До дрожи (СИ) - Сакру Ана

— Аня…Куницына, — наконец, помогает, так и держа на лице приклеенную многозначительную улыбку.

А-а-а…точно, да. Киваю, что вспомнил, и отворачиваюсь, допевая последний припев.

Последний аккорд. Всё!

— Так, кто ещё хочет? — пытаюсь передать гитару дальше по кругу.

— А ты больше петь не будешь? — воркует тут же эта Аня мне в ухо и будто случайно кладет ладошку на моё бедро, поближе к влажным шортам, — Мне так понравилось. У тебя классный голос. Такой…м…

Запинается.

— Какой? — поворачиваюсь к ней, всё-таки избавившись от инструмента.

Не отвечает. Вместо этого мило краснеет, кусая губку. Глаза похотливо и одновременно смущенно горят тем самым блеском, который можно перевести как «я вообще не такая, но тебе не придется долго уговаривать».

Кошусь на её пальчики, так и лежащие на моём бедре, проезжаюсь глазами по симпатичному летнему платью, ладной фигуре, неплохой двоечке, полным, будто чуть накаченным губам, снова смотрю в манящие голубые глаза и…

Я наверно действительно отравлен, но думать сейчас могу только об одном — что где-то там, в темноте, Алиска точно так же смотрит на Яныча, и я не знаю, каким импотентом надо быть, чтобы на это не среагировать.

— Извини, Ань, дела, — убираю её руку и встаю с бревна.

Часы на телефоне показывают две минуты двенадцатого, а значит уже как две минуты Алиска обязана, усевшись сверху, гладить мою голую спину, а не виснуть на Наумове. И я намерен ей лично об этом сказать. Осталось только найти.

20. Артём

Сворачиваю за корпус, пиная мелкую гальку носками кед. Голоса ребят у костра с каждым шагом всё тише. Ночь стремительно обступает плотной чёрной материей, и лишь одинокие желтые окна пятнами освещают пыльную тропинку и степь вокруг. Тишина такая звенящая, что кажется, я один не только за корпусом, но и в целой вселенной.

Ну и где их искать?

Мысль, что в корпус в номер пошли, гоню прочь, а она всё звенит в голове надоедливым комаром, тонко и противно.

Прибавляю шаг, под ложечкой тянет холодком. У меня нет номера рыжей, я не могу ей позвонить, но есть Наумова.

Вот только что я ему скажу?

Глеб Янович, отдайте мою девочку, я её с двадцати трёх до двадцати трех и десяти минут ещё вчера забил???

Ускоряю шаг, иду к общей столовой. Там всё закрыто на амбарные замки, стулья убраны, лишь одинокие столы под навесом. И никого.

Так…

Озираясь по сторонам, иду к главной базе, хотя почти уверен, что мне не туда. Злость, глухая и колючая, клокочет в груди, заглушая разум.

Вот выложу сейчас её сопливое блеяние перед Янычем, думаю с садистским удовольствием, будет знать. Поцелуй обрежу только — ей для насмешек до пятого курса хватит итак, а он…

Он пусть живёт. Я бы на его месте тоже не удержался, так что…

Торможу, проходя мимо ангара, расположенного чуть в стороне от главной тропинки, потому что там почему-то горит свет, и потому…

Что улавливаю журчащий Алискин голосок!

Сердце с размаху бахает по рёбрам, в миг повышая давление. Жар растекается по кровотоку. Нашёл…

Сунув руки в карманы почти высохших шорт, направляюсь к распахнутой двери, вслушиваясь в долетающие обрывки фраз.

«А это к какому периоду принадлежит, как думаете Глеб Янович»… «Я могу ошибаться, Алиса, но возможно около двух тысяч лет до нашей эры»… «Боже, это завораживает!» — придыханием восхищается рыжая коза, а у меня брови так лезут вверх, что рискуют добраться до макушки.

Это вот за этим они уединились в ночи? Перебрать найденные черепки?!

Алиса…У тебя что? Нет предложений поинтересней?!

— Ох, Глеб Янович, смотрите, это часть колесницы изображена что ли? Смотрите — смотрите!!!

И звук такой, будто она от счастья в ладоши хлопает.

— Ну ка, дай, Алис, сюда…Хм…И правда похоже! — поддерживает её щенячий восторг Наумов и дальше слышится какая-то возня.

Тут я ускоряюсь и врываюсь в ангар, так как побаиваюсь, как бы их археологические радости не обрели физическое проявление.

И судя по тому, что Наумов уже обнял Цветочек за плечи и смотрит на неё как на идеально сохранившийся доисторический кувшин, я вовремя…

— Привет, — хриплю, широко улыбаясь и изображая из себя наивного идиота, — Алис, а я тебя ищу.

Оба резко поворачиваются ко мне, и Яныч с удивительной прытью отскакивает от Цветочка на добрый метр, от чего та мгновенно мстительно на меня щурится.

— Ты что тут забыл, Базов? — тихо цедит таким голосом, после которого у приличных женщин принято доставать плетку и упоением кого-нибудь пороть.

— Алиса очень хотела ознакомиться с нашими дневными находками, — вставляет Наумов растерянно, почесывая затылок и бегая взглядом по всему, кроме меня.

Киваю ему коротко, смотря только на любительницу старинной битой посуды.

— Шесть минут двенадцатого, я хочу свой массаж, — сообщаю ей вкрадчиво, кивая на дверь.

— Подождал бы, — вспыхивает Алиска бордовым, страдальчески косясь на Яныча.

— Вы вместе? — удивленно вздёргивает брови Глеб.

— Нет! — восклицает Цветочек.

— Ничего серьёзного, — выдаю свою версию я, — Так…приятные несколько минут.

— Ясно, — загробным тоном тянет Наумов, почесывая подбородок, — Я вам не родитель, конечно, но не могу не напомнить о предохранении.

— Мы не вместе, — обреченно пищит Алиска.

— Я к таким вопросам ответственно подхожу, не переживайте, Глеб Янович, в академку вашу студентку не отправлю.

— Да пошёл ты! — орёт беззвучно на меня Лютик, и глаза полыхают синим огнём.

Ух…как бы позвоночник мне при массаже голыми руками не вырвала. Аж яйца восхищенно и с легкой опаской поджались. Подмигиваю ей в ответ и, кажется, вижу, как у неё реально валит пар из ушей.

— Что ж, отдыхайте, — сипит слегка поникший Наумов и как-то очень быстро оставляет нас одних.

— Глеб Янович… — растерянно шепчет мой Цветочек, провожая его мокрым взглядом.

А потом берёт со стола какой-то молоток и довольно метко швыряет его очень близко ко мне!

Отшатываюсь, адреналин долбит.

— Сдурела?! — рычу.

— Это ты сдурел! — чуть не плачет, — Ну какого черта ты приперся, а?! Ты же специально, да?! Специально нам мешаешь! Он ведь чуть меня не поцеловал! Сам!!! Что ты наплел ему?! Что за бред?! Ненавижу…Ненавижу тебя!

Я слушаю её горькие слова, смотрю в милое расстроенное лицо, понимаю, что она искренне это всё говорит, и бля…Становится так паршиво!

Цепенею, ощущая, как горло словно удавкой сдавило. Но мне её не жалко, нет. Я чувствую только, как это странно болезненно для меня. Смотрю на неё, приближающуюся ко мне, и не понимаю, что ж так выворачивает, а?

— Ну почему? — Алиса подходит вплотную. Хватает меня за футболку на груди, пытается встряхнуть своими слабыми кулачками, от неё такой распаленный жар идёт, — Почему ты именно сейчас появился?! — становится на цыпочки и, почти касаясь моих губ своими, шипит.

Обнимаю её за талию в ответ, прижимая к себе, и чувствую, как она мгновенно вытягивается струной в моих руках от напряжения. Только дышит часто-часто, оставляя влажный горячий воздух на моём подбородке.

— Потому что сначала я, потом он, Цветочек. Запомни. Всё, у нас уговор, пошли ко мне.

21. Алиса

Артём, присев, вжикает молнией на тенте одноместной черной палатки, разбитой на самом краю палаточного лагеря.

Здесь не безлюдно, метрах в ста пятидесяти ходят другие ребята, болтают, смеются, где-то в палатках горят фонари, освещая их изнутри, но всё равно чувство такое, что мы в этой чёрной звёздной степи только вдвоём. Одни.

И меня штормит от этого.

От этого и ещё от тысячи других эмоций, пережитых за этот вечер. Я словно в стельку, хотя не сделала и глотка. Возбуждение, злость, растерянность, обида, разочарование, предвкушение — всё это разом сводит с ума и сбивает ориентиры.