Сказочка - Мария Перцева

— Как я могла о чем-нибудь догадаться? — изумилась Анфиса.

— Неужели? А его лицо? — зло усмехнулся король. — Ты когда-нибудь смотрелась в зеркало? Он твой брат.

Теперь Анфиса поняла, почему лицо карлика казалось ей иногда столь знакомым. Это было ее лицо.

— У него есть права на престол?

— Законные.

— Значит, я правильно делаю, что ухожу?

— Дура! — вспылил Ярослав. — Как может править страной зверь?!!

— Я думаю, у вас хватит ума напечатать в газетах только лицо нового короля. А в остальном все права переходят к твоей жене. Ведь она, если я не ошибаюсь, бессмертна?

В глазах короля мелькнула надежда:

— Допустим. А Рубин?

— Какой рубин?

— Великий. Ты отдашь его?

— Ты что-то путаешь. У меня нет никакого рубина.

— Не валяй дурака. «…И будет владеть сей Властелин Рубином».

— Опять ваша дурацкая Книга Предсказаний! — догадалась Анфиса. — Спешу тебя огорчить! Нет у меня вашего священного булыжника. Я прекрасно обхожусь без него.

— Так значит, ты все это время водила нас за нос? — изумился король.

— Ерунда! — поморщилась Анфиса. — Вы прекрасно справляетесь с этим сами. Откуда я знала, что ты пихаешь меня на престол только потому, что тебе надумалось, будто я владею Великим Рубином?

— А всевластие? — недоумевал король.

— Глупец! Даже в сказках истинное могущество и сила не подчиняются ритуальным побрякушкам. Все эти магические атрибуты — наркотик для безумных душ. Они всего лишь иллюзия власти подобно детским играм в колдовство.

— Значит, Рубина нет? — обреченно прошептал король.

— Какая непростительная глупость! — возмутилась Анфиса. — Да ваше Приморье превратится в Заморье, пока вы будете искать свой полезный минерал. Хоть раз плюньте на дурацкие предрассудки и сделайте по-своему!

Но король только устало покачал головой:

— Ты сама говорила. Это ты делаешь то, что хочешь. А мы можем лишь слепо следовать сценарию.

Анфиса брела по пыльной дороге и пела. Песня была про Землю в иллюминаторе. И принцесса пыталась как можно точнее передать интонацию тоски по родине. Родины у Анфисы не было целых сорок минут, и за это время она успела расстаться с тремя платьями и мешком орехов. От первых она избавилась на ближайшем перекрестке, проклиная чертову жару и собственную жадность. А последними попыталась утешиться по поводу предыдущей потери. Сейчас она чувствовала себя нищей и объевшейся.

Солнце стояло в зените. Вздохнув, принцесса решила бросить Прощальный Взгляд На Родные Земли. Обернувшись, она увидела вдалеке облачко пыли: ее кто-то догонял. Анфиса присела на обочину и стала ждать.

Постепенно черты приближающегося всадника прояснились, но Анфиса все равно не могла ничего толком понять. Ей даже почудилось, что на лошади едут двое. Однако гадать пришлось недолго. Челюсть у нее отвисла, и с изумлением она узнала во всаднике шута. А перед ним на лошади восседал новый плюшевый медведь, сшитый по ее специальному заказу (ни много ни мало — в человеческий рост). Анфисе было до ужаса жалко, что она забыла его во дворце, но возвращаться не хотелось. И вот — такой подарок!

Анфиса радостно побежала навстречу шуту. Тот придержал лошадь и пружинисто спрыгнул на землю. Затем снял с лошади медведя и, радостно скалясь, протянул его принцессе.

— Спасибо, Ярик, — поблагодарила она.

Шут перестал скалиться. Анфисе показалось, что он испугался. Тогда она улыбнулась и тихо добавила:

— Подозреваю, что из всех моих многочисленных братьев ты больше всех достоин иметь такую сестру.

Карлик понимающе ухмыльнулся.

— А знаешь что? — оживилась Анфиса. — Подари мне что-нибудь на память! Ну хотя бы твой дурацкий ошейник. Зачем он тебе? Ходишь с ним, словно корова на привязи!

Карлик послушно снял ошейник и молча подошел к Анфисе. Взяв медведя из ее рук, он защелкнул ошейник на его плюшевой шее. Подняв мишку над собой, он внезапно засмеялся и встряхнул его. Раздался мелодичный звон.

— Вот видишь? — сказала Анфиса. — На нем этот ошейник выглядит куда как лучше. А себе ты что-нибудь новенькое повесишь.

Шут, ухмыляясь, взглянул на Анфису. Положив медведя на землю, он подошел к ней вплотную и, задрав голову, провел указательным пальцем по своей жилистой шее. Принцесса зажмурилась от ослепительных бликов, пронзивших глаза. На том месте, где был ошейник, сквозь густую шерсть проступила цепь, на которой покачивался тяжелый камень кровавого цвета. Солнце, казалось, наполнило его живым огнем, беснующимся в прозрачной клетке. Огненные языки лизали каждую грань, пытаясь стереть отразившиеся в них солнце, небо и крохотную Анфису с вылезшими на лоб глазами.

— Так вот ты какой, мой северный олень!.. — восторженно прошептала принцесса. — Это и есть тот самый Великий Рубин?

Не получив ответа, она медленно подняла глаза на карлика и отшатнулась.

На месте кривой безумной физиономии она увидела холодное величественное лицо. Откинутые назад волосы открывали непомерно высокий лоб, нависающий над ввалившимися глазами. Из-под надменно опущенных век на Анфису смотрели окруженные матовой зеленью жестокие зрачки. Прозрачная кожа облегала выступающие скулы, придавая лицу сходство с белоснежным черепом. Но выразительнее всего был рот. Тонкие бескровные губы были сложены в ухмылку, означавшую все что угодно: удовлетворение, удовольствие, величие, надменность, сарказм, но только не презрение. Эта странная, обнажающая клыки улыбка была наподобие рукопожатия, которым достойный награждает достойного.

И еще глаза. Насмешливый, всепонимающий взгляд.

— Значит, Книга Предсказаний не наврала, — прошептала изумленная Анфиса.

Да. Это действительно был он.

«…И будет владеть сей Властелин могуществом, коим не владел до него никто боле. И будет Он горд, мудр и хитер. И не будет Ему равных на Земле этой, ибо где бы ни появился Он, будет идти перед ним страх и вера в силу Его неземную…»

— Замечательно! — буркнула Анфиса. — Похоже, я несколько поторопилась со своими милосердными излияниями. На этот раз я бы села в галошу по самые уши.

Карлик молча смотрел на принцессу и безмятежно улыбался.

— Чё ты ржешь?! — разозлилась Анфиса. — Ему еще смешно! Я тебе этого никогда не прощу! Впервые в жизни меня так бессовестно дурили в течение целого года! Орешки мне носил, зайчиков дохлых. На кровати моей прыгал. Гад! Враль!.. Быдло!

Карлик продолжал улыбаться.

— Я те посмеюсь! — вконец разошлась принцесса. — Как дам по шее, родная мама не вылечит. Кстати, о королеве. Представляю, у нее места для глаз на лице не хватит, когда она правду про подколодное дитятко узнает!

По лицу карлика скользнула легкая тень отвращения.

— Ты, кстати, зря здесь время теряешь. Возвращайся. Папенька с ума по наследнику сходит. Ты, я думаю, будешь там в кассу. Ну? Чё встал? Вали отсюда!

Ярослав повернулся и пошел к лошади. Резкий ветер ударил ему в спину, по мускулистому телу побежали черные шелковые волны. Вскочив в седло, он дернул поводья.

— Подожди, — не выдержала Анфиса.

Сейчас она впервые почувствовала что-то отдаленно напоминающее тоску. Откуда ей, никогда не знавшей горечи потерь, было знать, как это больно — расставаться? Быть может, она на секунду перестала играть. А может, была просто привычка, от которой трудно отказаться. Но все-таки что-то было! И если бы кто-то знал ее меньше меня, то назвал бы это любовью. Пусть слабой, но искренней. Хорошо. Я пойду у него на поводу. Это был ее брат, и она его любила. Насколько могла.

— Мы не попрощались.

Ярослав улыбнулся. Нагнувшись к сестре, он поцеловал ее в щеку и издал низкий глухой рык.

Анфиса вздрогнула.

Сквозь его утробное львиное рычание отчетливо проступили насмешливые слова:

— До встречи, замарашка!

Глядя вслед растаявшему в облаке пыли всаднику, Анфиса вздохнула и тихо произнесла:

— Эх, братан! Как искусно врал! Самородок!

Несмотря на раннее утро, вода в озере была на удивление теплая. Анфиса сидела на коряге, бултыхала ногами и любовалась туманом, стелющимся по воде. Кругом царила удивительная тишина. Впрочем, удивительного здесь было не больше, чем в молчании мертвого медведя. Кому здесь шуметь? Вот уже целый месяц принцесса жила на острове. Жила она на нем, естественно, не одна. С братьями.

Одиннадцать прекрасных принцев отличались исключительной тактичностью и неназойливостью. О своем присутствии они напоминали только вечером, когда, возвратившись на остров, превращались обратно в людей. Надо заметить, что выражение лиц у них при этом оставалось прежнее, то есть лебединое. Да и манеры не сильно менялись. Просто величественное безразличие белоснежных птиц приобретало новую оболочку.