Солнечное сплетение. Этюды истории преступлений и наказаний - Анатолий Манаков

Но что еще, помимо кровавых расправ, позволяло ему так долго удерживаться у власти? Многовековое историческое наследие заставило одну часть испанцев поддержать идеи национал-католицизма, другую – позволить запугать себя. Да и западные лидеры «крайности» его полицейского режима решили просто не замечать.

Сразу после смерти каудильо было еще неясно, на чьей стороне выступит армия. Тогда и стало действовать достигнутое между испанскими политиками негласное согласие на молчание по поводу минувшего периода отечественной истории. Ради мирного перехода к демократии жертвы репрессий и их родственники не потребовали суда над теми, кто выносил смертные приговоры, мучил людей в тюрьмах, доносил на них властям. Всеобщая амнистия исключила применение в отношении приспешников Франко мер уголовного наказания, а сами они принялись сочинять свои новые автобиографии «демократов в душе», отзываться о нем, как об узурпаторе власти…

Для человека столь же характерно помнить, сколь и забывать. Так уж устроен мозг, и с этим ничего не поделаешь. Однако это меньше всего должно относиться к профессиональным историкам. Как бы ни было неудобно в силу политической корректности или тактических соображений, им нужно продолжать попытки все более глубокого уяснения, хотя бы для себя, истинных причин событий, несмотря ни на какие официально принятые их трактовки. Здесь, мне думается, нельзя упускать из виду и этические критерии уважения к жизни и достоинству каждого человека, к социальной справедливости в самом полном значении слова. Игнорируя такие критерии, можно даже начать оправдывать массовые казни, списывать их на тяжелые обстоятельства времени, на некую безвыходность положения, не оставлявшего якобы ничего другого, кроме жертвоприношения…

В Испании сегодня нередко приходится слышать, будто победа Франко в гражданской войне спасла страну от революционных травм, избавила ее от участия во Второй мировой войне, создала предпосылки для модернизации общества и устойчивой демократии. Такой вывод, например, делает в своем фолианте «Мифы гражданской войны» историк Пио Моа. Не покушаясь на его полное право иметь свое мнение, можно лишь попросить его назвать заплаченную при этом цену человеческих жизней.

Гражданскую войну и военную диктатуру с изрядной примесью клерикального фашизма многие испанцы склонны считать чем-то вроде вулканического извержения, затянувшегося по времени и охватившего всю страну. И мало кто решается непредвзято отвечать на злокозненные вопросы: что именно послужило подлинной причиной гражданской войны?

Кто подстрекал военных к мятежу? Какую роль в этом конфликте сыграли угнездившийся тогда в Западной Европе фашизм и политика уступок ему со стороны правительств Англии и Франции?..

Не надо ничего абсолютизировать. Это все равно, что вводить в заблуждение себя и других. Скажем, в качестве главного мотива гражданской войны ссылаться на склонность к авторитарности и насилию в испанском характере. Мне кажется, только одно десятилетие накануне Второй мировой войны, да и сама эта кровавая бойня убедительно свидетельствуют: подобной склонностью отличаются не только и даже не столько испанцы.

Есть некие парадоксы памяти, заставляющие задуматься, почему общество стремится забыть неприятное. Французы редко когда вспоминают о вишистском правительстве коллаборационистов, немцы – о нацизме и холокосте. Может быть, обществу необходимо некоторое время, чтобы начать всерьез размышлять о неприглядных сторонах своего прошлого?

Но вот в Чили еще при Пиночете родственники и друзья жертв репрессий начали борьбу за справедливость против безнаказанности, за память против забвения. Благодаря мужеству отдельных судей и журналистов, моральной их поддержке противников диктатуры в стране начался обвинительный процесс против генерала. Не удалось довести его до конца из-за того, что судей сместили, журналистов посадили за решетку. Только уход Пиночета с поста главнокомандующего позволил судьям вновь приступить к обвинительному процессу. Память чилийцев призывала к расследованию ненаказанных преступлений диктатора. Хотя был здесь и свой парадокс: около трети чилийцев поддерживали репрессивный режим, среди них, главным образом, привилегированные слои населения.

Четверти века понадобилось пройти после смерти Франко, чтобы испанский парламент впервые осудил франкизм и обещал предоставить материальную помощь родственникам расстрелянных и погребенных в общих могилах республиканцев. Все это время постоянно оказывалась помощь родственникам солдат Голубой дивизии, той самой, которая присягала на верность Гитлеру и воевала на восточном фронте в составе вермахта. До сих пор не пересмотрены дела военных трибуналов с их приговорами в отношении сотен тысяч испанцев, которые прошли через лагеря и тюрьмы как «государственные преступники», а каждый четвертый из них был замучен до смерти или расстрелян. Начиная с 1940 года, по иронии судьбы, франкисты выносили приговоры по обвинению в «поддержке восстания». Получалось, что верность законно избранной власти в лице тогдашнего республиканского правительства есть государственное преступление.

После всего вряд ли стоит удивляться тому, что в августе 2003 года правительство неофранкистской Народной партии отказало властям Аргентины удовлетворить их запрос на экстрадицию проживавших в Испании аргентинских офицеров, обвиняемых в совершении тяжких преступлений за период военной диктатуры. Можно представить себе волну протестов со стороны все того же правительства, если какая-нибудь страна не удовлетворила бы его запроса на экстрадицию окопавшихся там баскских террористов.

Примерно в это же время один из бывших политических комиссаров Франко по прозвищу «Сенека» (Хосе Мария Пеман) признался публично, без всякого стеснения, что сам участвовал в допросах пленных республиканцев. Каждого из них он спрашивал одно и то же: ходил ли в церковь молиться? Если кто-то отвечал отрицательно, его тут же ставили к стенке, но перед расстрелом направляли к нему капеллана, чтобы тот вытянул из него покаяние. Весной 2003 года законодательное собрание провинции Наварра, несмотря на протест местного епископа, огласило документы, не оставляющие никаких сомнений в том, что священники участвовали и в военных действиях, и в экзекуциях над пленными…

Живет сегодня в Англии человек, который очень не хочет забывать о таких неприятных вещах. Это историк, профессор Лондонской школы экономических и политических наук Пол Престон. Занимается он исследованиями, раскрывающими полную картину репрессий в ходе и после гражданской войны в Испании, массовых расстрелов, безымянных захоронений, пыток и издевательств над заключенными в тюрьмах. Будучи в Мадриде, он дал ясно понять, что считает историографию недавнего прошлого Испании неполной и неокончательной.

По мнению Престона, международное историческое значение событий 30-х годов в этой стране подтверждается всеми последующими событиями в Европе, ибо исход гражданской войны изменил соотношение сил в пользу Гитлера и Муссолини. Материалов же для анализа этой войны хватит на многие и многие годы. Еще не до конца ясно, например, откуда брал Франко финансовые средства на поддержание своей миллионной армии. Остаются для историка полной загадкой и многие действующие лица трагедии, как, например, Густав Дюран, композитор и друг Федерико Гарсии Лорки. В первый же день войны Дюран записался добровольцем в Народную милицию и, не будучи профессиональным военным, проявил себя на фронте так, что ему присвоили генеральское звание.

Когда Пол Престон приезжал в Мадрид, мне было интересно узнать от него, почему книгу, над которой он работал, ему хотелось назвать «Испанский холокост». По его словам, историки недооценили испанскую трагедию, обратив больше внимания на преступления, совершенные Гитлером и Сталиным. Выстраданное же испанцами, считает он, заслуживает такого названия, ибо точное число погибших в ходе гражданской войны, места их захоронения никогда не станут известны. Что же касается жертв франкистских репрессий после войны, их было около сотни тысяч человек. То есть, если сравнивать с числом убитых при Пиночете (между тремя и четырьмя тысячами), разница все же огромная.

По поводу самого Франко Престон рассказал, что до написания своей книги о нем представлял себе его как личность жестокую и довольно посредственную, но, исследуя глубже, обнаружил гораздо более сложную фигуру. Историк увидел в нем гремучую смесь умственного убожества со способностью заставить других невольно засомневаться в этом и сказать себе: либо ему просто везет, либо есть в нем некая врожденная хитрость, позволяющая ему одерживать победу над более опытным противником.

Сравнивая Франко с Саддамом Хусейном, англичанин отмечал в них такую общность. В течение многих лет иракский правитель в его отношениях с великими державами демонстрировал все ту же смесь глупости и хитроумия. Найденные же в Ираке массовые захоронения ничем не отличаются от тех, что продолжают обнаруживать в Испании. Не зря же Саддам восхищался Франко.