали лошадей,

И юноши, насвистывая громко,

Господские доспехи вычищали.

Спросил Герейнт у одного из них:

«Кто учинил всю эту суматоху?»

Тот, продолжая чистить, бросил: «Ястреб!»

Герейнт подъехал к мужику-деревне,

Который плелся по дороге пыльной,

Под тяжестью мешка с зерном сгибаясь,

И вновь спросил: «Из-за чего сыр-бор?»

«Да из-за ястреба», – ответ раздался.

Тогда он к оружейнику подъехал,

Который, сидя к рыцарю спиной,

Клепал, согнувшись, на колене шлем,

И снова задал свой вопрос. Но мастер,

Не обернувшись, не взглянув, сказал:

«Друг, у того, кто делает работу

Для ястреба, нет времени болтать».

Тут, наконец, Герейнт взорвался: «Ястреб!

Сто типунов мерзавцу на язык!

Чтоб заклевали до смерти его

Стрижи, юрки и прочья мелюзга!

Ты принял сплетни вашего села

За голос мира! Мне ж они – смешны!

Вы все здесь – стайка жалких воробьев,

Чирикающих только об одном —

Об ястребе-убийце! Говори,

Иль, как и все, ты лишь о нем кудахчешь?

Где мне остановиться на ночлег

И где доспехи отыскать? Доспехи,

Чтобы с врагом сразиться… Говори же!»

Услышав речь такую, изумлен,

Оборотился мастер и, увидев

Перед собою рыцаря в богатом

Пурпурном одеянии, подался

Вперед, не выпуская шлем из рук,

И молвил: «Извини, о чужеземец!

Здесь утром ожидается турнир,

А я еще не сделал и полдела.

Доспехи? Право слово, я не знаю…

Что было, то разобрано давно.

Да и ночлег навряд ли ты найдешь,

Ну, разве что у графа Иниола —

Там, за мостом». Так молвил оружейник

И снова за работу принялся.

Тогда Герейнт, который все еще

Не мог остыть от гнева, поскакал

По мосту над безводным рвом туда,

Где седовласый граф сидел в раздумье.

Его роскошный некогда наряд

Истрепан был. Граф рыцаря спросил:

«Что вам угодно, сын мой?» Принц Герейнт

Ему ответил: «Я ищу ночлега».

«Тогда входите, – Иниол промолвил. —

Разделите со мною скромный ужин.

Мой дом, богатый прежде, обеднел,

Но дверь его по-прежнему открыта».

«Я вас благодарю, любезный друг, —

Сказал Герейнт, – и ежели меня

Не угостите ястребом на ужин,

То я поем с огромным аппетитом,

Ибо не ел уже почти полдня!»

Граф Иниол вздохнул и усмехнулся:

«Моя причина посерьезней вашей,

Чтоб ястреба-бандита ненавидеть.

Въезжайте же… И коль вам не угодно,

Его мы не помянем даже в шутку».

Тогда Герейнт во двор пред замком въехал,

И конь его ступал по колким звездам

Чертополоха средь разбитых плит.

Герейнт внутри одни руины видел:

Здесь – высилась разрушенная арка,

И папоротник арку ту венчал.

Там, словно глыба, павшая с утеса,

Лежала, вся заросшая цветами,

Часть башни. А над нею, высоко —

Остаток круглой лестницы, истертой

Ногами тех, кто смолк давным-давно,

Стремился к солнцу, и могучий плющ,

В свои объятья заключивший стены

И сок из камня тянущий, казался

Внизу – сплетеньем змей, а сверху – рощей.

Пока Герейнт оглядывал руины,

Раздался из окошка замка чистый,

Звенящий голос Энид, дочки графа.

И так же, как чудесный голос птицы

На острове пустынном заставляет

Того, кто вдруг попал на этот брег,

Задуматься о том, какая птица

Поет столь утонченно и прекрасно,

И хорошо ль у пташки оперенье,

Так голос Энид рыцаря смутил:

Он чувствовал себя как человек,

Что, услыхав впервые песнь любви,

Пробившуюся сквозь ветра и бури

В Британию и как-то в день апрельский

Взломавшую зеленый с красным лес,

Беседу прерывает иль работу

И выдыхает: «Это соловей!»

Вот что случилось с принцем, и сказал он: