Раскол - Рагнар Йонассон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Некоторые из его товарищей пошли своим путем и, пользуясь полученными знаниями в области управления бизнесом, основали собственные фирмы, но Эмиль для себя такой вариант не рассматривал – ему не хватало энергии и новаторского духа.
По окончании учебы он приобрел небольшую квартиру в городке Вогар, что по соседству с Рейкьявиком. Родители добавили Эмилю денег на предоплату, а банк одобрил ему ипотеку для выплаты оставшейся суммы. Год спустя Эмиль познакомился с Бильгьей, которая работала в том же банке и была на курс младше его в университете. Эмиль обратил на нее внимание уже во время учебы, но лично они не общались. Отношения молодых людей завязались на одном из корпоративов, устроенных банком. Не успела Бильгья и глазом моргнуть, как уже жила в квартире у Эмиля. Они стали не просто любовниками, а закадычными друзьями, которые проводили все время вместе и строили грандиозные планы на будущее.
И вот Бильгьи не стало.
Она будто растворилась в сумерках.
Это случилось в промежутке между наскоро приготовленным ужином и сном, который так и не пришел.
Они еще собирались избавиться от допотопного «икеевского» дивана и приобрести новый.
На полпути между его предложением и несостоявшейся свадьбой.
В тот вечер Эмиль остался на работе сверхурочно. Оглядываясь назад – а возможностей для этого у него было хоть отбавляй, поскольку, видит бог, он размышлял о случившемся день и ночь, – он сознавал, что работа могла и подождать. Ему казалось само собой разумеющимся время от времени работать допоздна и уходить из банка последним – все-таки это важно для продвижения по служебной лестнице. В честолюбии Бильгья Эмилю не уступала, но именно в тот вечер она была дома. Она подумывала о том, чтобы осенью продолжить обучение, и уже начала штудировать учебники – за много месяцев до начала занятий.
Теперь Эмиль снова жил у родителей.
У него пропал всякий интерес выплачивать ипотеку, хотя он знал, что родители возьмут это на себя. Они были полны решимости вернуть сына к жизни, пусть даже он не вернется обратно в свою квартиру. Но ведь ее можно продать, чтобы уберечь Эмиля от полного разорения, – он и без того хлебнул горя с лишком.
К психологу Эмиль решил не ходить – какой в этом толк? Он поставил того в известность, что больше в его помощи не нуждается, хотя это наверняка было излишне самоуверенно.
С другими людьми, включая родителей, он почти не разговаривал.
Когда-то он был гораздо общительнее.
Но теперь все изменилось, и единственное, что заботило Эмиля, была месть.
14
Исрун вместе со своими коллегами смотрела вечернюю сводку новостей на большом экране; она чувствовала себя усталой.
Так повторялось из раза в раз: они смотрели на мелькавшие на экране кадры и отвечали на звонки всех, кому было на что пожаловаться, и таких звонков было не один и не два за вечер. Завершалось все коротким брифингом по итогам дня.
Репортаж Исрун шел первым в выпуске. Согласно ее осведомителю в полиции, наезд на Снорри Этлертссона был совершен намеренно. Оставить имя потерпевшего за скобками не представлялось возможным; Мария посчитала, что его имя само по себе уже новостной повод, поскольку речь, вероятно, шла об убийстве, а жертвой стал сын известного на всю страну политика и друг, пусть уже не ближайший, нынешнего премьер-министра. Кроме того, нельзя исключить, что за этим преступлением стоит какой-нибудь политический оппонент, решивший нанести удар по правительству или даже лично по Этлерту. Исрун, однако, не зашла так далеко, чтобы выдвигать подобную гипотезу в своем репортаже.
С другой стороны, она не получила от своего осведомителя никаких объяснений насчет того, почему полиция не рассматривает это происшествие как несчастный случай. В тот день Исрун ограничилась тем, что связалась с полицией и съездила на место происшествия с телеоператором. Смотреть там было нечего, но для репортажа все-таки требовался видеоряд. Она решила проявить тактичность и не стала звонить ни родителям Снорри, ни его сестре. Также ей пока не хотелось беспокоить и премьер-министра. Исрун была шапочно знакома с Мартейнном, как и большинство корреспондентов страны, и планировала переговорить с ним на следующий день, до или после заседания правительства.
Внезапно она вспомнила, что так и не позвонила полицейскому из Сиглуфьордюра по поводу интервью. Она так закрутилась, что вся эта история с вирусом совершенно вылетела у нее из головы. Возможно, там все оставалось без изменений и новость уже не была настолько актуальной, однако такие события неизменно привлекают немалый интерес, и хороший репортер обязан преподносить их в каком-нибудь неожиданном ракурсе каждый день, забывать о них – верх небрежности.
Метнувшись в комнату для совещаний, она позвонила в полицейский участок Сиглуфьордюра по своему мобильнику, прошедшему огонь и воду, – у отдела новостей не было лишних средств, чтобы обеспечивать репортеров новейшими моделями телефонов.
После нескольких гудков в трубке раздался энергичный голос:
– Полиция.
Исрун этот голос узнала.
– Здравствуйте, Ари. Это Исрун. – После неловкой паузы она добавила: – Из отдела новостей.
– Да, я понял, – резко сказал Ари. – Так что насчет интервью? Мне разрешили его дать.
– Спасибо, рада это слышать. Сегодня… – Она заколебалась, а потом решила (и не впервые), что безобидная ложь лучше правды. – Сегодня не получилось. – «Не получилось» звучало лучше, чем «я забыла».
– Значит, все отменяется? – спросил Ари.
– Нет, я, с вашего позволения, позвоню вам завтра. Моя смена уже, к сожалению, заканчивается.
– Звоните, конечно, – сказал Ари уже более мягко.
– Как у вас там дела? Не заболели? – спросила Исрун, доставая из кармана ручку и беря со стола чистый лист бумаги. Если у Ари есть какие-то новости, она сможет передать их своим коллегам из следующей смены.
– Нет-нет, я веду себя осмотрительно, – ответил он. – В эти дни только со своим начальником и вижусь.
– Отлично. Надеюсь, до завтрашнего утра вы продержитесь.
– А как иначе?
Исрун не теряла надежды, что Ари не будет таким же лаконичным во время интервью, и хотела растянуть беседу, чтобы уже сейчас определить достойные внимания детали. Ей, однако, следовало действовать осторожно – уже не раз бывало, что интервьюируемый заливался соловьем до того, как включалась телекамера, а во время записи начинал через слово запинаться, и интервью получалось скомканным. Порой складывалось впечатление, что люди просто не
