Муж объелся груш - Татьяна Веденская

Впрочем, надо сказать, что все эти мои крики и слезы, все эти «я ничего не хочу о нем знать» не имели на самом деле особенного смысла, так как супруг мой драгоценный, окаянный, даже и не думал появляться. Это в первые несколько дней после инцидента с клиникой я боялась, что он позвонит и начнет опять свою бесконечную разборку, в которой найдет десять весьма изобретательных способов доказать, что во всех этих событиях виновата я и только я. Сделает так, что все вокруг начнут в этом сомневаться, затребует новой поездки в эту ужасную клинику… Ничего этого не случилось. Он вообще не позвонил. Конечно, пыталась звонить Ядвига. Она что-то там несла про слишком напряженный рабочий график, про не самый лучший на свете момент. Моя мама с героическим терпением выслушивала ее исповеди. Иногда ее терпения не хватало, тогда она язвительнейшим тоном говорила что-то вроде:

– А вам не приходило в голову, что он у вас отвратительно воспитан?

– У мальчика непростой характер, да, – обижалась Ядвига. – Но он же рос без отца!

– Ага, – кивала мама. – А теперь зато его дочь будет тоже расти без отца.

– Подождите, не все еще потеряно. Мы найдем способ их помирить. Они же еще дети. Маша просто должна понять… – она говорила так громко, что мне все было слышно. На этом месте я не выдержала, взяла у мамы трубку и сказала:

– Передайте вашему сыну, что я подаю на развод.

– Машенька, это опрометчивый шаг! – растерялась свекровь, но я уже повесила трубку. Шли дни, но моя решимость все не кончалась. Я действительно сходила в юридическую консультацию и все узнала. Оказалось, что мне нужно свидетельство о браке, а оно осталось у него, у моего мужа. Чтобы не видеть его, исключительно и единственно с этой целью я пошла в загс и написала заявление на дубликат.

– Вы что, его потеряли? – спросила меня сотрудница.

– Да, я его потеряла, – ответила я. – И он меня, – добавила я про себя. В тот момент я была очень злой. Я не поленилась и поехала в суд, который почему-то относился не к моему, а к его адресу и располагался где-то там же, в Алтуфьеве. Но я добралась туда, наплевав на холода, и в течение часа старательно списывала с информационной стены каракули под названием «Исковое заявление». Когда дошло дело до графы «причина развода», я, не медля и секунды, написала: по причине нежелания быть отцом.

– Что вы имеете в виду? – нахмурилась судья, пожилая седовласая женщина в большущих очках. Она чем-то напоминала нашу учительницу по макроэкономике, ужасную педантку, которую я страшно боялась. Примерно те же чувства я испытывала и сейчас.

– Просто… он не верит, что наша дочь – это его дочь.

– А это его дочь? – уточнила она строго.

– Теперь это моя дочь. Только моя, – ушла от ответа я. Судья вздохнула и оттолкнула от себя листок.

– Напишите, что не сошлись характерами. Или вам это принципиально?

– Нет, не принципиально. Мне принципиально с ним развестись, – помотала головой я.

– Тогда пишите про характеры, – посоветовала еще раз она. Я переписала заявление, попутно подумав, как много разных историй, возможно, слез, истерик, объяснений, выпитого валидола и прочих микстур – и все в одной фразе. Не сошлись характерами. Чтоб ему пусто было, Денису, вместе с его характером. Уж лучше жить одной, чем так, как с ним.

На весь развод ушло три месяца. И ни разу за это время Денис не попробовал со мной связаться, поговорить. Иногда я задумывалась, удивлялась, что могло сделать мужчину таким бездушным, таким спокойным и жестоким. Ведь он, в конце концов, бросил свою единственную дочь. Разве это событие может быть рядовым? Или в его мире это все тоже настолько малозначительное, что можно просто не думать, забыть? Отбросить, как сущую ерунду?

Так или иначе, а через три месяца, прожив весь этот положенный судьей странный срок на примирение и, уж конечно, не примирившись и даже не перебросившись и парой слов, мы развелись. Самое интересное заключалось в том, как этот человек, мой бывший муж Денис, вел себя в суде. О, он был очень пристоен, крайне приличен и даже помог мне снять пальто. А когда я попыталась положить себе пальто на коленки, он ласково улыбнулся и пожурил меня:

– Ну что ты как-то по-деревенски? Вот же вешалка. Давай повешу.

– Какой ты милый, – фыркнула я и назло ему оставила пальто на коленях. Денис поднял глаза к потолку, всем своим видом говоря, мол, ну что я могу еще сделать. Она такая, какая есть. Что уж тут?

– Так, имущественных претензий у вас друг к другу нет? – спросила судья, посмотрев на нас обоих с чисто профессиональным безразличием.

– Нет, – ответила я.

– Ну что вы, какие претензии, – ответил Денис, душевно улыбнувшись. Меня передернуло.

– А что, у тебя могут быть ко мне какие-то претензии? – скривилась я.

– Маша, только не начинай. Мы же в учреждении, здесь нельзя устраивать сцен.

– Я не собиралась. Но ты… это у меня к тебе могут быть претензии, а не у тебя! – высказалась я. Довольно громко высказалась. Так, что судья недовольно посмотрела прямо на меня. И хотя у меня было еще что сказать, от ее взгляда я моментально заткнулась.

– Можем продолжать? – выразительно спросила она.

– Да, – кивнула я, смутившись.

– Прекрасно. Вы будете заявлять свое право на алименты?

– На алименты? – растерялась я.

– Да, на алименты. Вы имеете право потребовать алименты на содержание ребенка. Будете требовать?

– Нет, – после долгой паузы ответила я.

– Уверены? – недовольно переспросила судья. Она явно считала, что потребовать алименты – это не только право мое, но чуть ли не долг.

– Да, уверена. Он не считает мою дочь своей, так что я не хочу от него ни копейки.

– Но вы должны понимать, что он от этого не перестает быть официальным отцом.

– Я понимаю, – тихо кивнула я.

– Ну что ж, в таком случае суд постановил считать брак расторгнутым. Решение суда получите в канцелярии через две недели. Дело закрыто!

Глава 6

Кому-то слишком

хорошо живется?

Тогда мы летим к вам!

Есть ли жизнь на Марсе? Хороший вопрос, а для меня он был как нельзя более актуален, ибо жизнь после развода для меня оказалась чем-то сродни переезду на Марс. Все вокруг незнакомое, даже воздух какой-то другой – разреженный, сколько ни вдыхай, никакого толку. Что ни говори, а во время суда я потеряла все мои жизненные ориентиры, и вопрос «Куда плыть дальше?», на который я, по сути, еще ни разу в жизни не искала ответа, встал передо мной во всей красе. А поставила его передо мной, естественно, моя дорогая Нинэль.

– И что теперь? – спросила она как-то, дня через три после развода, когда я на кухне кормила Софию кашкой.

– В каком смысле? – уточнила я, продолжая впихивать ненавистную массу в ротик дочери. Кашу она не любила, но противиться маминому напору не могла. Правда, иногда плевалась, тут главное было вовремя увернуться.