Средневековая история. Граф и его графиня - Галина Гончарова

– Кто ж не хочет…

Эдоард знал.

Питер Ивельен был товарищем Эдмона.

Амалию и Джеса часто приглашали во дворец, когда они подросли. Но Алисия действительно детей не воспитывала. Этим занимался Джайс, ну и Джесси когда-то. До того, как стать королевой.

Ругаться было бессмысленно. Оставалось только ругать себя. Просмотрел. Проворонил.

– Иди, Ганц.

– Ваше величество… позвать кого-нибудь?

– Моего камердинера.

– Слушаюсь…

Ганц опрометью помчался за слугой.

Камердинер у Эдоарда был один. Зато старый и доверенный. Прислуживавший ему еще с детства. И к королю он относился… своеобразно. Как старый дядюшка к молодому и бестолковому племяннику. А что?

Когда каждый день власть без штанов видишь – как-то всерьез ее воспринимать не получается.

Эдоард тем временем уселся за стол. Потер лоб.

М-да.

Вести…

И что теперь делать?

Казнить своего представителя?

В принципе – можно. Чтобы все наружу не выплыло. Но ведь оно и так… даже если он казнит Ганца…

Интересно, Лилиан Иртон в курсе – или нет?

Скорее всего – да, но вряд ли она знает все. Так, часть.

– Ваше величество?

Камердинер. И лэйр Ганц.

– Лэйр, я отдал приказ. Приступайте.

Ганц поклонился – и исчез за дверью. Эдоард потер болевшую последнее время грудь – и кивнул камердинеру.

– Помоги раздеться, Джон…

– Слушаюсь, Ваше величество.

Эдоард собирался лечь, полежать. Уснуть точно не удастся, хотя…

– И вина мне согрей. С медом и пряностями.

– Сейчас, Ваше величество… Никого не позвать?

Вот уж видеть свою официальную фаворитку Эдоарду не хотелось.

– Нет.

– Оно и правильно. Говорят, баронесса-то перья распустила, перед графьями да герцогами клюв дерет…

– Клюв – у курицы, – Эдоард усмехнулся. Старику он позволял многое.

– Так ить курица она и есть, – камердинер расшнуровал завязки и помог королю снять тунику. – И преглупая. Вот так, Ваше величество, давайте я сапоги сниму…

Эдоард подчинялся ласковым рукам слуги. Слушал уютное ворчание и потихоньку успокаивался. А стоило прилечь – и боль стала чуть полегче.

Да, уснуть не удастся. Но хотя бы полежать, чтобы не так болело…

Как ни спешил лэйр Ганц – но заглянуть к Алисии Иртон он время нашел.

Лиля была там. Сидела, разговаривала…

– …поехать на верфи. Почему нет? Папа будет рад.

– Ваше сиятельство?

– Лэйр Ганц!

Лиля почти взлетела с дивана, схватила друга за руки.

– Все в порядке?

– Я сейчас еду к Ивельенам. Ваше сиятельство, пообещайте мне дождаться меня здесь?

– Хорошо.

Серьезный взгляд, глаза в глаза.

– Обошлось?

– Пока не знаю. Но лучше промолчать…

– Я промолчу. Алисия?

– Расскажите часть правды.

Они молчат. Но иногда слова не требуются.

Лэйр Ганц уходит. И Алисия вопрошающе смотрит на Лилиан.

– Что случилось?

Лиля кратко пересказала историю с Ивельенамии. То есть она молчала про королевские родственные связи, да и про многое другое. Про догадки, письма…

Она просто сказала, что Ивельены строили заговор против короны. А Лиля попала побочным продуктом. Если ее убить – заговорщики получили бы деньги, а со времени и верфи…

Алисия покачала головой.

– Заговор? Альдонай, король будет просто убит…

– Главное, чтобы он потом не избавился от лэйра Ганца.

– Лилиан!

– Те, кто посвящается в государственные тайны – долго не живет.

– Лилиан, Эдоард – умный и милосердный государь…

– Мне хотелось бы так думать, – Лиля вздохнула. – Но пока я буду волноваться.

По своему опыту – она не верила в справедливость власть имущих.

Глава 2

Развязка первого узла

Комната Алисии сделала бы честь самому строгому монаху. Узкая кровать, высокий шкаф, несколько сундуков… простые строгие драпировки, стол…

Когда Лиля спросила, почему свекровь так и не обжилась здесь – та только покачала головой.

– Мне много не надо.

Сейчас две женщины сидели и ждали. Не просто так Ганц попросил Лилиан отправиться во дворец. Вирман он забрал с собой. А обеспечить защиту графини своими силами…

Ребята Лейса могли. Но…

Мало ли что.

Мало ли кто…

Рисковать хозяйкой – а может уже и кем-то большим (другом, например?) – Ганц не собирался. Так что женщинам предстояло провести ночь в покоях Алисии. Вряд ли во дворце до них доберутся убийцы. Уж не в эту ночь точно. Потом – да. Есть опасения. А сейчас…

Средние века. Главная беда – медленное продвижение информации. На дворцовой голубятне Ганц оставил двоих вирман. Раньше утра ни одно сообщение до адресата не дойдет. А к утру все будет кончено.

Лиля знала о его планах. И сейчас сидела в кресле – и пила пустырник.

Горькая гадость. Но успокаивает ведь…

Алисия расхаживала по комнате.

– Я и сейчас не верю, что Амалия…

– Я бы тоже не поверила. Но что мы о ней знаем?

– Она моя…

– Дочь. А в остальном?

– Жена, мать… Питер ее обожает.

– А она – его?

Алисия задумалась.

– Вроде бы тоже…

– И как это проявляется?

– Что ты имеешь в виду, Лилиан?

Лиля вздохнула. Как тут объяснить…

Это просто как пелена счастья в воздухе.

Когда отец возвращается домой, а мать обязательно встречает его в коридоре и целует, и у него такие глаза…

А потом они поворачиваются к дочери, которая тоже выбежала в прихожую, – и улыбаются. И в воздухе словно разливаются теплые солнечные лучи.

И когда в доме вдыхаешь этот запах – и понимаешь, что здесь все счастливы. Можно облить квартиру Шанелью, но нельзя подделать это…

Счастье словно светлячки, плывущие в воздухе. И проявляется повсюду.

В жестах, улыбках, взглядах, прикосновениях… и вот у Ивельенов Лиля этого не видела.

Ингрид и Лейф – да! Три тысячи раз – да!

А вот с Питером и Амалией по мнению Лили было по-другому. Он – поклонялся. Она – принимала это. Но не более того.

Почему этого никто не замечал?

Ну, на людях все могло выглядеть и по-другому. Но Лиля-то попала в такой момент, когда все полезло наружу. А всерьез ее – можно хоть сто раз повторить это – никто не принимал. Хоть на что-то муженек сгодится.

– Я не видела у них счастья. Крепкий дом, любовь со стороны Питера, спокойствие – внешнее… Алисия, почему могло так получиться?

– Ты про Эдмона и Амалию?

– Да.

– Не знаю. Но вот то, что они держали свои отношения в тайне – спокойно. Эдмон ненавидел всех Иртонов. И наверное когда полюбил Амалию, сам себе не поверил.