Кровавая гостиница - Поль Магален (Махалин)

Когда ныне покойный Жак-Батист Арну приобрел имение Армуазов, старый гусар выказал желание незамедлительно покинуть свой павильон, но трактирщик его удержал, сказав следующее: «Зачем же вам уходить отсюда, приятель? Если вы дезертируете, то кто же будет присматривать за господской собственностью, пока хозяева не вернутся из изгнания?»

Хитрый трактирщик имел немало причин говорить таким образом, и главной была та, что благодаря этому ловкач приобретал уважение и значимость в местности, где жители с большим сочувствием относились к старшему сторожу.

После смерти Мишеля Готье дочь его Дениза предложила главе семейства Арну платить за аренду отцовского жилища — павильона, где она беззаботно и счастливо провела свои детские и юные годы, где закрыла глаза старику отцу, умершему, так и не узнав о проступке, который позволил его дочери познать и сладость взаимной любви, и муки совести.

Но на это предложение трактирщик ответил, приняв вид этакого простодушного увальня: «Оставайтесь где жили, дитя, и берегите свои денежки. Пусть господа по своем возвращении обнаружат вас на прежнем месте, в жилище вашего дорогого усопшего, папаши Готье. Сохрани меня господь от того, чтобы взять хоть экю у ребенка умершего друга, у сестры заслуженного воина, у сироты, которая живет только трудами собственных рук!..»

И когда девушка попыталась настоять на своем, движимая врожденным чувством гордости, Жак-Батист Арну с притворным добродушием проговорил: «Бог мой! Если вы непременно хотите со мной рассчитаться, то возьмите под свое крыло мою маленькую Флоранс. Она слишком слаба и тщедушна, чтобы работать в поле или хлопотать в гостинице. Обучите ее ремеслу кружевницы и всему тому, чему наша добрая госпожа научила вас в замке, и если когда-нибудь она достигнет вашего мастерства в рукоделии и книжных науках, то мне кажется, что это я стану вашим должником».

Флоранс в ту пору было лет семь или восемь. Серьезная, добрая и кроткая малютка не была избалована родительской нежностью и потому, как только сблизилась с дочерью сторожа, стала звать ее мамой и полюбила Денизу всей своей тонкой душой, истосковавшейся по искреннему участию и заботе.

Мама? Дениза действительно была матерью. Она, конечно, любила Гастона, но душа ее была переполнена бесконечной любовью к тому крошечному существу, рождение которого она скрыла от света и от своей семьи нечеловеческими усилиями и благодаря сложившимся обстоятельствам… Разумеется, она горевала о Гастоне, но утешилась бы — да, примирилась бы с его отъездом и с долгой, бесконечной разлукой, если бы могла сама качать колыбель своего милого крошки… Но эту колыбель ей приходилось скрывать, она вынуждена была избавиться от нее и передать обожаемое дитя в чужие, равнодушные руки.

Флоранс, порученная ее попечениям, стала для несчастной матери предметом бесконечных забот и нежных излияний. Ей казалось, что эта девочка была предназначена скрасить своим появлением отсутствие херувима, которого она слишком редко имела возможность приласкать. С тех пор прошло немало лет, и трактирщик «Кок-ан-Пат» тоже умер.

Испытывая чувство, схожее с угрызениями совести, он тщательно скрывал от младшей дочери ужасные тайны кровавой гостиницы. Флоранс долгое время не подозревала о тех зловещих преступлениях, которые совершались в ее оскверненном жилище. Жак-Батист Арну был добрым христианином, пока жажда золота не превратила его в великого грешника, — и суеверие, заменив утраченную веру, позволяло ему надеяться на смягчение небесного правосудия, при этом не отказываясь от преступных деяний. Он говорил себе так: «Моя маленькая Флоранс чиста и не замешана ни в одном из этих злодеяний, она вымолит мне прощение…»

Вдова продолжала и дело, и политику мужа. Флоранс не прекращала посещать Денизу Готье, избавляя, таким образом, разбойничий притон от докучливого свидетеля в своем лице. Трое братьев и старшая сестра — соучастники и преемники отцовского кровавого ремесла, — нередко говорили, подсмеиваясь: «Наша Флоранс добродетельна за четверых. Что бы ни случилось, мы заранее знаем, что ад нам не страшен… Будь мы грешны даже более самого дьявола, она своим благочестием обеспечит нам место рядом с собой в Царствии Небесном».

И действительно, если бы ангелы были властны укрывать своей чистотой, как покровом, проступки других, то невинное дитя искупило бы даже самые страшные преступления своих родственников.

Увы! В одну из ужасных ночей случай сорвал покров со зловещей тайны, окутывавшей жизнь «почтенного» семейства. Пелена спала с глаз кроткой Флоранс — люди, с которыми ее связывали самые священные узы, к которым она относилась с искренним уважением, послушанием и нежностью… эти люди оказались убийцами — лютыми, беспощадными, кровожадными.

Это открытие сломило бедняжку. Легкую меланхоличность девушки, являвшуюся частью ее нежной натуры, сменила мрачная безысходная тоска, временами угрожавшая перерасти в безумие, но молитвы ее стали еще горячее, еще одухотвореннее. Должна ли она была просить Бога милосердного отвратить свой праведный гнев от гнусных злодеев виттельской гостиницы?

Те, предавшись всецело своим зловещим деяниям, не заметили перемены, совершившейся в младшей сестре. Дениза Готье тем более — те, кто страдает, почти всегда слепы, поскольку поглощены собственным горем.

В минуту сердечной откровенности прекрасная кружевница открыла бывшей воспитаннице, а теперь задушевной подруге, свое горе… Флоранс знала ее секрет, но Дениза не ведала о тайне Флоранс…

XIII

Флоранс и Дениза

Войдем же в домик сторожа. Дениза Готье прекратила работу. Рука ее машинально потянулась к письмам, о которых мы уже говорили. Она еще раз проверила даты, стоявшие на штемпелях и одного и другого, и затем прошептала:

– Неделя! Вот уже неделя как они должны были приехать сюда! Мой Гастон! Мой милый маленький Жорж!.. Но с тех пор никаких известий… ни единого слова, которое могло бы объяснить мне такую странную задержку! Флоранс, неужели это тебя не встревожило бы? — И, не дождавшись ответа, Дениза прибавила, содрогнувшись: — Несчастье всегда ходит где-то рядом! На дорогах нынче небезопасно. Это проклятый край…

Внезапно она спросила у подруги:

– Веришь ли ты снам, малютка?

– Снам?..

Дениза продолжала:

– Люди здравомыслящие говорят, что не нужно верить снам… Я боюсь за свой бедный рассудок… Если бы ты только знала, что мне привиделось во сне, или, вернее, в бреду каком-то сегодня ночью!..

Она закрыла глаза руками, словно желая спрятаться от кошмарного видения…

– Он был там, — продолжала девушка прерывистым голосом, — на полу, в луже собственной крови. Вокруг него копошилась целая масса страшных существ, рассмотреть которых я не имела возможности. Жизнь вместе с кровью вытекала капля по капле из зияющих ран на его теле, а на губах застыла страдальческая улыбка, и она, казалось, говорила: «Я любил тебя всей душой до последнего вздоха и пал жертвой под преступным ударом…» Потом его угасающий взгляд оживился, и посиневшие губы раскрылись в отчаянном крике: «Наше дитя! Спаси наше дитя!»

Каким образом наш малютка оказался замешанным в происходящем? Не знаю, но Гастон, убийцы, комната, где произошло преступление, все исчезло мгновенно… Черной ненастной ночью я оказалась в каком-то пустынном месте и бежала, унося на руках нашего сына. За мной пустились в погоню, вокруг раздавались дикие крики, сверкали огни, на моем пути то тут то там возникали различные препятствия, а я все бежала, все стремилась вперед, прижимая к истерзанной груди мою драгоценную ношу, мое единственное сокровище… Вдруг в ту минуту, когда до меня уже доносилось дыхание взбесившихся изуверов, которые гнались за нами, земля разверзлась под моими ногами, и я покатилась в бездонную пропасть, взывая срывающимся голосом: «Владыка! Сжалься над нами!»

В этом месте своего рассказа бледная и трепещущая дочь сторожа откинулась на спинку стула, охваченная ужасом… Флоранс бросилась к подруге, взяла ее за руки и, покрывая их поцелуями, зашептала почти в исступлении:

– Дениза!.. Моя дорогая Дениза!..

Ласки девушки немного приободрили прелестную кружевницу.

– Когда я проснулась, — продолжила она, — уже занималась заря, в церкви в Виттеле звонили к утренней мессе, и я машинально стала произносить слова молитв, которые обычно мы читаем поутру…

Лицо ее все еще хранило выражение ужаса, но грудь вздымалась уже не так бурно, как несколько минут назад.

– Этой ночью я, конечно, бредила, как и теперь, кажется, все еще продолжаю бредить, пугая тебя, моя добрая, преданная Флоранс. Но что тут поделаешь? Мой измученный ум все не может успокоиться и пытается разгадать эту зловещую тайну!.. Вот письмо Гастона, который написал из Страсбурга, что возвращается в свой замок, и почти одновременно с этим фермер из Валенкура сообщил, что отправляет ко мне моего крошку с человеком очень надежным, одним из своих друзей, с честным торговцем…