Дракон и жемчужина - Барбара Картленд

Старший из молодых людей ответил:

— Мы неуязвимы! Последуйте за нами, и вы тоже обретете эти данные небом силы!

Он взобрался на лестницу, чтобы быть лучше видным толпе, и прокричал, чтобы слышали все:

— Небеса разгневались на иностранцев и их деяния! Особенно на их религию, христианство. Мы пришли, чтобы очистить Китай от этой страшной отравы. Слишком долго терпим мы лишения от рук этих дьяволов! Если в вашей деревне есть приверженцы христианства, вы должны немедленно от них избавиться! Церкви, им принадлежащие, должны быть сожжены немедленно! Жги! Жги! Убивай! Убивай!

Крик оказался заразительным, и вот уже вся деревня тоже кричала вместе с бандитом:

— Жги! Жги! Убивай! Убивай!

Стэнтон Вэр дал слугам знак трогаться с места, не зная что еще может здесь произойти. Отъезжая, они все еще слышали за спиной крики толпы на площади:

— Жги! Жги! Убивай! Убивай!

— Это… Это просто страшно, — побледнев и не в силах сдержать дрожь, наконец прошептала Цзывана.

— Однако не приходится сомневаться в том; что они обретут немало последователей, — сухо признал Стэнтон Вэр.

— Инь рассказывал мне, — сказала Цзывана, — что перед тем, как покинуть какую-нибудь деревню, бандиты раздают листовки с какими-то нелепыми рецептами для защиты от яда, которым, по их словам, иностранцы отравляют колодцы. А еще в них содержатся заклинания и молитвы против ужасов и зла христианства.

— Они подошли поразительно близко к Пекину, — с тревогой произнес Стэнтон Вэр. — Уж это-то императрица должна понимать! Бунтовщики могут оказаться опасными даже для нее самой!

— Сомневаюсь, — коротко ответила Цзывана. — Цзэнь-Вэнь прав, говоря, что императрица всей душой ненавидит иностранцев и готова воспользоваться любым оружием, лишь бы избавиться от них.

— Но ведь бунты случались и раньше. Не далее чем два года назад императрица прислушалась к голосу разума и подавила восстание.

Цзывана лишь вздохнула.

— Я не могу избавиться от ощущения, что сейчас ее величество этого делать не будет, — покачала она головой.

Потрясенные до глубины души, они замолчали. Проехав примерно две мили, в следующей деревне путешественники опять увидели «боксеров».

На сей раз юнцы не устраивали представления. Обвязав головы красными платками и шарфами, они просто болтались по улице. Кругом были расклеены и раскиданы листовки, призывавшие бить дьяволов.

Экипаж миновал деревню без приключений. Стэнтон Вэр сидел нахмурившись.

Близился вечер. Солнце начало опускаться за Западные горы. И вот вдалеке, над кронами деревьев, показались зеленые черепичные крыши дворца принца Дуаня.

Стэнтон Вэр повернулся к Цзыване и внимательно с улыбкой посмотрел на нее.

— Ну вот, игра начинается, — негромко проговорил он, прекрасно понимая, что, хотя девушка и не выдает своего волнения, она не может не бояться предстоящих событий. Поэтому он добавил: — Все! С этой минуты мы должны быть крайне осторожны в своих словах, даже наедине.

— Цзэнь-Вэнь предупреждал меня, что мы должны всегда вести себя так, словно кто-то за нами наблюдает. Ведь это так и будет. Поэтому даже одно-единственное слово, произнесенное не по-маньчжурски, может привести к катастрофе, — кивнула Цзывана.

— Ну, если это вдруг окажется абсолютно необходимо, мы найдем способ пообщаться, — постарался успокоить ее майор.

Они въехали в огромный ухоженный парк, который через некоторое время сменился изысканным дворцовым садом в пышном весеннем цветении.

Стэнтон Вэр выслал вперед верхового, который должен был передать принцу визитную карточку гостя. Таким образом гость представлялся хозяину и просил позволения воспользоваться гостеприимством его высочества.

Гостеприимство в Китае оставалось одной из незыблемых древних традиций, поэтому принц не смог бы отказать мандарину в приеме, даже если бы хотел.

По традиции, едва экипаж приблизился к парадному подъезду дворца, откуда-то моментально появилось множество слуг, чтобы помочь господину выйти из экипажа. Цзывана не последовала за хозяином, а осталась в экипаже. Ее отвезли к подъезду, который находился с другой стороны дворца. Отсюда широкая лестница вела в женские покои.

Принц Дуань оказался человеком лет сорока. Наружность его выдавала дурные и порочные наклонности. На лице остались следы оспы, а маленькие бегающие глаза напоминали глазки хорька.

Стэнтон Вэр подумал, что Цзэнь-Вэнь оказался в очередной раз прав, предупреждая о вероломстве принца.

Принц приходился внуком императору Даонуану и в Пекине обычно появлялся в роскошной маньчжурской военной форме из лакированной кожи. Восемнадцать соболиных кисточек свисали с украшенного драгоценностями шлема.

Принц отличался уверенностью в себе, напористостью и наглостью и сумел привлечь внимание тогда уже пожилой императрицы.

Император не произвел на свет наследника, и принц оказался достаточно хитрым и изворотливым, чтобы уговорить Старушку Будду назначить наследником престола своего сына-подростка Пу-Чжуня.

С большим успехом он играл на суеверии императрицы и на ее бесконечных страхах, видя, какое впечатление производят на Цы-Си претензии «боксеров» на неуязвимость.

Сейчас принц Дуань приветствовал гостя самыми витиеватыми словами, принятыми в церемонном этикете Китая, а затем провел его в комнату, где ожидал Ли Хун-Чжан.

Наместник выглядел старше своих лет. Казалось, что с годами он уменьшился в росте и как-то усох. Такое впечатление создавалось из-за устало опущенных плеч.

Волосы его были совершенно белыми, а борода — скорее жидкой. Тем сильнее поражал молодой, острый, пытливый взгляд внимательных карих глаз.

Говорил наместник спокойно, не спеша, негромким, но ясным голосом. Все его манеры свидетельствовали о том авторитете, который обеспечили ему немалые успехи Ли Хун-Чжана на разных постах. А за долгие годы служения родной стране ему довелось занимать их немало.

Принесли вино, мужчины уселись в мягкие удобные кресла, обмениваясь самыми изысканными любезностями. Затем, как рекомендовал Цзэнь-Вэнь, Стэнтон Вэр рассказал о том, что видел во время своего продолжительного путешествия от Шанси до Пекина.

— Каким вы нашли Пекин? — сразу заинтересовался Ли Хун-Чжан.

— Должен признаться, он глубоко огорчил меня, — отвечал мандарин.

— Огорчил?

— Именно! Я ощутил великую депрессию, которой не замечал никогда раньше. До наших гор доходили слухи об опасностях, грозящих горячо любимой родине, но я не мог предположить, что дело зашло так далеко.