Трудно быть феей. Адская крёстная (СИ) - Россо Ея

Аж скулы свело от гнева у принца, не привыкшего к тому, чтобы безродные потешались над ним. Переступив через упавший стульчик, направился было наследник к коню верному, чтобы меч отстегнуть да наказать обидчика. Да не успел и шага шагнуть, как хлопнула его рука тяжелая по плечу и разбойничек, задыхаясь от смеха, примирительно произнес:

— Не сердись, мил человек, одичал я тут совсем на семи дубах. Поговорить-посмеяться не с кем. Одни белки да лисицы вокруг. Накрывай на стол, кулеша моего отведаешь. Ох, и знатный кулеш у меня, от бати рецепт достался! А батя у меня, знаешь, кто?

— Кто? — невольно переспросил Ждан.

— А батя мой — волот, всем волотам князь, — горделиво молвил Соловей, сноровисто раскладывая по мискам кулеш.

— Тогда кто матушка твоя, раз ты звериный язык разумеешь, да как птица свистать умеешь? — оторопев, уточнил Ждан, принимая из рук разбойника плошку с ложкой.

— А мать моя — птица Сирин.

ГЛАВА 8. Ну а дружба начинается с бутылки…

Ужинали Соловей и принц долго и вкусно. У разбойника бутылочка припасена была гномьего напитка. Под разговор неторопливый да кулеш вкусный с разносолами, коими салфетка-самобранка баловала, сидели мужики долго. Как водится, политику обсудили, заморские страны и правителей поругали, а после второй бутылки пришла пора и о женщинах вспомнить.

— Нет, ну вот ты мне скажи, — пьяным голосом, стукая по столу кулаком, вопрошал Соловей-разбойник, в прищур глядя на принца. — Вот что ей еще надобно, а? Терем — полная чаша. Дети справные, взрослые. Ездит, куда душа пожелает. Про встречи богатырские я и не заикаюсь даже! Каждый год катается в школу нашу богатырских прикладных наук. Мы с ней в одном классе учились. За одной партой сиживали. Она ж на факультете богатырском одна-разъединственная из всех девиц была. Любой силач супротив моей любушки слабак и рохля. А сила ее знаешь в чем?

— В чем? — разливая напиток по чашам, хриплым голосом поинтересовался Ждан. Голос он сорвал, когда Соловей его свистеть правильно учил.

— А-а-а, — пьяно захохотал разбойник. — Ишь чего удумал! То секрет и тайна великая, хоть пытай меня, все равно не скажу! Выпьем давай! — и поднял чарку, расплескивая жидкость. — Али ты шпион иноземный? — вдруг грозно рявкнул, и кулаком об стол стукнул да так, что салфетка-самобранка жалобно пискнула, а посуда задребезжала.

— Что ты, что ты! — замахал руками принц. — Я — принц! А нам, принцам, шпионить по статусу не положено, у нас на то соглядатаи имеются!

— Ну, за понимание! — кивнул, соглашаясь с доводами собутыльника, Соловей-разбойник.

— За… ик… понимание, — кивнул головой Ждан, соглашаясь и опрокидывая в себя очередную чарку гномьего ерша.

На поляне воцарилась тишина, нарушаемая лишь чавканьем и стуком вилок о края тарелок. Где-то всхрапнул конь, и вздохнула лиса, уставшая наблюдать за принцем и захватчиком. Ей хотелось есть и пить, но покинуть засаду лисица не могла, пока смена не подоспеет, а это без малого еще часа два лежать, не шелохнувшись, да пьяные разговоры слушать.

«У-у-у, — плакалась про себя рыжая шпионка. — И что Чоморе неймется? Слежку за принцем устроила. Кому это надо?»

— И вот скажи ты мне, я ли ее не любил? На руках не носил? Золотом-мехами-каменьями не одаривал? Да за сотню лет жизни с Горушкой моей ненаглядной, я на другую ни разу не глянул. И в мыслях чужой бабы не держал! — Соловей обхватив принца за шею, притянул к себе близко-близко, заглянул в замутившиеся глаза и выдохнул. — Веришь мне?

В ответ Ждан обнял обеими руками за плечи разбойничка, уперся головой в лоб его широкий, и закивал, веру свою подтверждая.

— А давай споем? — вдруг вскинулся Соловей.

— А давай! — поддержал новоявленного друга принц. И оба, не сговариваясь, затянули:

— То-олько-о-о рюмка-а-а во-о-дки-и на сто-о-ле-е ветер пла-а-чет за-а а-акно-ом ти-ихой бо-о-ль-ю-у-у отзыва-а-ют-ся-а во-о-о мне-е это-ой мо-ло-до-ой лу-у-ны-ы кри-ики!

Лиса в ужасе прижала уши, накрыла лапами морду и постаралась вжаться в землю, чтобы поднявшийся ветер не засыпал глаза лесным мусором. Где-то вдали завыли волки, перепуганные птицы поднялись с гнезд, зайчата поглубже зарылись в материнскую шерстку.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Слушай, — пение стихло, певцы отдышались накатили еще по чарочке и вернулись к разговорам. — А чего ж ты из дома сбежал-то?

— Да не сбежал я, — досадливо махнул головой разбойник. — Выгнала она меня. Девка сенная с пузом оказалась, моя Горынья выпытывала у нее, кто мол, отец. Эта дуреха молчала, как рыба об лед. А потом доброхот какой-то письмецо моей любушке подкинул: так, мол, и так, знаю я, кто папашка младенчика, которого служанка ваша под сердцем носит. А в конце кляузы имя мое. А я ж ведь ни сном, ни духом! Не мое то дитё! Не моё, слышишь?! — опрокинув стол, вскочил Соловей на ноги, схватил за грудки несчастного принца.

Да так, что ноги у Ждана подкосились и сердце в пятки рухнуло. Тряс его разбойник, в глаза заглядывал и рычал, требуя то ли ответа, то ли подтверждения невиновности своей. Голова у принца болталась так, что зубы клацали и несчастный слова вымолвить не мог.

— А-о-у-ы! — вырывались изо ждановского рта несуразные звуки.

Наконец, Соловей немного поутих и отпустил жертву своего гнева. Принц рухнул на стул, схватился за сердце, отдышался, обвел протрезвевшим взглядом стол и, цапнув полную рюмку, опрокинул ее резво в себя. Занюхал черным хлебушком и прикрыл глаза, переживая стресс: «Эк ведь, хорошо как все складывается, — радостно попискивали мыслишки в затуманенном разуме, поджав хвосты, как нашкодившие щенки. — А ну как Соловей взаправду злодеем-то оказался! А силы-то у него немерено! А я один!»

Ждан подрагивающей рукой схватил со стола бутылку с остатками гномьего снадобья, разлил по рюмкам, с трудом поднялся и произнес:

— За мужскую дружбу… Ик…

Соловей глянул на него из-под мохнатых бровей, схватил свою чарку, встал вровень с принцем, кивнул, поддерживая тост, молодцы чокнулись, синхронно выпили и рухнули обратно. Ноженьки молодецкие не держали, землю качало, ковры-самолеты над головами закружили.

— С-спать? — промямлил, заикаясь, Ждан, фокусируя на собутыльнике взгляд.

Соловьёв почему-то стало в два раза больше. Принц опешил, прикрыл один глаз и удовлетворенно хмыкнул: разбойник по-прежнему в единственном экземпляре сидел напротив.

— С-с-пать! — с трудом ворочая языком поддержал новоявленный друг.

Понимались мужики долго и с выражениями: вспомнили всех предков и своих, и чужих. Витиевато выражаясь, пожелали врагам, кои ноги веревками опутали («с-стревецы!»), долгой жизни и благополучия… у Змея Горыныча в желудке. Наконец, справившись с непослушными телами, разбрелись каждый к своему ложу: принц добрел к дубу, под которым лежало одеяло-на-земле-спало. А Соловей — к широкому лежбищу с крышей из ветвей разлапистых елок, что среди семи дубов в паре метров от земли висело.

Полчаса, кряхтя, охая, поминая злыдней окаянных и всю их родню, пытался разбойник влезть в свое гнездо уютное. В конце концов плюнул, свистнул молодецким посвистом, рявкнул сильно пьяным голосом:

— Сивка-бурка, без вещей курки, встань передо мной, как лист перед травой!

В ту же минуту засвистал ветер в кронах, трава волнами пошла, и явился Бурка пред Соловьем-разбойничком.

— Ты того-этого… Закинь меня в гайнище, — велел он возмущенному сивке. — Не бузи, часть долга карточного скошу.

Сивка-бурка тяжело вздохнул, копытом стукнул, губами шлепнул и оказался тать в гнездовище своем.

— Ну, бывай, — махнул рукой подневольному помощничку. — С тебя еще… ик… пятьсот золотых. А будешь возмущаться, проценты верну!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

С этими словами голова черная лохматая пропала из поля зрения неудачливого картежника, а спустя мгновение раздался мощный храп. Сивка поджал длинные уши, чтобы не оглохнуть, печально покачал головой, покосился на подсвистывающего спящего принца и исчез с глаз долой.