Побег с «Оборотнем» - Фридрих Незнанский

— Ладно, — пробормотал он, — хватит откладывать, надо высиживать…

Он пересек детскую площадку, направился к подъезду, перехватив бдительный взгляд вросшей в лавочку пенсионерки — мол, что за маньяк-педофил объявился в нашем районе? И невольно притормозил, когда из чрева здания объявилась деловая женщина Харецкая в сером брючном костюме и собранными на затылке волосами. Женщина была насуплена и сосредоточена. Блеснул брелок в руке — отзывчиво пискнула ярко-красная «Тойота»-купе.

— Надежда Леопольдовна? — окликнул Турецкий.

Женщина резко повернулась. Испуг отразился на лице, но она его быстро изгнала.

— Мы знакомы? — она нахмурилась, — Господи, ну, конечно!..

— Так бывает, — кивнул Турецкий, — смотришь на человека и не можешь вспомнить, хотя встречались пять минут назад. Понимаю, перед вашими глазами ежедневно проносятся сотни лиц, и большинство из них чертовски неприятны.

— Не скажу, что у вас неприятное лицо, детектив, — призналась дама. — Но обстоятельства, при которых вы вторглись в мой дом…

— Это моя работа, — он развел руками, — как правило, людям она не нравится. Даже мне она не всегда нравится.

Она посмотрела по сторонам.

— Вы сегодня без эскорта? Простите покорно, детектив, не самое подходящее время. Я должна ехать.

— Так бывает, — кивнул Турецкий, — самый подходящий момент наступает в самое неподходящее время.

— Нет, серьезно, — она нетерпеливо посмотрела на часы, — буду счастлива поговорить с вами еще раз, но только не сегодня.

— У вас хорошая машина, — похвалил Турецкий, — не скажу, что очень скромная, но… Хотя зачем нам эта скромность?

— Кратчайшая дорога в неизвестность, — согласилась дама. — Хорошо, детектив, вижу, вам есть что сказать. Домой пригласить не могу, уже поздно, спрашивайте здесь. Минутки вам хватит?

— Вы так щедры, Надежда Леопольдовна. Все очень просто. Я расследую обстоятельства исчезновения Поличного Евгения Михайловича и восстанавливаю события воскресного утра, когда он пропал. Не буду ходить вокруг да около — на подозрении четыре квартиры. Одна из них, поздравляю, — ваша.

— Спасибо за поздравление, — дама сухо улыбнулась. — Хорошо, я не буду возмущаться, хотя точно помню, что в мою квартиру он не заходил. Неблагодарная у вас работа, детектив, убеждаться в том, что является фактом. Ведь я-то об этом точно знаю.

— Свинская работа, — согласился Турецкий. — И пока ученые не изобретут прибор, позволяющий безошибочно читать мысли, мы будем вкалывать, как каторжные, чтобы убедиться в том, что другим и так известно. Впрочем, прибор не поможет. Быстро найдутся умники, которые станут предлагать программы, специально разработанные для блокировки нежелательных мыслей. Кстати, ваше утверждение насчет того, что «вы знаете точно», кажется мне достаточно легкомысленным, непродуманным и в корне ошибочным.

— Как-то это иносказательно, детектив, — насторожилась Харецкая. — Вы не могли бы говорить конкретнее?

— Хорошо. С этого момента сплошная конкретика. Вы крепко по утрам спите?

— Странный вопрос…

— А вопросы психиатра всегда странные. Это шутка, Надежда Леопольдовна. Посудите сами. Вот ваши слова. В воскресенье четырнадцатого июня на работу вы не пошли. Вымогались, кончились силы, очень вас понимаю. Проснулись в десять утра. Каневич лежал рядом. Вы опять уснули. Слышали сквозь сон, как ваш мужчина гремел посудой на кухне, готовил завтрак, что со стороны мужчины весьма благородно. Вы ему крикнули, чтобы притушил громкость, укрылись подушкой и снова уснули.

— У вас прекрасная память, — похвалила женщина.

— Спасибо. Потом в районе одиннадцати — точное время сообщить вы затруднились — вы окончательно проснулись, отправились на кухню. Каневича, по вашему утверждению, там не было. Он мылся под душем. Вы ждали, пока он завершит омовение. Но когда он покинул, наконец, ванную, в дверь позвонили, вторглись люди в мундирах и без, так что утренний душ вы так и не приняли.

— Отлично, — похвалила женщина. — Я могу уже ехать?

— Не спешите вы так… Я не зря спросил, крепко ли вы спите. Теоретически, пока вы спали под подушкой, Каневич мог впустить в квартиру Поличного. Не делайте возмущенное лицо, Надежда Леопольдовна, от теоретизирования еще никто не умирал. Ведь, признайтесь, мог?

— Мог, — согласилась женщина, — если тот не воспользовался звонком, а тихо поскребся в дверь. Зачем Родиону это нужно? И куда он дел Поличного? Спрятал на антресоли? И я бы ничего не почувствовала по поведению Родика? Послушайте, вы же не думаете, что он до сих пор там валяется — на антресоли? Кстати, милиция, насколько помню, обшарила всю квартиру…

— Я спрашивал о том, мог ли ваш Родик впустить в дом Поличного. В этом нет никакого криминала, не волнуйтесь. И тут мы с изумлением узнаем, что впустить в квартиру Поличного мог не только Родик, но и вы, Надежда Леопольдовна!

— Это как? — не сообразила женщина.

— Пока он мылся под душем, вы провели на кухне неопределенно долгое время. Он мог постучать, вы могли открыть, о чем Каневич даже не подозревал.

— Так арестуйте меня, — улыбнулась женщина. — Кстати, если я впустила соседа и спрятала его в тайной комнате, в этом нет ничего преступного.

— На том момент, разумеется, не было. Преступным ваше деяние стало после того, когда до вашего сведения донесли, что Поличный обвиняется в нескольких преступлениях, среди которых рэкет и похищения людей — не самые тяжелые. Узнав об этом, вы должны были немедленно информировать органы.

— И сколько я теперь получу? — она криво усмехнулась. — Десять лет? Пятнадцать? Как вы думаете, за это время в стране угомонится экономический кризис? Кстати, вынуждена вас огорчить, детектив. Не спорю, теоретическая возможность укрыть Поличного у меня была. Но тайной комнаты в доме нет, за исключением большой стиральной машины, — она засмеялась. — Не поверите, но один из воскресных олухов заглянул даже в нее. И в то утро я Поличного не видела. Это было обычное воскресное утро — до того момента, как в дверь не полезли посторонние. Я могу уже ехать по своим делам?

— О, безусловно, — он посторонился, освобождая дорогу к машине. — Не возражаете, если я поговорю с вашим мужчиной?

Она замешкалась. И даже не отметила, с какой интонацией он произнес это слово — «мужчина».

— Мне кажется, бывают мысли и поудачнее. Родик так впечатлителен…

— Но он уже взрослый, нет? — «И как она нашла в небольшом городке такое чудо?» — подумал он.

— Хорошо. Только сильно на него не давите.

— Не буду, Надежда Леопольдовна. Только из уважения к вам…

Возможно, ей и не хотелось уезжать. Глаза говорили, что она еще бы поболтала — независимо от той белиберды, что нес собеседник. Но дела, дела, как нам трудно отказаться из-за чего-то мимолетного от своих забот и обыкновений… Он проводил глазами выезжающую со двора «Тойоту». Нет, не расположен он сегодня продуктивно работать… Он взбирался по лестнице, продираясь через вязкое кисельное облако. Постоял у дверей первой и второй квартир, поплелся дальше. Нечего стоять, как баран у новых ворот. Почувствовал запах табачного дыма. Стало интересно. Девчонка в короткой юбке, едва скрывающей косточки таза (такая уж у этой молодежи летняя форма одежды), и обвислой маечке торопливо сунула окурок в стеклянную банку, пугливо стрельнула глазами.

— Попалась! — обрадовался Турецкий.

— А мне до форточки, — фыркнула девчонка. — Мать с отцом уже в курсе. Отболело у них на душе. И ругательства кончились. Надеюсь, вы не к нам?

— А ты гостеприимная, Валентина. Правильно, только так и надо себя вести. Грубить старшим, в грош не ставить родных, пить пиво — исключительно в грязных, плохо освещенных местах. Вешаться — только на хулиганов. Плеваться, сквернословить. Курить — как можно больше. Постепенно, с нескольких сигарет, переходить на пачку в день, на две. Скажи отцу — пусть купит тебе «Беломор». Табак из него можно вытряхнуть, а «гильзы» забить чем-нибудь более содержательным и полезным для здоровья.

— О, как мне это надоело… — девчонка молитвенно задрала глаза к потолку, посторонилась, видя, что высокий, широкоплечий мужчина неумолимо приближается.

— Мне без разницы, Валюша, это твоя жизнь, я же не знаю, может, у тебя еще одна в запасе… Черепа дома?

— Он точно к нам, — пробормотала девчонка. — Мать дома, отца нет…

Как выяснилось позднее, отца Валентины с утра пораньше вызвали на работу, а мать затеяла грандиозную стирку. Снова перед глазами мерцало это бледное, изможденное бытовыми и профессиональными проблемами лицо женщины. Приход мужчины поверг ее в расстройство. Она занята. У нее большая стирка, потом готовка, потом глажка и наведение порядка в труднодоступных местах. На Валюшу где сядешь, там и слезешь, субботний скандал уже отгремел, и расставаться с последними нервными клетками уже не хочется. Она не может пропустить посетителя в квартиру — пусть не обижается. Она не понимает, что она может добавить к тому, что повторяла десять раз. Она не сделала ничего предосудительного. И Павел Сергеевич не сделал. И даже Валька-паршивка не совершала ничего преступного, а если совершит, то терпение у Анны Андреевны однажды лопнет, она купит дочери билет на поезд и отправит на перевоспитание в крохотный городок в Амурской области, где проживает ее двоюродная сестра. Пусть ее там тигры амурские перевоспитывают.