Кэрри в дни войны - Нина Бодэн

— В следующем месяце у нее будет теленочек, — объявил Альберт. — Вы когда-нибудь видели, как рождается теленок?

Покончив с дойкой, они начали собирать яйца, еще теплые, в гнездах, которые были и в сарае, и на конюшне, и, аккуратно укрытые, под изгородью. Мистер Джонни знал каждое гнездо и с гордостью показывал, где искать.

— Он даже знает, в какое время дня несется каждая курица. Это просто поразительно. Куры для него что люди. Хепзеба говорит, что, если показать ему перо, он скажет, у какой курицы оно выпало.

Мистер Джонни взял яйца и ведро с пенящимся молоком и пошел в дом. Темно-красное солнце проглядывало сквозь вершины деревьев, а их голоса эхом разносились по долине, когда они остались кататься по льду на пруду, который прежде служил для купания и водопоя лошадей. Кэрри сначала боялась, что Альберт станет смеяться над тем, что они так по-детски развлекаются, но ему, по-видимому, разбегаться и скользить по льду доставляло не меньше удовольствия, чем Нику. Он хохотал, спотыкаясь и падая, и никак не хотел уходить, даже когда она сказала, что им пора домой.

Мальчики остались во дворе, а она пошла попрощаться с Хепзебой. Хепзебы не было ни в кухне, ни в кладовой, где мистер Джонни обтирал яйца и укладывал их в корзинки. В доме было уже темно, и в холле горела керосиновая лампа. Кэрри заглянула в потонувшую во тьме библиотеку, но и там никаких следов Хепзебы не было. Она подождала минуту, а потом стала подниматься по тщательно натертой дубовой лестнице, но на полпути остановилась. Где-то наверху кто-то плакал. Плакал не от боли, а тихо и ровно, словно слезы эти были вызваны страшным и безнадежным отчаянием. Такой тоски Кэрри еще никогда не доводилось слышать. Она замерла в страхе, а когда на площадке появилась Хепзеба, ее охватил стыд; она не имела права подслушивать.

— А, это ты, Кэрри, — сказала Хепзеба.

Голос у нее был тихим и мягким. Завораживающий голос, вспомнила Кэрри и подняла глаза.

У Хепзебы в руках была свеча, и в ее свете глаза Хепзебы сияли, а медные волосы, разметавшись по плечам, отливали шелком. «Прекрасная колдунья», — подумала Кэрри, и сердце у нее так застучало, что Хепзеба неминуемо должна была услышать этот стук. А если услышит, то заглянет к Кэрри в душу своими колдовскими глазами и поймет, что Кэрри известно, кто плачет, и что она помнит слова мистера Эванса, который сказал: «Моя родная сестра, бедняжка, лежит там беспомощная, во власти этой женщины!»

Хепзеба спускалась по лестнице.

— Кэрри, милая, не бойся. Это всего лишь…

Но Кэрри не хотела слушать. Она сказала громко, стараясь заглушить стук собственного сердца:

— Я не боюсь, Хепзеба. Я поднялась только попрощаться и поблагодарить вас за чудесный день.

День этот и вправду был чудесным, и Ник всю дорогу домой распевал придуманные им самим глупые, немелодичные песни: «Мы были в Долине друидов, и видели мистера Джонни, и слышали, как он кулдыкает, а потом мы доили корову и ели на обед жареную свинину…»

Он пел, а Кэрри молчала. Тягостное чувство, которое было исчезло, снова завладело ею, свинцовой тяжестью тесня грудь. Ничего дурного она не совершила, но ей казалось, что совершила. Не обязательно нужно что-то натворить, гнет возникает даже тогда, когда знаешь о чем-то дурном. Она поняла, зачем мистер Эванс послал Хепзебе вафли, знала, что он хочет, чтобы она, Кэрри, стала шпионкой, чтобы смотрела во все глаза, и, по всей вероятности, помимо ее собственного желания так и получается. Она казалась себе подлой и низкой, и, кроме того, ее пугало, что, когда они придут, он спросит у нее про мисс Грин. Вдруг он скажет: «Я и так знаю, что там происходит, а ты выведала что-нибудь новое?» Ничего она, конечно, не выведала, а если бы и выведала, то скорей бы умерла, чем сказала ему, но вдруг он догадается, что ей кое-что известно? Вдруг подвергнет ее пыткам и заставит сказать?

Но когда они пришли домой, он почти с ними не разговаривал. Он был опять в плохом настроении, молчалив, и, когда Ник сказал, что Хепзеба благодарит за вафли, он только буркнул в ответ что-то неразборчивое. Кэрри решила, что он ждет, пока Ник ляжет спать. Вдруг, когда Ник уснет, он войдет в спальню, наклонится над ней и спросит; «Ну, девочка, как там моя сестра?»

Она лежала без сна до тех пор, пока он не поднялся наверх, но он прошел мимо их спальни, не останавливаясь, и она услышала, как закрылась за ним дверь и заскрипели пружины, когда он сел на кровать, чтобы снять башмаки. Может, он решил подождать до следующего раза, решила она, чего спешить…

Нет, по-видимому, ничего он не ждал. Не задавал никаких вопросов, не интересовался, чем они занимались в гостях и что видели. Ни в этот раз, ни в следующий и ни в какой другой…

Пока Кэрри наконец не стало ясно, что все это выдумано ею самой, плоды, так сказать, ее собственной фантазии, которые, по мере того как шли недели, все больше и больше представлялись ей сном. Страшным кошмаром, уже почти забытым…

7

Январь был очень снежным. У тети Лу простуда затянулась, как она выражалась, и ей пришлось перебраться к приятельнице, которая жила в чуть большем городке по соседству. Провела она там четыре дня, и в ее отсутствие Кэрри хозяйничала сама. Мистер Эванс выразил недовольство только один раз, когда сгорела картошка, а вернувшейся домой тете Лу он заявил:

— Тебе в жизни не научиться так готовить, как готовит эта девочка.

Кэрри потрясла его грубость, но тетя Лу, по-видимому, не обиделась. Она чувствовала себя гораздо лучше, почти не кашляла и, хозяйничая у себя в кухне, тихо напевала.

Пришел февраль, и в Долине друидов родился теленок. Появился он на свет воскресным днем, и Кэрри с Альбертом и Ником видели, как это произошло. Корова долго мычала, мистер Джонни, кулдыкая, что-то тихо ей говорил, а когда стали видны маленькие копытца, принялся потихоньку их тянуть. И вдруг их восхищенным взорам предстал на удивление крупный теленок, который через несколько минут поднялся на тонкие, вихляющиеся ножки. Глаза, такие же кроткие и рыжевато-коричневые, как у матери, были опушены у него густыми ресницами.

— В жизни не видел ничего более интересного, — заявил потом Ник. — Какая красота!

— Только не говори мистеру Эвансу, что ты видел, как родился теленок, — посоветовала Кэрри.

— Почему?

— Потому.

— Но я же видел, правда? И ознобыши у меня почти пропали, — похвастался Ник, — благодаря той волшебной мази, которую мне дала Хепзеба.

— Никакая она не волшебная, просто приготовлена из разных трав, — возразила Кэрри, хотя вовсе не была в этом убеждена. — И не говори тете Лу про мазь. Она думает, что тебе помогли те теплые перчатки, которые она подарила.