Вольный стрелок - Валерий Гусев

– Каким же образом? НУРСом с вертолета? Или торпедой с подлодки?

Он пожал плечами, совсем как Мещерский. Так долго наблюдал за ним, что даже привычки перенял. А вообще – мужик неприметный, лицо неглупое, глаза не очень лживые, – может, что и получится.

Он не особо охотно ответил:

– Заманить в горы. Или застрелить в

– Камень за саклей видел, острый такой, как палка? Я на него банку от пива поставлю. Сшибешь ее из винтовки. Она ведь у тебя с глушаком?

– Понял. Ты куревом не богат? А то курьер мой давно не был.

– Кстати, как он сюда пробирается?

– Тут из крайней кельи ход есть, дыра сквозная. Выход – рядом с шоссе.

Врет. Или другого курьера имеет в виду.

– Поработали ребята, разобрались, – одобрил я. – Откуда все эти знания?

– Бакс строителей взял. Они, когда виллу ставили, все здесь облазили.

Ну, не все, надеюсь. В колодец-то не поплевывали. И в подводной пещере не гадили…

– С моря нас контролируют?

– Не знаю, – он замялся, но правильный ответ нашел-таки: – Я бы блокировал.

– А катерок красивенький нешто не ваш? Он мне уже глаза намозолил.

Опять – любимое Мещерским движение плеч. И не очень определенный ответ:

– Кому здесь быть-то?..

– Все на сегодня, – сказал я вставая. – Обедать пора.

– Мне тоже. Консервы греть.

– Не завидую. Завтра принесу деньги, – усмехнулся, – сбегаешь в город, в ресторане пообедаешь, девочку снимешь.

– А ты злой.

– С врагами, – уточнил я. – А для друзей добрый, душа нараспашку. На гармошке играю. Частушки знаю, срамные. Так что старайся.

Он глазом не моргнул. Нет, так просто он моим союзником, идейным и сознательным, не станет. Одухотворенным – тем паче. Правда, пистолет мой не пытался схватить, а вот про заколку для длинных женских волос, что на столе лежала, не сказал Серому. Более того: когда прикуривал, на пол ее почти незаметно смахнул, вместе с уроненной спичкой…

– Я отдал распоряжение Ворону убрать Серого. Если и в этот раз сорвется, я заменю вас всех. На более проворных и живых. Вольно, разойдись!

Мещерский ждал меня на берегу.

– Я слышал выстрел, – встревожено встретил он меня.

– Это я застрелился.

Мещерский дернулся.

– Послушайте, Алексей, – он возмущенно заходил передо мной маятником, – вы вправе не посвящать меня в методы своей работы, но информировать о том, как развиваются события, обязаны.

– Вот вам информация: на днях ваша очередь идти в море. На сутки-двое, я позже уточню. Можете отправляться куда-нибудь в Трапезунд или Кирилловку. Главное, чтобы в пределах видимости не белел ваш парус одинокий.

– Зачем это нужно? – подозрительно спросил он. – Вы давно уже на это намекаете. Вы ведете двойную игру?

– Нет, просто вы будете мешать, когда ваш дом будут обыскивать.

Он даже отшатнулся от меня в гневе и изумлении:

– И вы это допустите?

Сейчас за пистолет схватится.

– Я этому способствовал. И создам для этого все условия.

– Не понимаю…

– Я хочу выйти на прямой контакт с ними. По нарастающей. Может, нам удастся легко отделаться от них. Вообще без потерь.

– Загадками говорите…

– Догадками скорее. Мне самому еще ничего не ясно, – солгал ему относительно честный Серый. Но ведь для его же пользы, правда?..

– 

Ну вот, кое-что с плеч долой. Из сердца вон. Одну тяжесть сбросил, да другая легла, потяжельше. Я предполагал, что они сперва попытаются в удобный момент устроить тайный поиск этого загадочного конверта. А прямое силовое давление приберегут под занавес, как крайнее средство, когда все остальные будут использованы. Обычный бандитский метод: сперва попросить, потом потребовать, не вышло – взять силой.

Но что же такое в этом конверте? Какая скрыта в нем сила или опасность? Видимо,

его потеря грозит каким-то серьезным срывом. Крахом в каком-то важном деле…

Ладно, пока это оставим. Без Женькиной информации я буду только «блудить» в потемках с повязкой на глазах и сбивать лбом невинные деревья. Не надо спешить, все придет своим чередом.

Хорошо уже то, что передышка получилась. Если, конечно, Монах меня не наколет. Тогда эта передышка последним вдохом станет. Или выдохом. Для всех…

А жизнь наша курортная тянулась сама по себе: море, вино, женщины. Впрочем, с женщинами у Серого пока пусто-пусто. Скорее бы рыжая приезжала…

…Мы с Мещерским лежали на берегу, Вита непослушно уплыла далеко к островам. Анчар возился в винограднике, лозу животворящую холил, овевал ее своей любимой песней из двух слов.

– Что вы можете сказать о Баксе? – спросил я Мещерского. Не в первый, кстати, раз.

– Ничего. Это не в моих правилах.

Недурно, отметил я, со вкусом.

– Но ведь Бакс-то играет с вами не по правилам.

– Он – это он. – Знаменитое движение плеч. – К тому же он долгие годы был моим партнером в делах…

– Ну да, наслышан в свое время: Князь – голова, Бакс – руки. Правда, кровавые, но это уже мирмульки.

Мещерский не интересовался разговором. Его единственный интерес находился сейчас далеко в море, мелькал среди волн белой шапочкой. И Мещерский, опершись на локти, все время на нее поглядывал, что-то высматривал в синей дали – беспокоился. А что я говорил?

Вдруг он привстал и заслонил глаза ладонью от солнца. Я тоже пригляделся – над морем мелькали какие-то черточки, словно низко над волнами неслись стремительные птицы, время от времени ныряя за рыбешкой.

– Дельфины, – пояснил Мещерский. – Они часто нас навещают. Вита дружит с ними.

Это славно. От такой жизни со змеями сдружишься, с пауками песни петь начнешь.

– Мы думаем, – не отрывая глаз от моря, произнес Мещерский, – на Кривой мыс пойти, с вашего позволения.

– Сколько туда ходу?

– В хороший ветер часов шесть.

– Не будет ветра – пойдете на моторе. Это не моя проблема…

– Тихо, – остановил меня Мещерский, тревожно прислушиваясь.

С моря донесся слабый, далекий вскрик.

Мы вскочили на ноги. И сколько ни вглядывались, не могли различить в далеких волнах белую шапочку. Только воровато, будто нашкодив, удалялись к мирному турецкому берегу черточки дельфинов.

Мы переглянулись, не сговариваясь, подхватили ласты и бросились в воду. Понеслись как два катера. Особенно Мещерский. Он поднимал такие буруны своими «винтами», что я никак не мог обогнать его…

Слава Богу, она была жива. Обессиленно лежала на спине, раскинув руки, с разметанными в воде, тяжело намокшими волосами.

Вита слабо, виновато улыбнулась нам. Прерывисто дыша, сбивчиво попыталась что-то объяснить: «Дельфины… играли… устала».

Она обняла нас за плечи, и мы, как русская тройка, поплыли обратно.

У берега Мещерский сбросил ласты (я подобрал их), взял Виту на руки и вынес из воды, бережно положил на песок, опустился рядом.

Вита довольно быстро пришла в себя, успокоилась, восстановила силы. Рассказала, что произошло.

Она плавала, к ней приплыли дельфины, кружили вокруг нее, прыгали, потом стали играть с ней – по очереди подныривали и подбрасывали ее носами в воздух, как мячик. Вначале было интересно: она взлетала над водой, падала, как с вышки, и глубоко погружалась, и к ней устремлялся очередной дельфин. Но постепенно стала уставать, сбилось дыхание, свалились ласты, потерялась шапочка – намокли и стали тяжелыми волосы.

– Я испугалась, – улыбнулась, словно оправдываясь, Вита, – закричала. Они взяли и уплыли. Я стала тонуть… Потом… Я не помню, что-то случилось…

Мещерский слушал ее, держа за руку. Лицо его судорожно искажалось страхом, облегчением, радостью.

Прибежал Анчар с фляжкой:

– Чача – лучшая скорая помощь.

Мещерский плеснул водку в ладонь и принялся растирать ее тело.

– Куда плещешь? – волновался Анчар. – Внутрь налей.

– А еще друг человека, – бормотал Мещерский. – Интеллектуал.

– Кинжал – друг человека, – веско уточнил Анчар. – Никакой не дельфин. С кинжалом я даже Серого не боюсь, – похвалился.

– И «Хванчкара»? – вопросительно добавил Мещерский. Под его руками тело Виты возвращало свой загар, радостно оживало, теплело.

– И хачапури, – внесла она, уже смеясь, свой вклад в дискуссию. Несомненно, ей не столько помогла «лучшая скорая помощь», сколько ласковые руки любимого. Кто же все-таки друг человека?

И Мещерский правильно поступил: снова взял Виту на руки и понес в дом. Хотя она вполне уже могла идти своими ногами. Но мудро не отказалась от помощи, разве можно упускать такой случай?

Мы с Анчаром допили чачу, чтобы убедиться в ее эффективности, он стал собирать наши вещи, а я смотрел вслед Мещерским с невольным сочувствием. Я понимал, что перспектив у этой любви – никаких. Если только – самые печальные…