Чернила под кожей - Дейрдре Салливан

это не так. Может быть, я рассказала об этом кому-то из друзей и мне ответили, что у них дома так не принято? Жаль, не помню. Детство в голове моей расплывчато. Коробка фотографий и старые билеты. Множество пустот. Некоторые воспоминания яркие и четкие, другие — нет. Впрочем, зацикливаться смысла нет. Что сделано, того не изменить.

На протяжении веков они точили, они кололи, они использовали дерево. И нара-чернила. Нара-чернила черные на коже, но под кожей становятся сине-зелеными. Сегодня, чтобы научиться старым методам, приходится тренироваться — много! Нужно найти мастера и потратить месяцы и годы.

Не нравится мне, что мама берет у него деньги. Что хочет их. Требует порой. Звонит ему и просит. Он переводит. Наш адрес она ему не раскрывает — пока. Он спрашивал. Мне не хочется, чтобы он знал. Да, нам нужны деньги. Он должен заплатить за то, что делал. Но есть в этом процессе что-то мерзкое, будто он выплачивает компенсацию. По пятницам, когда мы еще жили с ним, он давал мне деньги на карманные расходы. Я клала их на стол, разглядывала и ощущала, будто он платит мне за секс. Как будто, принимая эти деньги, я становилась его шлюшкой.

Мой мозг болит от воспоминаний. Я стараюсь избавиться от них, но иногда они врываются, словно цунами, и сладкая обида сжирает меня изнутри.

Моя подушка пахнет высохшей слюной, но, когда я скидываю туфли и забираюсь под одеяло, мне все равно уютно. Мама оставила мне список дел, но выполнять их я не буду. Пусть делает сама. Я тут не в отпуске и не собираюсь пылесосить, и чистить туалет, и печь лазаньи. Я болею. Имею право поболеть всего денек.

Ирезуми — это знак, что человек состоит в якудза. Страшные они. По крайней мере, так считает Голливуд. Но ирезуми есть не только у якудза. Воины, маски кабуки, герои, карпы и драконы.

Вот что моя мама говорит совершенно честно:

«Люблю тебя».

«Ненавижу ее». О Брэде.

«Хочу, чтобы все было гораздо проще».

«Нам было плохо с ним. Нам лучше без него».

«Ты должна мне больше помогать».

«Я не справляюсь».

«Где моя сумка, кошелек, мобильник и ключи?»

«Как дела в школе?» Ждет, что я отвечу: «Хорошо».

«Конечно, все с тобой будет в порядке. Ты молодая».

«Хочу, чтобы…» — и говорит свое желание.

«Школа важнее, чем твоя работа».

«Закрой капкан».

«Не одолжишь полтинник до конца недели?» И никогда не возвращает. Мы обе это знаем и обе притворяемся, что в этот раз она вернет.

«Саймон к нам зайдет». Это значит «приберись».

Не нужно быть преступником, чтобы оценить историю татуировок. Но, может быть, и стоит. Сильнее станет смысл в линиях на коже.

Я сделаю все завтра. Обещаю. Засыпаю под звуки радио — чтобы не быть в комнате одной. В комнате светло. Мои шторы почти не помогают и пропускают свет. Темно в сознании, голове несладко, как будто бутылку водки я поглотила без остатка. Почти что Китс.

Я стараюсь что-то выучить — порою получается. Я знаю, что Китс умер молодым. Интересно, потонул ли он в соплях, как я сейчас? Это была бы очень неподобающая смерть. Если я умру, я хочу обратиться в пепел, как вампиры по телевизору. Пуф! — и нет меня. Никаких телесных жидкостей, ничего не надо оттирать. Пропылесосить раз ковер, потом еще раз для верности. Очистить пылесборник — и я исчезла. Я не хочу, чтобы меня кремировали или хоронили. Я хочу просто исчезнуть.

Воины часто делали татуировки. Чтобы устрашать врагов. Воины на воинах. Ты терпишь боль, а значит, ты силен. Я не согласна. Ты не силен. Ты ранен. Это не делает тебя особенным. Но это красиво.

На простынях моих изображен бойз-бэнд из девяностых. «Бэкстрит Бойз». Лица сияющие, гладкие. Я их купила ради шутки в секонд-хенде. Теперь это моя новая кукольная гильдия, единственные парни, которых я пущу к себе в постель. Том к нам заходил, но наверх не поднимался. Б кровати не был. Я притворяюсь, что это чисто из практических соображений: моя кровать меньше, чем его, плюс конфиденциальность — мама часто дома. Мне нравится, что эта комната моя. Никаких парней, и точно никаких мужчин.

Я не хотела забирать простыни из дома. С вещами в секонд-хенде нужно обходиться осторожно: с ними можно принести клопов, чесотку и прочих вшей. Никогда не знаешь, кто пользовался ими до тебя. Хотя, например, кассет бояться нечего. В конце концов, я же их не ем. Вот одежда, шторы и постельное белье — другое дело. Их нужно замочить в дезинфицирующем средстве, а потом стирать в машинке на правильных настройках. Горячая вода для полотенец и белья, но не для вещей с пометкой «только ручная стирка» или «химчистка».

Кое-что из дома мы все же взяли. Телевизор запасной, полки, полотенца и все такое. Диван. Не люблю на них смотреть. Я знаю, как глупо было бы оставить все ему, но эти вещи напоминают мне о прошлом, и мне это не нравится.

Мама хотела взять компьютер, но он не давал, несмотря на то что купил ноутбук. Мне бы хотелось заработать на ноутбук. Подержанный стоит где-то двести. Если поторговаться. Можно накопить, если откладывать десятку каждую неделю почти полгода. Но мы не сможем. Деньги всегда куда-то тратятся. Я часто размышляю о том, что бы я купила, если бы могла копить. О телефонах и ноутбуках, музыкальных плеерах, об иглах и о коже. О литрах чернил.

У кельтов тоже были татуировки. Я представляю их с дикими рисунками на теле. Без крестов. До них. Звери, гривны, жир. Злобные вещицы, сплетенные так деликатно. Мечи и копья. Котлы и камни. Листва, деревья, нити золота и серебра.

Я засыпаю и наконец-то сплю без снов. В пустоте. Приятно.

Том звонит три раза. Очень хочет встретиться со мной. Я отвечаю, что болею, но он твердит: «Сегодня, обязательно сегодня». Не похоже на него. Я волнуюсь, но из дому выйти нету сил. Я отвечаю, что, если он хочет что-то мне сказать, пусть говорит по телефону. Мне слишком плохо, чтобы с ним встречаться. Рядом с ним мне хочется выглядеть красиво, что невозможно, когда голова трещит, полная соплей. Я не хочу, чтобы на меня смотрели, чтобы трогали. Хочу сидеть одна и смотреть глупые сериальчики. Закутанная в одеяло, сползаю с лестницы.

В детстве в одеяла меня не