Древние славяне. Таинственные и увлекательные истории о славянском мире. I-X века - Владимир Соловьев

В. Суриков. Княгиня Ольга встречает тело князя Игоря. Эскиз неосуществленной картины. 1915. Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

Она позаботилась о такой структуре власти и по вертикали, и по горизонтали, которая оказалась живучей и эффективной, представляя собой оптимальный порядок соподчинения и взаимоотношений центра и подлежащих обложению (натуральным поборам) земель, и позволяла держать под своим владычеством многие восточнославянские племена.

Однако, уже приступив к реформаторству, Ольга долго, страшно и изощренно жестоко мстила древлянам за смерть Игоря. Она не успокоилась, пока в несколько приемов не извела всех погубителей ее мужа. Княгиня умело усыпляла бдительность своих врагов и всякий раз изобретательно расправлялась с ними: одних по ее приказу живьем закопали в землю («И повелела, – повествует летописец, – засыпать их живыми; и засыпали их»); другие сгорели, запертые в бане; третьи замертво полегли, зарубленные Ольгиными дружинниками во время поминального пира по Игорю. («И иссекли их пять тысяч», – сообщает Повесть временных лет.) Летописец упоминает и об открытом сражении с древлянами, в котором они были разбиты и в котором, между прочим, участвует малолетний Святослав. Приведен даже эпизод, как мальчик тщетно пытается метнуть в сторону неприятеля копье, но ему недостает на это сил. Если принять названный факт как исторически реальный, а не выдуманный, опять-таки придется найти объяснение тому, что Ольга, будучи уже в далеко не репродуктивном для женщины возрасте, все же смогла столь поздно родить.

Заключительный акт праведной мести княгини за мужа сводится к тому, что, пустившись на новую хитрость, она вызвала пожар в древлянской столице Искоростене, и город сгорел дотла.

По языческим меркам жестокость Ольги при мести не воспринималась как избыточная и была вполне мотивированной. Вот если бы она кроваво не отомстила за смерть мужа, тогда бы нарушила укоренившийся языческий обычай и поставила под удар и себя, и весь свой род, поскольку людская молва осудила бы Ольгу и она покрыла бы себя позором и бесчестьем.

Расправа над древлянами навела страх на другие подвластные Киеву племена. Когда Ольга во время очередного полюдья объезжала свои владения, дань поступала бесперебойно и в полном объеме.

Летописные памятники предельно скупы на информацию и счастливо избавлены от психологических завитушек, которые появляются в авторских сочинениях с XVII века и после, однако описания крещения Ольги в Константинополе в 957 году (согласно большинству источников, это произошло именно тогда) и цветисты, и многословны, языком изложения очень напоминая так называемое плетение словес – стиль, популярный в Московской Руси в XV столетии.

Наверное, заметный пафос той части Повести временных лет, которая рассказывает, как приняла Ольга святое крещение, прежде всего объясняется значимостью этого события в глазах летописцев и самого Нестора как составителя свода. Ведь Ольга первой из правящей княжеской династии осознанно сделала свой выбор и решила покреститься, что было важно уже само по себе. Кроме того, она отказалась стать христианкой у себя в Киеве, а отправилась прямо в Царьград. По-видимому, камерный формат обряда ее никак не устраивал – ей надо было привлечь внимание к своему шагу на международном уровне, показать, что языческая Русь вступает на качественно новый этап своего развития.

В Византии намерение Ольги креститься в православную веру нашло полное понимание и поддержку, так как это отвечало политическим интересам империи, предоставляло возможность в нужном направлении оказывать влияние на Русь, тем более что сфера церковных контактов на почве общей веры давно стала для Константинополя привычным полем, на котором он добивался подчас больше, чем с помощью официальной дипломатии.

Возможно, Ольгу принимали в Царьграде и не по высшему чину, как это вытекает из Повести временных лет, но, безусловно, в ее случае придворный церемониал был соблюден, протокол, предусмотренный при визите высоких иностранных гостей, выдержан, подобающие почести и знаки внимания оказаны и возданы.

Смущает только, что в летописном изложении Ольга, уже пожилая женщина, произвела и разумом, и красотой столь сильное и неизгладимое впечатление на императора Константина Багрянородного, что вскружила ему голову и он отпустил ей довольно недвусмысленный комплимент: «Достойна ты царствовать с нами в столице нашей». Если это было не завуалированное предложение руки и сердца, то признанием в чувствах, которыми он к ней воспылал.

В ответ на эти галантные слова Ольга будто бы ответила: «Я язычница. Если хочешь крестить меня, то крести меня сам, иначе не крещусь».

«И крестил ее царь с патриархами, – повествует далее летопись. – И было наречено ей в крещении имя Елена… После крещения призвал ее царь и сказал ей: «Хочу взять тебя в жены себе». Она же ответила: «Как ты хочешь взять меня, когда сам крестил меня и назвал дочерью. А у христиан не разрешается это, – ты сам знаешь». И сказал ей царь: «Перехитрила ты меня, Ольга». И дал ей многочисленные дары, золото и серебро… и отпустил ее, назвав своею дочерью».

Все эти подробности производят довольно странное впечатление. Ведь Ольга – дама уже преклонных лет. Если Константин и впрямь проникся к ней столь пылкими чувствами и обращался к ней с нежными речами не из куртуазной любезности, то, пожалуй, ей был известен некий секрет молодости. В русских народных сказках, как известно, женщины задерживали старение и сохраняли свежесть и красоту с помощью волшебных молодильных яблок, но к какому средству поддерживать себя в прекрасной форме прибегала русская княгиня, остается тайной. Более деликатен вопрос о магическом даре ворожбы, которым она якобы обладала. Будь в самом деле так, она вполне могла влюбить в себя византийского императора. Нет нужды демонизировать Ольгу и приписывать ей какие-то сверхъестественные способности – речь идет об известных и сегодня явлениях экстрасенсорики или о гипнозе. Но поскольку признать в новоявленной христианке столь очевидный рецидив язычества летописцам было бы вовсе ни к чему, они преподносят женские чары Ольги как вполне земные, природные, и тогда любовь с первого взгляда, которую вдруг испытал к ней византийский император, уже не кажется неестественной и подозрительной.

Не менее интересно и другое. Разумная Ольга, приводя в качестве резонного довода запрет крестному отцу жениться на крестнице, ничего не сказала о том, что император Константин уже женат, о чем она не могла не знать, ибо сама общалась с его супругой.

Словом, загадка в том, что связано с Ольгой, следует за загадкой, и историкам предстоит еще немало потрудиться, чтобы установить, как все было на самом деле.

Тонко отведя брачное предложение византийского кесаря, русская княгиня выступила со встречной матримониальной инициативой, дав понять, что не прочь женить своего сына Святослава на греческой принцессе – дочери императора. Но тут уже отказ получила она. Наверное, Константин прочил царевну в мужья другому, и сын Ольги не представлялся ему подходящей партией.

На родину княгиня вернулась обласканная императорской четой. Теперь, когда она стала православной, Константинополь видел в ней союзника. И действительно, вскоре император запросил у нее военной помощи. Но Ольга не собиралась ее оказывать, и греческие послы возвратились в Царьград ни с чем. Мало того, Ольга со своей стороны предприняла контрход: обратилась к германскому императору Отгону I с просьбой направить на Русь католических епископа и священников. Под каким-то предлогом она потом дала знать немецкому монарху, что надобность в его миссионерах отпала, но сам факт возможного изменения вектора внешнеполитического курса и религиозной ориентации Руси продемонстрировал греческому монарху, что Ольга – самостоятельная правительница, которая не потерпит зависимости ни от какого, даже самого могущественного, государства.

На подступах к Царьграду

Грань, отделяющая правление Ольги и Святослава, весьма зыбка и условна, тем более что формально сразу после смерти Игоря титул великого князя Киевского перешел к его сыну, а вдовствующая княгиня осуществляла властные функции от имени последнего.

Поскольку, повзрослев и возмужав, Святослав почти полностью сосредоточился на активной внешней политике, на Руси его практически не видели и внутренними делами продолжала заправлять Ольга. Сын передоверил матери и общее руководство государством, и решение текущих вопросов и вмешивался только тогда, когда для устрашения ослушников и приведения в покорность вышедших из повиновения племен требовалась военная сила. Естественно, брал на себя

Святослав и отражение набегов степняков-кочевников, и отпор любой другой агрессии. В остальном он всецело полагался на мать, поручив ей поступать по собственному усмотрению и разумению во всех сложных случаях и предоставив ей неограниченные полномочия. Ольга фактически – великая княгиня, наделенная всей полнотой верховной власти, а Святослав – полководец, главнокомандующий военными силами Руси при правительнице-матери. Она жила с ним в добром согласии, относилась сердечно. Ее наполняла твердая уверенность в том, что самим Богом ей уготовано вложить все силы в управление страной. И сознание этого приносило ей удовлетворение. Она была спокойна, как водная поверхность Днепра в безветренные дни. В ее решениях просматривалась логичная последовательность. Женщина и правительница слились в княгине в одно. Ее советы и поступки если порой и были рассудочны, вырастали из теплого, честного материнства и диктовались не буквой, не правилом и даже не разумом, а неким внутренним благотворным смыслом, иногда наитием, тем, что подсказывало сердце.