Семь смертных грехов Германского Рейха в Первой мировой войне - Себастьян Хаффнер

с первого дня было ему предъявлено). И определённо такое прикрытие с обеих сторон было воспринято как необходимое. Естественно, Ленин не был немецким агентом. Гораздо более он играл с правительством Германии в ту же точно игру, какую оно играло с ним, и исходил именно из того, чтобы взнуздать чёрта для собственных целей в надежде выставить ему после того счёт за проезд. Однако равным образом верно то, что на этой основе между обоими смертельно чуждыми, смертельно враждебными сторонами, заключившими между собой пакт (и которые друг друга почти комичным образом недооценивали), было согласовано более, чем только проезд Ленина в Россию. О "сговоре" между Лениным и Людендорфом (тогда самым могущественным лицом в Германии), возможно, говорить не следует, поскольку "сговор" предполагает совместную цель. Игра, в которую играли между собой Ленин и Людендорф, подобна скорее пари – пари на то, кто кого лучше использует и в конце сможет одурачить. Однако на этой причудливой основе осуществилась в действительности далеко идущая комбинация с всемирно-историческими последствиями.

В особенности не может быть серьёзных сомнений относительно финансирования Германией большевистской партийной деятельности летом 1917 года. Фантастический рост партии между апрелем и августом (с 78 до 162 региональных групп, с 23 000 до более чем 200 000 членов), резкий рост тиражей партийной прессы в условиях чрезвычайного дефицита бумаги, вооружение Красной Гвардии – всё это требовало огромных сумм. А большевистская партия всегда страдала от острой нужды в деньгах, даже в свои относительно сильные времена перед войной, и при случае вынуждена была финансировать себя посредством грабежей банков. Она никогда не объясняла неожиданный приток денег летом 1917 года, который последовал за периодом абсолютной засухи. Немцы также ничего официально не объясняли. Однако существует внутренний доклад тогдашнего германского государственного секретаря иностранных дел фон Кюльманна от 3 декабря 1917 года, в котором говорится: "Только лишь средства, которые постоянно поступали большевикам с нашей стороны по различным каналам и с меняющимися ярлыками, дали возможность их главному органу "Правда" вести оживлённую пропаганду и сильно расширить в начале узкую основу их партии". Не просматривается, почему Кюльманн во внутреннем докладе должен был выдумывать нечто подобное.

Впрочем, из других немецких документов можно даже вычислить приблизительную сумму, которая тогда поступила большевикам. Она должна была составлять примерно 26 миллионов марок, возможно, несколько меньше, ни в коем случае не больше. Смехотворно незначительная задача для ведущей войну державы, которая в то же самое время на военные операции тратила миллиарды, однако недурно для партии, которая готовилась в своей стране взять политическую власть. И наряду с этим, поразительная демонстрация того, сколь мало можно измерить в ценах важность операции: эти незначительные 26 миллионов изменили мировую историю. Сотни миллиардов, которые Германия вложила в военное ведение войны, были распылены напрасно.

В общем и целом, здесь мы находимся более-менее на достоверной фактической основе. Что в добавление к этому в марте и апреле 1917 года согласовывалось между Лениным и уполномоченными германского правительства, является предположением и, скорее всего, навсегда им останется. Документов на этот счёт не существует. Однако едва ли следует предполагать, что германское правительство некоего ей вовсе незнакомого (и несимпатичного) русского вождя социалистов просто на авось отослала в Россию и снабдила двадцатью миллионами. В природе вещей состоит то, что они при этом от него хотели нечто определённое: скорой второй революции с поставленной целью немедленного, более или менее безоговорочного сепаратного мира, и затем именно этого мира. Нет оснований рассматривать, почему они в своих переговорах с Лениным должны были обговаривать эту цель. И столь же мало есть основания предполагать, что Ленин это требование отклонил. Ведь точно это же было его программой, в эту задачу он со своей стороны хотел впрячь Германию.

Ленин не только всегда с презрением отвергал "социал-патриотизм" большинства европейских социалистов, но также и пацифизм их левого крыла, которое требовало просто скорейшего окончания войны "без аннексий и контрибуций". Чего он желал, так это превращения войны в социалистическую революцию – по меньшей мере в одной, в своей стране.

Как это следовало сделать, об этом его мысли в ходе войны много раз менялись. Однако теперь он, очевидно, видел перед собой в полной ясности: единственной целью, которой теперь можно было мобилизовать революционную энергию русского народа, был немедленный мир. Это было то, что теперь русские массы действительно желали. А дать это им буржуазные либералы и правые социалисты, которые незадолго до того в марте пришли к власти в России, не были готовы. Тем самым они дали в руки Ленину и его большевистской партии средство, чтобы их свергнуть. То, что затем революция получит социалистическое содержание, об этом он сам с созданной им партией позаботятся. Однако делать революцию эта партия будет под лозунгом мира. (Затем это станет двойной лозунг: Мир и Земля!)

Из этой ясной и простой концепции для Ленина без затруднений сформировалась его международная политика в отношении союзов. Антанта была заинтересована в том, чтобы удержать Россию в войне; Германия в том, чтобы её вывести из войны. Таким образом, Антанта была противником естественного товарища по союзу, партнёра и финансиста Ленина – Германии. То, что идеологически Германия была ещё более чуждой и враждебной, что она была ещё "более реакционной", чем Антанта, Ленина не интересовало.

То, что мир, который возложит Германия на Россию Ленина, будет жёстким и горьким, в этом Ленин не имел никаких иллюзий. В отличие от других ведущих большевиков в последовавшей драме Брест-Литовска он не колебался ни мгновения. Немецкие условия мира, невыносимые для обычного русского патриота, он воспринял, не моргнув глазом. По его мнению, мирное урегулирование было чем-то непостоянным. Решающим было проведение социалистической революции в России, чем будет создано нечто прочное, эффективное. Победив в одной стране, оно раньше или позже расширится, и его распространение, "мировая революция", к нужному времени отбросит условия мира. Многие большевистские вожди в 1917 году – в том числе, например, великий соратник и противник Ленина, Троцкий – ожидали распространения русской революции на другие страны, в особенности на Германию, в близком будущем. Они надеялись и ставили на то, что во время мирных переговоров не должны будут больше смотреть в жёсткое лицо Людендорфа, но в качестве партнёра по переговорам у них будет представитель братского немецкого пролетариата, который тем временем воспримет пример русской революции. Ленин также при случае внушал подобные надежды. Он должен был это делать, чтобы своим соратникам придать мужества в деле неслыханного риска, к которому он их хотел увлечь. Русская революция как "запал" европейской революции,