Космическая шкатулка Ирис - Лариса Кольцова

всякую женщину, если выделял, сразу матерью своего ребёнка видел. Таков я. Скорее всего, Паникин, твой отец, видел Вегу в молодости, когда не мог и мечтать получить от неё искомое. Таких в наших структурах много было, которые её замечали и долго помнили. Ну, а у старого ветерана, сам понимаешь, каков выбор, если он также по несчастью одинок? А тут знакомая и много моложе его женщина, которую он запомнил сказочной красавицей. Она же чудесная была как восточная гурия, а ума не было у неё ни на грош. Так бывает. Вот как у нашего Ландыша.

Выбор сделан за нас

– Теперь, как будем решать с Ландышем? – Кук задумчиво покусывал губы.

– Чего с ней решать? – Радославу вовсе не хотелось после такого вот информационного водопада решать проблему Ландыш. Он думал только одно, что выбора ему Кук и не даёт. Какой выбор у космического бомжа? Погибель или, какая-никакая, крыша-атмосфера над головой. А тут нате вам. Дача или квартира, пусть и в неведомом пока, а в около столичном граде. И база со звездолётом на необитаемом острове, и межконтинентальный челнок для путешествий по планете. Кто бы и отказался? Да это подлинная награда за многолетнюю службу, каковой на родной планете не предвидится. Но Кук же напирал на то, что от Земли та жизнь почти не отличимая.

На Паралею ему и самому было тягостно возвращаться. Всегда было чувство, что Паралея – навсегда ушедшее. Лезть туда, как в могиле жить. Пусть и прекрасная она, голубовато-сиреневая и сказочно цветущая, наполненная «феями – колокольчиками». И прочими «розанчиками» в обозначении Кука. Как и бесчисленными домами яств, а также ничуть не разобранными свалками их жизнеустройства. Не хотелось туда категорически. А на Земле оставаться было уже нельзя. Как и служить под началом как бы родного дедушки Вайса, никогда не запоминающего ни своих детей, ни внуков в лицо, день ото дня становилось невыносимее. Если ты знаешь, что подчинён преступнику, невозможно скользкому и рассчитавшему на несколько ходов вперёд любой твой шаг, да и шаг любого, поскольку он начал уже перелезать за третье столетие, то выход был один. Помочь ему перелезть уже в семейный склеп окончательно.

И удивительное дело, Куку он верил. Верил и всё. Словно бы, рассказывая ему сию повесть, Кук делился не словами, а образами того, о чём и шла речь. Он не лгал ни единым словом, ни единым явленным образом. Это был не тот Кук, кто приставал к Пелагее в открытую, кто развращал её дочь – переросшую давно подростковый период девушку с сознанием подростка. С кем сам Радослав вступал в перепалку, находясь в «Бусинке». Не тот Кук, кто буйствовал в любовном соединении с Пелагеей, не считаясь с общепринятыми этическими нормами поведения в тесном звездолёте. Сидящий перед ним Кук был подобен тому самому безупречному монументу, который он изображал в звездолёте Пелагеи. Монумент хрустальной чести и неоспоримого величия, поскольку светопроницаем, без пятен, без выбоин. Белояр Кук являл предельную открытость его глазам и его душе, и каким-то образом заставлял себе верить.

– Ты для кого затеял клоунаду в звездолёте Пелагеи? Я же сразу понял. Человек, встретивший меня в преддверии моего «постскриптум» существования, так скажем, и тот, кто изображал из себя выживающего из ума старикана – это же две несовместимости.

– Для Пелагеи и была сия комедь а ля «Дедушкин сон». Она слишком уж глубоко норовила меня просканировать. И как ни дурил я её, нечто учуяла. Ты думаешь, она просто так, из остаточной похоти увядшей бывшей красавицы ко мне пришла? Нырнуть хотела в мои бессознательные уровни, пробиться, так сказать через моё, старческим сексом одурманенное, сознание. А не вышло. Там такая защита у меня стоит, что куда ей. И не старик я. Вот в чём дело. Она и сама вылетела из своей мнимо старческой роли. Видел, как набелилась, насурьмилась перед расставанием? Мечтала, что я ослаб в её объятиях и к ней в её райскую закисшую заводь нырну до скончания жизни. Хе-хе-хе, – Кук на миг надел на себя уже сброшенную маску старого сатира. – Она учуяла! То, что я смогу её обогатить тем, чего у неё нет. Потому и дочку подсунула. Не через себя, так через дочку хотела заполучить нечто себе ценное. Не хотела меня отпускать. «Чего ты забыл на той Паралее? Она – проект Разумова, он с тобой властью не поделится. А ты подчиняться никому не умеешь». Да. Она так и думала, что ты стареющего Разумова там заменишь, по-хорошему, понятно. Оттеснишь по-тихому. Для того и дочку свою притащила на Землю, чтобы тебе вручить и царицей Паралеи её потом через тебя сделать. Какая там царица души? Из такой-то дурочки? Для такого мужика как ты! Она точно мою Ксению не видела, если думала, что ты сможешь после такой женщины любить её чахлый Ландыш.

– Она её видела.

– Хочешь сказать, что она увидела, что ты жену свою не любил? Но почему так произошло? Ты же любил её в своей юности безумно, а она? Она же через разлуку с тобою больной стала.

– Не надо было тебе сорок лет назад посылать меня на Трол.

– Не я посылал! Вайс приказ такой дал.

– Вайс? Да он и знать меня в те годы не знал, мальчишку-выпускника Академии…

– Он отлично был о тебе осведомлён. Когда Разумов прислал свой запрос на молодого выпускника Академии, желательно отличника, он тебя и запулил к нему. Не был бы ты с Ритой знаком, так и не знал бы он о тебе. Заслал бы тогда того же Каменобродского. Тот же превосходил тебя по многим параметрам. Исключая разве что ум. А изюминка-то и не в этом оказалась! Не посылал Разумов никакого запроса. Ну, а когда прибыл ты туда, он и не отказался от такого щедрого подарка как выученный мною распрекрасный космодесантник.

– Кто же послал запрос?

– Так и не выяснил я. Может, и сбой какой был в искусственном интеллекте.

– Не сбой. Вторжение чужого интеллекта. Вот что это было. Им, тем из условного «Созвездия Рай», был нужен молодой землянин с определёнными, мне не понятными до сих пор, параметрами. Им не каждый подходил. Не знаю уж почему. Мы с Арсением Рахмановым подошли им идеально. Но я «приз», назначенный Арсению в условленном ему месте, перехватил, сам того не зная. И «призом» тем едва не подавился с фатальным для себя исходом. Потом уж я Нэю встретил как собственное незаслуженное исцеление… – Радослав, сам не ожидая от