Соблазн эмиграции, или Женщинам, отлетающим в Париж - Ольга Маховская

Однако в случае изменяющейся реальности фокус внимания исследователей переносится на самих участников событий, их инициативу и активность. Наиболее интересные работы и концепты сейчас вырастают из опыта анализа обыденной жизни и опыта психотерапии с представителями традиционной культуры, выходцами из Африки[68]. Усиление общения и циркуляции между континентами приводят к разрушению привычных социальных контекстов проживания людей, сформированных иногда в радикально противоположных обществах[69]. Психологов волнуют культурно-заданные сценарии, мотивы и паттерны поведения, которые ограничивают успешную реализацию отдельных людей в изменяющейся жизни.

В качестве принципа увеличивающих валидность всегда субъективных данных мы называем принцип многократной контекстуализации: вероятность и правдивость событий зависит от того, во сколько устойчивых смысловых систем отсчета «вписывается» событие. Такими интерпретативными системами могут быть участники событий, различные наблюдатели, более глобальные социальные процессы, система представлений эпохи, историческая логика и т. д. В любом случае исследователю предстоит выбирать и двигаться в сложной, многомерной системе координат.

В эмиграции социализация (включение ребенка в мир взрослых) сопровождается процессами аккультурации (вживание в новое культурное пространство). Основные критерии успешности социализации и аккультурации совпадают. Это позитивная самоидентичность и выраженная толерантность по отношению к своему окружению (более сложному в случае аккультурации), за которыми стоит уверенная в себе, самосозидающая личность с адекватным социальным признанием и поддержкой[70]. Интегративная позиция родителя обеспечивает большее количество отношений поддержки ребенка со стороны взрослых. Как правило, биографии интегративно настроенных родителей предстают как более подробные, невероятные и увлекательные[71].

«Эмигранты – люди ортодоксальные: кто не с нами, тот против нас»[72].

Будучи людьми честолюбивыми, эмигранты умеют сыграть на новичка, пустить пыль в глаза. Они ищут подтверждения своих успехов в чужой зависти и не спешат рассказать правду. Вопрос, а не жалеют ли они о том, что уехали, бессмыслен: мало у кого хватит духу вернуться, то есть проделать такой же вояж обратно. Если бросок туда воспринимался как рисковый, но неизвестный шаг, то, уже зная по опыту тяжесть перехода, накопив телесную усталость, эмигрант не станет бросаться назад сломя голову.

Часть 3

Эмиграция: в поисках потерянной нормы

«С тех пор, как я перешагнул порог, я ни разу не слышал нормального смеха».

«Если бы нашелся такой чудак, который устроил бы выставку русских улыбок, – произведения наших губ были бы по очень высокой цене раскуплены матерями капризных детей: этими судорожными гримасами они пугали бы шалунов так, как нас пугают Чекой»…

(Прим. к заголовку) [73]

Мотивы эмиграции («Ради детей»)

Позитивный образ русской эмиграции во Франции, сформированный не одним поколением русских в Париже, – один из основных мотивов выбора Франции в качестве страны эмиграции.

Вслед за первой волной эмиграции все остальные пользовались и этим авторитетом и реальной помощью, которая предоставлялась в русских православных приходах, гимназиях и школах, а также в религиозно-патриотических клубах. Активность диссидентского круга была закономерно успешной на фоне огромного культурного наследия, уже накопившегося к 70-м годам.

На фоне всех без исключения волн эмиграций брачные союзы между французами и русскими, в основном женщинами, оказывались постоянным, легальным источником эмиграции. В период потепления отношений между Францией и Россией и позже, в период перестройки были созданы Советский культурный центр и множество культурных ассоциаций, организующих туры во Францию и гастроли советских, а позже российских артистов. К последним институтам, работающим на эмиграцию, можно отнести и многочисленные интернет-салоны, брачные агентства.

В сленге эмигрантов последних волн есть выражение «выехать на муже» или «выехать на жене», то есть воспользоваться браком как способом эмиграции, прорывом на свободу, как многие считали. Для некоторых такой прорыв обернулся трагической несвободой, тяжелой зависимостью от супруга, единственного гаранта благополучного включения в общество, устроенное по другим законам и нормативам, порой более жестким, чем то, из которого хотелось бежать.

Уже первое знакомство с эмигрантской средой при всем многообразии декларируемых мотивов и сложности различения волн показало, что последняя волна эмиграции – преимущественно женская по составу. Женщины являются если не основными инициаторами, то основными исполнителями эмигрантских намерений. Они легче расстаются с социальным статусом, быстрее находят работу, решаются переучиваться, несмотря на возраст и уже полученное образование. Похоже, что возросшая социальная активность женщин в России неизбежно обнаруживается и в эмиграции. Эмиграция становится способом гиперсоциализации молодых женщин до сорока лет[74].

Более того, молодые мамы вывозят преимущественно мальчиков. В качестве основного аргумента в пользу эмиграции они называли спасение ребят от войны в Чечне. «Чеченский мотив» эмиграции – особенность русского исхода последних лет. Фигура женщины, уводящей ребенка с родного культурного поля в поисках безопасности, сменяет эмигрантов, которые под мотивом «ради детей» подразумевали хорошее образование, так называемую свободу, материальное благосостояние.

В женской мотивации эмигрировать чувствуется еще и кризис мифа справедливой очереди на получение социальных благ[75]. Им или надоело ждать хорошей, нормальной жизни, или они знают, что ждать бессмысленно. Выезжают женщины, чьи родители занимают довольно высокие, уверенные позиции в Москве или Санкт-Петербурге, гарантирующие и детям, и внукам минимум социальных благ, кроме того, родители которых выезжали за границу и благословляют своих чад на выезд, наконец, родители дочек, понимающие, что их замужество может укрепить социальный статус, то есть: «Лучше неудачно выйти замуж за француза, чем за русского». И конечно, выезжают те, кому «ничего не светит», кто понимает, что лучше миновать какой-то отрезок пути здесь, дома, и начать эту борьбу в западном, более цивилизованном обществе.

В психологии этот феномен называется «эффектом края»: стимулы, расположенные в конце и начале предъявляемого, обладают преимуществом в восприятии и запоминании. В социологии я бы сформулировала этот феномен как эффект большей свободы социальных агентов, принадлежащих к самой высокой и самой низкой социальным стратам. Первым уже не интересно, вторым еще неинтересно, в силу сомнительности перспектив, стояние в очереди. Однако степень свободы не определяет успех аккультурации. Есть еще и аксиологический аспект: иждивенческая позиция. Преимущества при этом получают женщины «высшего света» уже в силу того, что они несут больший культурный капитал – лучше образованны, а также обладают социальными навыками светского поведения и в принципе нацелены на более высокие социальные позиции.

«Социально-психологическая эмансипация женщин и все более широкое их вовлечение в общественно-производственную деятельность делают их семейные роли, включая материнство, не столь всеобъемлющими и, возможно, менее значимыми для некоторых из них. Современная женщина уже не может и не хочет быть только «верной супругой и добродетельной матерью». Ее самоуважение имеет кроме материнства много других оснований – профессиональные достижения, социальную независимость, самостоятельно достигнутое, а не приобретенное благодаря замужеству общественное положение. Некоторые традиционно материнские (хотя и в прошлом их нередко выполняли другие женщины) функции по уходу и воспитанию детей ныне берут на себя профессионалы – детские врачи, сестры, воспитательницы, специализированные общественные учреждения – ясли, детские сады и т. д. Это не отменяет ценности материнской любви и потребности в ней, но существенно изменяет характер материнского поведения»[76]. Однако эта картина отражает общую, на вид спокойную тенденцию к женской эмансипации. На самом деле речь идет о гиперэмансипации, стремлении выйти за пределы всех социальных предписаний своей культуры, ни одно из которых до сих пор не предполагает истинной свободы и эмансипации женщины. У феминисток потому образ мужененавистниц и скрытых лесбиянок, потому что они в своем негативизме перечеркнули все нормативно устоявшиеся сценарии отношений между мужчиной и женщиной, но еще не успели написать новые.