Из книги «Карусель» - Семен Альтов

— Что я вижу? — возмутилось начальство.

Сопровождающие лица объяснили, что, мол, грек, из античных, звать Гераклом.

Начальство авторучкой ткнуло в середину композиции и сказало:

— То, что грек, я без вас вижу! А это что?!

Сопровождающие лица стали оправдываться:

— Нашей вины никакой нет! Недосмотрели предшественники десять веков назад при высечении товарища. Извините, конечно, за фрагмент, время было такое. А теперь из песни слова не выкинешь! Вроде памятник культуры!

Начальство, говорят, возмутилось до крайности:

— Памятник культуры должен культурно выглядеть! В центре города в таком виде?

Дети в школу идут мимо чего? Конечно, низкая успеваемость! Молодежь необстрелянная вечерами вокруг чего прогуливается в непосредственной близости?

Естественно, назавтра аналогичная производительность труда! Горсад это где-то лицо города! А что у нас с лицом?! У себя в Афинах пусть стоит нагишом, а у нас чтоб было как у людей! Завтра же!

Наутро у Геракла все было как у людей. Он стоял, прикрывшись фиговым листком работы местного мастера Каравайчука. Розовый, как говорится, никем не надеванный листок нарядно смотрелся на потемневшей от времени могучей фигуре.

Наконец-то Геракл мог, не стесняясь, честно смотреть в глаза зареченской молодежи. …Каким ветром занесло в Зареченск комиссию по охране памятников из Москвы — неизвестно. Увидев Геракла в обновке, комиссия чуть в обморок не попадала:

— Охраняется государством! Десятый век! Немедленно отодрать эту гадость!..

Ну, ясное дело, Каравайчук за ночь свою гадость отодрал, и опять Геракл стоял честно, по-античному. …Греческие туристы ворвались в город с востока месяца через три. То ли автобус сбился с маршрута, то ли с другими целями. Правда, Зареченск — городок незакрытый и ничего такого там не делается, но то, что делается, лучше не показывать, если ты любишь свой город.

Ну, греки народ странноватый, вроде и не пьют, а навеселе! Бегают, смеются, адресами обмениваются зачем-то. Все норовили сфотографироваться! Хорошо, что пленку купили в зареченском универмаге, ее срок годности истек в 1924 году.

Естественно, горсад оккупировали, а там земляк стоит! Греки от радости очумели, поют, местных жителей целуют, причем в губы метят принципиально.

Вдруг один из них, профессор, наверное, в очках, в штанишках коротеньких, по-ихнему закудахтал, переводчица перевела:

— Господин говорит, что, мол, это оскорбление их национального достоинства, поскольку акт вандализма, недружественный ко всему греческому народу!

Оказывается, то ли Каравайчук перестарался, то ли ветром сдуло, только стоит Геракл в чем мать родила, но не полностью!

Видя такое возмущение греческих товарищей, начальство дало команду: присобачить фрагмент в кратчайшие сроки!

Каравайчук опять не подвел. Наутро, когда греки продрали свои греческие глаза, Геракл был укомплектован полностью! Греки на память нащелкались с ним как могли. …Письмо из Москвы пришло месяца через два. С вырезками из греческих газет и с переводом. Очевидно, у кого-то из туристов оказалась своя фотопленка.

Геракловеды утверждали, что непонятно, с кого был вылеплен зареченский Геракл, поскольку отдельные пропорции не соответствуют ни исторической истине, ни медицинской!

Через дипломатические круги были получены точные параметры, снятые с оригинала в Афинах. Данные пришли, естественно, шифрограммой. Поседевший за ночь Каравайчук собственноручно расшифровал, и через день многострадальный Геракл ничем не уступал афинскому оригиналу. Более того, мог дать ему сто очков вперед!

Бедный Геракл простоял так три дня. Тревогу забила участковый врач Сергеева, бежавшая домой с дежурства. Она вызвала милицию и заявила, что повидала в жизни всякого, но такого безобразия еще не видела. Смущенные ее доводами милиционеры набросили на Геракла шинель и связались с начальством, не зная, как действовать в данном нетипичном случае.

То ли Каравайчук расшифровал неточно, то ли сведения были получены не с того оригинала, то ли подлог какой, — словом, фрагмент не вписывался в Геракла. А вернее, наоборот!

Дальнейшие реставрационные работы были поручены зав. мастерской по изготовлению надгробий и памятников Завидонову Никодиму. Что он там сделал и сделал ли, неизвестно, потому что было принято единственно верное решение — заколотить Геракла досками. То есть памятник охраняется государством — и все!

Теперь никто не мог сказать, будто у Геракла что-то не так. Но как только античного героя заколотили, к нему началось паломничество! Сказалась вечная тяга народа к прекрасному. Гости города фотографировались на фоне заколоченной скульптуры и уезжали с чувством выполненного долга. Кто-то стал сбывать из-под полы фотографии Геракла без досок… По рублю штука. Но скоро выяснилось — жульничество. Никакой это был не Геракл, а то ли Зевс, то ли Хэмингуэй в детстве! Когда обман обнаружился, фото пошло по два рубля!

Но что творилось в горсаду у заколоченного памятника! Как будто там за досками выставили Джоконду Леонардо да Винчи! Люди скреблись в зазорах, втискивали глаза в щелочки, оказывали сопротивление милиции.

Старушки, умирая, требовали показать им мученика Геракла.

В городе создалась угрожающая обстановка. Стали поговаривать, что за досками никого и нет, — наоборот, видали в пивной здоровенного мужика, который выдавал себя за Геракла и в доказательство предъявлял фиговый листок.

Поползли по городу слухи. Говорили, что Геракла заколотили потому, что, оказывается, его лепили с двоюродного брата атамана Петлюры.

В один из воскресных дней огромная толпа смяла наряд милиции, раскурочила доски и наступила жуткая тишина. За досками никого не было…

Возмущению горожан не было предела дней шесть, а потом потихонечку миф о Геракле стал удаляться в прошлое. В городе снова стало спокойно и тихо.

Что касается Геракла, то кое-кто в городе скажет вам, где он. Зав. мастерской по изготовлению надгробий и памятников Завидонов Никодим, согласовав вопрос с начальством, вывез скульптуру из горсада на кладбище. Очень кстати скончался один старичок, безымянный, глухонемой. Вот Никодим и водрузил ему на могилку статую Геракла с душераздираюшей надписью: «Внучеку от дедули».

Так что в Зареченске опять две достопримечательности, как в каждом приличном городе: дуб, в тени которого проездом стоял Пушкин, и могила великого сына греческого народа товарища Геракла. Причем, чтобы не было разночтений, Геракл вкопан в землю по пояс. Отчего, как вы сами понимаете, памятник только выиграл.

Чудище

Давным-давно жила на земле ящерка. Маленькая, из щели в щель юркала, никому не мешала. По глупости первобытные люди ящерку за змею ядовитую приняли и с дикими криками камнями в нее кидались. Каменюги большие, ящерки маленькие, — одним камнем двух ящерок уложить умудрялись. А когда бьют, — все условия для вымирания созданы.

Делать нечего, начала ящерка вымирать. Но природа, в отличие от человека, беспокоится о том, чгобы каждой твари по крайней мере было по паре.

Оставшиеся в живых ящерицы юрче прежних стали. Пока камень летит, ящерка — юрк! Юрк-юрк! Камнем ящерку уже не убьешь. Приноровились.

Но и человек с каждым веком уму-разуму набирался. Уже не с камнем — с дубиной бежали за ящерицами. Она — юрк! Дубина — хрясь. Юрк — хрясь! И нет ящерицы.

Но каждое существо выжить пытается. Стала ящерица тверже кожей. Человек дубиной хрясь — отскакивает! Хрясь — отскакивает!

Прошли века — у человека лук со стрелами появился. Он уже и сам не знал, зачем ящериц убивать надо. Но в памяти засело: «Бей ящериц!» Ящерица — юрк, стрела — д-з-з-з-з! Юрк — д-з-з-з! Юрк — д-з-з-з-з! И нет ящерицы.

Чтобы выжить, одной головы, выходит, уже недостаточно. И стали в аварийном порядке рождаться зверьки о трех-четырех, а то и о семи головах. Пусть стреляют! Одной головой больше, одной меньше, кто считает? А чтоб столько голов таскать, туловище разрослось, бревно бревном стало. И уже на такого гада не каждый кинется с дубиной или с копьем.

Тут очень кстати огонь изобрели. Стали в гада многоголового поленья горящие метать. Много гадов сгорело, пока один не проглотил головню и сам огнем палить начал из пасти при выдохе.

На всех живых страх наводило чудище-гидра многоголовая. О чем и говорится в старинных сказаниях. А не боролись бы с ней миллионы лет, так и осталась бы ящеркой.

Скольких гадов человек создал своими руками!

Пришла гора к Магомету…

Ровно в 13.00 приходит гора к Магомету.

— Вызывали?

— Вызывал. Присаживайся.

— Спасибо. Я постою.

— Садись, садись. Мне так удобнее.

Гора садится на краешек стула.

— Фу, какая ты большая! — Магомет вылезает из-за стола и, улыбаясь, идет к горе. Остановившись у подножья, он задирает голову и говорит: