Хофманн - Брайан Аберкромби

— Тогда у нас еще много времени. А ну-ка, отведай вот это «мраморное» пирожное — не пожалеешь!

— О, очень хорошо! Я возьму два кусочка, потом один салат и две большие чашки кофе со сливками.

— Получай пока пирожное и салат. Мне надо быстро отнести Монике чайники. Потом увидимся. И вот твой кофе.

Он налил две чашки кофе со сливками, поставил их на стойку и вышел из кафе. Винсент неспешно отнес на столик на улицу сначала пирожное и салат, затем чашки с кофе. Встреча с Домиником привела его в умиротворенное состояние и даже отодвинула на задний план мысли о Жанетт, вызывавшие у него страх и волнение, он вдруг почувствовал голод и с наслаждением съел овощной салат и кусок пирожного. Все становилось на свои места. С неменьшим наслаждением он допил кофе и прикрыл глаза, слушая, как Роберт рассказывает о своих приключениях во время последней поездки в Грецию.

И вдруг он почувствовал ее близость, не слыша и не увидев ее. На него упала тень, и сразу пропало беззаботное настроение. На него пахнуло ее любимыми духами «Мисс Диор», и все воспоминания нахлынули разом, желудочный спазм вновь пронзил его. Винсент быстро открыл глаза. Вначале он увидел только ее стройные ноги в джинсах. Потом узкую талию, упругую, не такую уж маленькую грудь, точеную, словно из слоновой кости, шею и, наконец, лицо, окаймленное темными, до плеч, волосами, маленький носик, высокий лоб, ямочку на подбородке, глаза — эти лучистые, ясные, голубые глаза и полные губы, улыбающиеся, смеющиеся, зовущие его. На него снизошла благодать — он больше не принадлежал самому себе. Винсент встал — с трясущимися, как ему показалось, коленями — и молча обнял ее. Она в ответ легко поцеловала его в губы.

— Это здорово, что ты приехал, Винсент.

Она улыбнулась.

Винсент не находил слов. Счастливый, он смотрел ей в глаза и погружался в них. Голос Роберта вернул его к действительности.

— Ты за покупками?

Винсент выпустил Жанетт из объятий и сел на лавку. Жанетт осталась стоять.

— Да, мне надо поторапливаться. Тебе что-нибудь купить?

— Ты в Мигро?

Она кивнула.

— Тогда купи мне фунт кофе, молотого. И два пакета супа-пюре. И еще… нет, все остальное у меня есть, спасибо.

Жанетт еще раз улыбнулась Винсенту.

— Тогда — до вечера.

Она собралась уходить, но потом снова повернулась к Роберту.

— Пьер будет с Клаудией?

— Понятия не имею. Если она свободна сегодня, то конечно. Купи столько, чтобы хватило.

Жанетт кивнула и пошла. Винсент смотрел ей вслед, на ее спортивный и вместе с тем грациозный шаг до тех пор, пока она не повернула на Шнайдергассе. И только тогда до него дошел смысл ее последнего вопроса.

— Клаудиа тоже здесь? Я думал, что она где-нибудь работает.

Роберт рассмеялся.

— Не все, кто сейчас в городе, отпускники, вроде тебя. Она сейчас пишет — опять что-то критическое — о загрязнении Рейна фирмами «Сандоз» и «Сиба-Гейги». Приехала она четыре дня назад и пробудет здесь, видимо, еще неделю. Ты, конечно, понимаешь, что господа из руководства фирм не очень разговорчивы с ней и не спешат ей на помощь. Она ничего не может им предъявить, а обе фирмы в один голос заверяют, что производство их заводов экологически чистое. Так вот — Клаудиа продолжает настойчиво копать и, я уверен, что-нибудь отыщет. Пьер буквально завладел ею, она живет у него. Что еще можно сказать — ты же в курсе, как он в нее влюблен. В Лондоне у них, должно быть, были горячие денечки?!

Он усмехнулся. Винсент кивнул. Правильно. Теперь, когда он все сопоставил, все стало очевидным — тогда, в Лондоне, это ему не бросилось в глаза. Интересно: Пьер и Клаудиа…

— А как у тебя с Жанетт?

Винсент вздрогнул и уставился на Роберта. Тот смотрел на него с легкой улыбкой, почти с любовью. Винсент посуровел, между бровей легла глубокая складка.

— Что ты этим хочешь сказать — у меня с Жанетт?

Роберт заглянул в чашку, потом поднял глаза и, не отводя взгляда, стал говорить.

— С тех пор, как мы знаем друг друга, познакомившись через наших родителей, нас всегда объединяла дружба, всех четверых, с самого начала. И это не была так называемая «отеческая» дружба, хотя ты на 15 лет старше меня, это были приятельские чувства, чувства, которые испытываешь по отношению к старшему брату. И я знаю, что ты чувствуешь то же самое. Ко мне, Пьеру, и… к Жанетт. Не обижайся, пожалуйста, я не думаю, что ты хотел это от нас скрыть. Я был уверен, что ты знаешь, что нам, по крайней мере — мне, за Пьера, я сказать не могу, у него свое, особенное, видение мира, с самого начала все стало ясно. Я же тогда стоял рядом с тобой — помнишь? Тебя словно молнией поразило, когда ты первый раз увидел Жанетт. Бог мой, я тогда был еще пацаном, но отчетливо это почувствовал. Вы никогда не говорили о своих отношениях, ну, ты понимаешь. И, ради Бога, если не хочешь, ты можешь об этом не говорить — и сейчас тоже. Это в конце концов ваше дело. Однако я уверен, что в Базель ты приехал только для того, чтобы повидаться с Жанетт.

Роберт вытащил из кармана пиджака пачку «Голуаз» с фильтром и закурил. Винсент уставился в стол перед собой. В голове творилось что-то невообразимое, мысли цеплялись одна за другую. Он то был уверен, что никто, никто не знает о его чувствах к Жанетт, даже не догадывается — кроме нее, конечно. Боже мой, оказывается, его видно насквозь? Неужели по его лицу так легко можно прочитать все его чувства, как фразу из книги? Если двадцатилетний, тогда еще ему абсолютно чужой человек смог проникнуть в его душу, распознать его чувства, то что же говорить о друзьях, о жене? Может быть, она все знала? Может быть, они там, в Лондоне, смеются над ним: у мужика вторая молодость, бедный, у него кризис, случающийся с мужчинами в среднем возрасте, мужчины обязательно должны еще раз… ах! Старый, добрый Винсент, какой же он, оказывается, развратник; с француженкой — о‑ля-ля, у него губа не дура; бедная семья — этот сластолюбец едет к своей французской подружке и бросает жену! Хватит!!! Так с ума можно сойти. Роберт заметил его беспокойный, сконфуженный взгляд и взял его за руку.

— Я уверен, что, кроме меня, никто ничего не заметил. Смотри — если бы Пьер о чем-нибудь догадывался, он обязательно проболтался бы. Но он ни разу не заводил об этом разговор, хотя мы часто говорили о Жанетт и о ее знакомствах. А родители — те точно ничего не заметили. Как часто они уговаривали Жанетт выйти замуж за сына Августа Пентуна, этого торговца вторсырьем с миллионным состоянием — его, кажется, Паулем зовут.

— Что? За этого идиота, этого жирного слабоумного придурка?

— Если раньше я этого не знал, то теперь, по крайней мере, мне стало ясно. Что ты, собственно, имеешь против бедного Пауля? И откуда ты вообще его знаешь? Ах, да, конечно…

Роберт смущенно улыбнулся.

На этот раз рассмеялся Винсент.

— Нет, нет, не только по рассказам Жанетт. Во время обеда, который давали как-то ваши родители, была и семья Пентунов. Мой Бог, такой глупой особи мне не доводилось встречать, хотя внешне он выглядит чрезвычайно интеллигентно. Но когда он откроет рот… то все это впечатление летит к черту. Такого просто не может быть — Жанетт и Пауль. Мне от одной только мысли становится дурно.

— Для тебя не секрет, кажется, что у Жанетт возникают те же ощущения?

Оба рассмеялись. Роберт встал и взял чашку.

— Ты только, пожалуйста, не расстраивайся — я наговорил тебе много глупостей. Тебе бояться нечего. В этом я уверен. Пошли, нужно еще купить цветы для Жанетт.

Винсент же не был теперь уверен, что все в порядке. Может быть, еще кто-нибудь, кроме Роберта, раскусил его — кто-нибудь в Лондоне? Теперь, когда он немного успокоился, он был убежден, что Патриция ничего не знает — он бы заметил это. Это не в ее правилах — такое длительное время держать рот на замке, молчать и терпеть. Возможно все же права поговорка, что супруг или супруга узнают последними о связях своей «прекрасной половины». И кроме всего прочего, теперь это не имело значения. Он хотел подвести черту под прежней жизнью и начать новую. Желательно — с Жанетт.

Наслаждаясь десертом — ванильным и ореховым мороженым с горячей малиной и соусом из зеленого перца, ангостуры, небольшого количества кашасы, кальвадоса и специального пряного малинового сока — приготовление пряностей было кулинарным секретом Жанетт, — Винсент в пол-уха слушал разговор между Робертом, Клаудией и Пьером. Он касался, в основном, последнего путешествия Клаудии в Норвегию, где по заказу телевидения она снимала репортажи о сторонниках движения «зеленых» — ничего особенного, по ее словам. Винсенту показалось, что Жанетт была весь вечер очень разговорчива. А ужин был просто отменным — еда довольно простая, но вкусная. На закуску — свежий салат из цикория, ананаса и креветок, на второе — мелконарезанная печень в горчичном соусе и сырно-картофельная запеканка. К этому Жанетт подала превосходный, с фруктовым привкусом фандан «Эпенот» урожая 77‑го года. Этот ужин в присутствии Жанетт совершенно очаровал его. Винсент почти не участвовал в этот вечер в разговорах, больше наблюдал за своими друзьями. Он надеялся, что в отличии от Пьера, потерявшего голову от Клаудии, по нему не видно, какие чувства он испытывал — ну, Роберт, конечно, знал. Клаудиа, напротив, как ему казалось, не отвечала пылким чувствам Пьера. Ему даже показалось, что она больше расположена к Роберту, специалисту по международному праву и, в частности, по международным соглашениям об охране окружающей среды — в этом отношении для нее он был более интересным и, прежде всего, компетентным собеседником, чем Пьер, чьи познания в области стоматологии были обширны, но специальная проблематика международной охраны окружающей среды его мало волновала. Правда, он пытался скрыть от Клаудии свое безразличие к этому вопросу. А Жанетт, Винсент заметил это, время от времени бросала в сторону Клаудии весьма критические взгляды. Может быть, она инстинктом чувствовала, что Клаудиа играет с Пьером и, будучи сестрой, негодовала? Винсент решил не забивать себе голову этими сложностями — за последнее время это был первый удавшийся вечер, когда он мог по-настоящему отдохнуть душой.