Соблазн эмиграции, или Женщинам, отлетающим в Париж - Ольга Маховская

Два разных сценария просматриваются за поведением наших женщин в эмиграции – «эмиграция как бегство» и «эмиграция как преодоление». За первым из них стоит уход от проблем, желание спрятаться, ничего не видеть, перепоручить свою жизнь и жизнь ребенка другому, мужчине. За вторым – надежда на профессиональную реализацию, получение образования, интерес и доверие к другой культуре, готовность к личностным затратам.

Около двух третей женщин в качестве мотива эмиграции называли мотив «ради детей». Но и за этим мотивом скрываются разные тактики женского поведения. Выносит ли женщина себе оправдательный приговор в глазах общественности, скрывая за этим другие мотивы – пусть неосознанные, тем хуже. Или воспитание детей становится полем предельного осознания для матери, ежедневного личностного вклада в контакты с детьми и взрослыми, которые поддерживают развитие ребенка.

Существенным недостатком сценария «ради детей» является то, что он ограничен во времени: дети когда-нибудь вырастают. Продлить его можно, только без конца рожая детей. Поэтому и среди женщин, которые реально включены в заботы о детях с утра до вечера, есть те, кто занят своей собственной социализацией в эмиграции, они налаживают отношения с французами, начинают усваивать нормы и обычаи страны, где живет их семья, понимая, что все это потребуется в перспективе для социализации детей. А есть те, кто, попав в неизбежную в самом начале изоляцию в эмиграции, не выходят из нее и через пять-семь лет, а позже, когда дети проходят с горем пополам социализацию, выучивают язык, матери начинают «подсаживаться» на них, паразитируя на собственных детях. «Ради детей» оборачивается приговором для детей же.

Женские культурные типы в эмиграции: несчастная женщина против emancipe (интеллектуалки)

«При постоянном отречении соблазн только возрастает, а получая время от времени удовлетворение, хотя бы временно ослабевает».

Средствами передачи коллективного опыта являются культурные типажи. При рассмотрении устойчивых, ригидных элементов практик воспитания детей эмигрантов особое внимание привлекают те типы женского поведения, которые с завидной устойчивостью воспроизводятся в новых условиях и могут мешать адаптации самих женщин и их детей.

Центральную роль в воспитании российских детей выполняет мать. Ей принадлежит преимущественное право на принятие связанных с воспитанием детей решений. В историях жизни легко узнать два типа женщин, с которыми связаны две приведенные выше стратегии воспитания детей за рубежом: стратегия на сепарацию и стратегия на ассимиляцию.

Тип «несчастной женщины» (зависимой от обстоятельств, инфантильной) изолирует ребенка от всего нового и интересного. В условиях эмиграции «несчастная женщина» получает «красивейшее» оправдание своему пессимизму: «Я пожертвовала собой ради ребенка, я вывезла его из ужасной страны». Дома, у себя на родине, такая мать говорит: «Я его кормлю-пою, несмотря на то что жизнь невыносимо трудна». Тип «несчастной женщины», женщины-жертвы культивировался и поддерживался и в классической русской литературе, и в рамках православной традиции. В каком-то смысле быть несчастной стало высоконравственным и престижным. Как ни странно, именно мать может оказаться персонажем, обеспечивающим снижение шансов ребенка на успешное будущее, сообщая ему импульс пессимизма и неуверенности в себе.

Второй тип – это эмансипированная женщина-интеллектуалка, которая нацелена на высокие социальные позиции, очень категорична в своих оценках и в поведении. В эмиграции такие женщины с порога отметают саму возможность общения детей с «совками», людьми из прошлого. Негативное последствие такой изоляции – лишение ребенка психологической поддержки со стороны окружающих, а также снижение его личной инициативности, поскольку все выстраивается по указанию и по усмотрению мамы.

Эриксон[83] указывал на то, что в структуре женского образа есть две стороны, одна из которых задается общением с мужчиной (в нашем случае – эмансипированное поведение женщин «в мужских одеждах»), другая – с ребенком (инфантильное поведение «несчастной» женщины). Похоже, что в условиях резких перемен баланс этих двух сторон нарушается и конфликт принимает внешнюю форму. Женщины разных типов в эмиграции не любят друг друга, между ними нет дружбы. Так ограничивается круг общения детей с соотечественниками. Можно также вспомнить вслед за Фрейдом, что в условиях строгого воспитания девочек в консервативных семьях с властными отцами, в структуре личности неизбежно формируется садомазохистский комплекс; две личины, насильника и жертвы, составляют неизбежный психологический выбор женщины[84]. Она или принимает роль несчастной агницы, или компенсируется через мужскую роль насильника и диктатора, становясь так называемой «железной женщиной».

В отечественной культурологии есть типология женских характеров, которая наиболее коррелирует с моими наблюдениями. Ю. М. Лотман выделяет три стереотипа женских образов в русской литературе, которые «вошли в девичьи идеалы и реальные женские биографии»[85]. Первый – это образ «нежно любящей женщины, жизнь, чувства которой разбиты», второй – «демонический характер, смело разрушающий все условности созданного мужчинами мира», «третий типический литературно-бытовой образ – женщина-героиня». Характерная черта – «включенность в ситуацию противопоставления героизма женщины и духовной слабости мужчины». Как считает В. Н. Кардапольцева, хотя Ю. М. Лотман рассматривает русскую культуру XIII – начала XIX веков, эти три основных стереотипа в целом отражают особенности женских типов и в культуре последующих исторических отрезков времени[86].

Демоническая женщина – самый непонятный (по рациональным мужским критериям), самый непредсказуемый и поэтому опасный тип женщин, который включает в себя целую гамму стимуляторов мужского поведения (женщина-приз, женщина-муза, женщина-стерва и т. д.) – чаще всего упоминается в биографиях творцов. Он наиболее соответствует жизни русской богемы в Париже. Но, повторяю, он не имеет никакого отношения к реальной, самой драматической стороне жизни женщины, которая стремится создать нормальную семью, женщине-традиционалистке[87].

С точки зрения выбранных нами ориентиров для оценки продуктивности того или иного типа женского поведения в эмиграции важно, какую стратегию аккультурации поддерживает поведение женщины.

Тип несчастной женщины, как мы видим, ограничивает круг общения ребенка, привязывает его к традиции, и фактически мешает нормальному включению во французское сообщество, поддерживая стратегию сепарации[88]. Эти женщины склонны винить судьбу («Мне просто не везло в жизни»), мужа («Он меня разочаровал, во время нашего знакомства в Москве он был таким симпатичным», «Он так ухаживал за мной, что я не могла устоять и не разглядела, что скрывается за этой показной галантностью»), обстоятельства («Мы очень нуждались, и нужно было решаться на какую-то перемену», «Мой сын болел, и я подумала, что новый брак поможет снять этот груз»).

Эмансипированные женщины нацелены на ассимиляцию. Они принципиально изолируют своих чад от детей соотечественников. Крайнее выражение это позиции звучит примерно так: «Я ненавижу все совковое и хочу забыть все, как страшный сон. Я хочу, чтобы мой ребенок во всем походил на настоящего француза. Я сделаю все, чтобы он учился в самом престижном районе Парижа, в самой лучшей школе, носил одежду из самых дорогих магазинов. Я счастлива от того, что, когда мой мальчик просыпается по ночам, он зовет меня по-французски».

Это ставка на ускоренное внедрение в иную среду с полным отказом от предшествующего опыта. В качестве продукта вы получаете мальчика Кая из «Снежной королевы» – холодного, циничного ребенка, который кривится, когда звонит бабушка из Москвы, игнорирует всякого, кто приезжает «оттуда», но превращается в активного, послушного ребенка, когда рядом появляется кто-то из французов. Общение на русском для него неприятно. Разговор будет исчерпан в две минуты. Вам никогда не посмотрят в глаза, и какие бы вопросы или истории ни прозвучали из ваших уст, они не вызовут ни перемены в голосе, ни улыбки, ни даже вялого интереса.

Ценность семьи как таковой не подвергается сомнению и женщинами другого типа. Среди эмансипированных и инфантильных женщин, которые, как можно предположить, становятся артикулированными в невероятно тяжелых условиях эмиграции и которым не удалось быть полноценно счастливыми в семье у себя на родине, несомненно встречаются женщины, ориентированные на семью и нашедшие себя в условиях семьи[89]. Но успех сопровождает тех, кто понимает, что в условиях эмиграции нормальная семья становится сложной семьей, то есть представляет комбинацию разных, порой противоречивых культурных норм.