Военная фортуна - Патрик О'Брайан

— Ну тогда я взял бы того, что справа. Он существенно крупнее как в длину, так и в ширину.

— Вот и попался, — воскликнул Джек. — Ты проиграл. Разбит наголову. Разве тебе не известно, что на флоте всегда выбирают меньшего из двух долгоносиков? Ха-ха-ха!

— Мне твой друг понравился, — сказал Стивен, присоединяясь к капитану Обри после торопливого визита в форпик, где обнаружил всех «леопардовцев», чинно сидящих среди разложенных в образцовом порядке коллекций.

— Я не сомневался, что так и будет. Во всем флоте не найти более добросердечного парня чем Чарльз Йорк. Знаешь, он по дороге в порт заглянул к Софи, хотя это крюк, а он адски спешил, получив приказы. И все только для того, чтобы передать мне весточку от нее в случае, если мы все-таки уцелели — чертовски маловероятное предположение. Но она-то не сомневалась! Разве это не приводит тебя в восторг, Стивен?

— Еще бы. И все же из приподнятого твоего настроения, непомерного веселья при виде пары несчастных насекомых, и вообще из всего поведения я делаю вывод, что ты чем-то обрадован. Расскажешь, откуда Софи узнала про нас?

Джек помедлил секунду.

— Диана написала ей, — проговорил он наконец каким-то странным, неживым голосом, разительно отличавшимся от недавнего тона.

— Диана Вильерс?

— Да. Надеюсь, я не причинил тебе боли, Стивен? Мне показалось, что лучше сказать всю правду.

— Ни в малейшей мере, дружище. Я дико счастлив был это услышать. Как и услышать о ней. Есть еще что-то?

— Ну, похоже, та миссис Уоган, что удрала вместе с Хирепатом с острова Отчаяния, знакома с Дианой. По возвращении в Штаты она рассказал подруге о своих приключениях и о нас: про ледяную гору, ушедшие шлюпки, высадку на Отчаянии, приход китобоя, состояние нашего корабля и так далее. А Диана, смекнув, что творится у нас дома при таком долгом отсутствии новостей, не теряя ни минуты настрочила Софи письмо, передав добрые вести. Думаю, это весьма любезно с ее стороны, что бы там между нами не произошло раньше. Софи того же мнения. Клянется, что никогда не скажет больше злого слова — это значит, она тоже очень благодарна. Тут ее письмо, — проговорил Обри, похлопав по карману. — Всего лишь записка, нацарапанная наскоро, пока Йорк ждал, но полная любви и радости. Она шлет их и тебе, Стивен. Ждет не дождется видеть тебя у нас живым и здоровым.

«Любимая», — начал Джек свое ежедневное письмо. Послание это выросло уже до книги средних размеров, поскольку если только корабль не тонул или не шел в бой, Джек не ложился спать, не добавив в него еще нескольких строк, и поскольку не имел возможности отослать хотя бы часть его с далекого дня после выхода из Порт-Джексона; письмо совершенно почти бессмысленное, так как по ходу дел его автор обещал стать собственным своим почтальоном.

«Любимая, получил сегодня утром твое письмо, переданное — вместе с подоспевшими так кстати чулками — этим добрейшей души малым, Йорком. В жизни не испытывал большей радости, как в тот миг когда узнал, что ты и дети здоровы, и сердце твое не разорвалось по вине несчастного происшествия со шлюпками и слухов, которые неизбежно должны были появиться после прихода баркаса Гранта на Мыс. Как душевно, любезно и разумно было со стороны Дианы написать так незамедлительно. Я недооценил ее — у Дианы доброе сердце, и я буду вечно благодарен ей за такой поступок. Стивену я рассказал все как есть, и он ответил, что и не ожидал от нее иного. „Вильерс существо благородное“, — заявил он, не выказав при этом ни сожаления, ни затаенной злобы.

Что до него самого, то он в превосходном расположении духа, я его таким много лет не видел. Стивен, со всеми его увлечениями, плодотворно поработал на острове Отчаяния, потом в Ботани-Бей и еще в ряде мест в Новой Голландии, куда мы заходили, и набил „Леопард“ воистину удивительными экземплярами разных животных. Но „Леопард“ не мой уже больше. Обследование показало, что корабль не в состоянии без серьезного ремонта нести ничего тяжелее нескольких девяти- или шестифунтовых орудий, поэтому его переделали в транспорт. Мне же дают „Акасту“, почему я, в компании Стивена, Баббингтона, Байрона, оставшихся мичманов, а также Бондена и Киллика, мчусь домой со всей скоростью, которую может обеспечить „Ля Флеш“. Ты умерла бы со смеху при виде того, как Киллик ухаживает за Стивеном — это началось с той поры когда вестовой Стивена, полоумный малый, улизнул со шлюпками. Стивену такая забота совсем не по душе, но Киллик вбил в голову, что это его долг, поэтому он пришивает ему пуговицы, чинит и стирает все две с половиной сорочки, гладит шейный платок, чистит единственный приличный его сюртук и бреет нашего друга по меньшей мере раз в неделю, отметая в присущем ему любезном, но настойчивом тоне все попытки сопротивляться. Прям старая наседка, что хлопочет вокруг непослушного цыпленка. Киллик вполне представительно нарядил Мэтьюрина к сегодняшнему обеду у Йорка, и теперь корпеет над изделием, которое, по его мнению, должно стать подходящим для звания доктора париком. Он делает его из пеньковых волокон, завитых над камбузной плитой. Быть может этот шедевр сможет стать заменой ветхому убожеству, пережившему столько штормов, служившее хранилищем для битых яиц и влажных мхов и лишайников. Йорк задал нам отменный обед: жаркое из буйвола, пара уток, рагу и пудинг с вареньем. Как я и надеялся, они со Стивеном славно поладили. Кое-кто утверждает, что Йорк не самый выдающийся моряк, но человек он очень приятный, и мы, не моргнув глазом, распили две бутылки. В любом случае, у него имеется превосходный первый лейтенант, парень по фамилии Уорнер, который заставляет корабль мчаться во весь опор, почти так быстро, как я мог желать для преодоления разделяющих нас пятнадцати тысяч миль. Не сомневаюсь, что к следующему полудню их останется на две с половиной сотни меньше, потому как теперь, утопив землю за горизонтом, мы захватили полный муссон. Уорнер не сходит с палубы: кливер туда, кливер сюда, смочить брамсели и бом-брамсели — будто мы гонимся за золотым флотом — и заставляет парней с фок-мачты изрядно поплясать.

„Ля Флеш“ всегда слыл отличным ходоком, как и большинство этих плоскопалубных корветов французской постройки, но Уорнер выжимает из него даже больше, чем я мог себе представить. Возможно, он убедил Йорка завалить фок-мачту несколько сильнее, чем было бы правильно, но это хороший моряк, и в настоящий момент мы делаем одиннадцать узлов с лишним. Жаль, что они со Стивеном не сошлись нравом. Перед обедом между ними произошла перепалка, а тут еще, как назло, одна мохнатая тварь, по виду помесь медведя с обезьяной, нагадила на квартердеке. К тому же тут заведено правило не курить нигде кроме как на камбузе, и Уорнер не преминул ткнуть нам пальцем. Правило, бесспорно, хорошее, но напомнить про него можно было и потактичнее. И все же перед нами тысячи миль счастливого (надеюсь) плавания, мы идем домой, все рады, и не сомневаюсь, что эта парочка тоже поладит еще до того, как покажется берег. Я за обедом проявил необычайное остроумие, поскольку письмо твое вскружило мне голову не хуже вина, да и без вина тоже не обошлось».