Я пел прошлой ночью для монстра - Бенджамин Саэнс

Я работаю над собой. И на полном серьезе считаю, что записи в дневнике Рафаэля стали частью моей терапии. Этот парень пишет просто изумительные вещи. Серьезно. От его слов мое сердце рвется на части. Рафаэль очень… вдумчивый. Он зарабатывает себе на жизнь сценариями, и это клево, но я вижу в Рафаэле поэта — как и в мистере Гарсии. Я пытаюсь учиться у них. Это же вовсе не плохо.

Вчера, когда я остался в кабинке один, ноги сами принесли меня к столу Рафаэля. На нем лежала пара набросков для будущих картин. Взяв в руки и пролистав его дневник, я нашел замечательную историю о монстре.

1.

Мальчик читает монстру. Как Шахерезада. Каждую ночь он читает историю для монстра, пока тот не уснет. И тогда мальчик проживет еще один день. Так он будет жить вечность.

2.

Мальчика зовут Рафаэль. Ему семь. Ему могло бы быть и пять, и шесть, и восемь лет, но сейчас ему семь. Он вырастет и станет писателем, но никто об этом сейчас не подозревает — даже сам мальчик.

И в написанных им историях будет много монстров.

3.

Мальчик читает монстру историю своей жизни, опуская некоторые подробности. Он боится разозлить монстра. Если тот разозлится, случится что-то очень плохое. Мальчик думает, что монстр предпочитает счастливые истории со счастливыми мальчиками, поэтому придумывает о себе счастливую историю. Он достиг совершенства в придумывании счастливых историй. Он уверен, что эти истории нравятся монстру. Он в этом уверен.

4.

Мальчик взрослеет, и монстр начинает к нему приходить — почти всегда ночью. Он жаден до новых историй. Мальчик, теперь уже почти мужчина, но все еще с душой ребенка, продолжает читать ему истории, чтобы сделать монстра счастливым. В глубине души этот мужчина-мальчик знает, что монстр никогда счастлив не будет.

Но он продолжает читать истории, написанные им для него.

5.

Иногда Рафаэлю не хочется читать истории монстру. Он устал. Бывают ночи, когда монстр не приходит, и Рафаэль надеется, желает и верит, что монстр ушел навсегда. Иногда монстр не приходит неделями и месяцами, и тогда Рафаэль начинает думать, что он свободен. Он молит бога, чтобы монстр умер.

Но монстр всегда возвращается.

6.

Мальчик стал мужчиной (но в душе все равно остался ребенком). Чтение историй монстру сводят его с ума. Он начинает пить. Ему всегда нравилось пить, но теперь выпивка становится его избавлением. Он пьет и пьет, читая истории монстру. Сейчас он знает, что всегда ненавидел этого монстра. Он все спрашивает себя: что случится, если монстр узнает правду? Его сердце горит в огне, и боль становится невыносимой.

Но выпивка помогает дочитывать монстру истории до конца.

7.

Рафаэль, мужчина-в-душе-еще-мальчик, становится старше. Его волосы седеют, и он выглядит как человек, научившийся шептать слово «страдание» так, словно это молитва. Он забыл такие слова, как «счастье» и «радость». Он смеется, но его смех пуст и фальшив. Неподдельны лишь слезы.

Он спрашивает себя: почему у него есть монстр? Почему он сдался ему?

8.

Он думает: что бы случилось, если бы я перестал читать монстру? Что, если бы я прочитал ему настоящую историю — историю о мальчике, который был истерзан и полон боли, и хранил раны на своем теле как самое большое сокровище? Пришлась бы ему такая история? Что бы ответил монстр, если бы я сказал, что не хочу больше читать ему истории о мальчиках, что хочу рассказать ему историю о Рафаэле, который хочет пересечь границу и войти в страну под названием «зрелость». Это непростая, но прекрасная страна, ты понимаешь это, монстр?

Сегодня, когда монстр придет, он расскажет ему ту историю, которую хотел рассказать всю свою жизнь.

9.

На улице темно. Снова опускается ночь, но он не боится. Это странное и новое чувство для него — бесстрашие. Он чувствует себя обнаженным, но это не так уж и плохо — ощущать свое тело, руки, ноги, грудь, ладони и сердце. Он сидит на постели. Выпивка ему не нужна.

Он не будет пить. Он ждет, когда придет монстр, чтобы рассказать ему свою историю.

Я знаю, что картина Рафаэля, которую он принес в группу, нарисована как раз к этой истории. Картина, которая ошарашила меня, которая заставила меня плакать, которая — как я думал — была обо мне. Я знаю это, но я в каком-то роде влюблен в эту историю. Кажется, я понял, почему Адам говорит, что хоть у нас всех и разные истории, в чем-то они все схожи. Я этого не понимал, но, начав читать дневник Рафаэля, видел в нем самого себя. Это лучше, чем смотреться в зеркало. Несмотря на то, что мне восемнадцать, а ему — пятьдесят три, я вижу в написанных им словах себя. Вижу. Звучит, наверное, бредово, но для меня это так, и для меня в этом есть смысл.

Адам не во всем прав, нет. Не думаю, что он одобрит то, что я читаю дневник Рафаэля. Но дело в том, что этот дневник помогает мне работать над собой. Почему кого-то должно волновать, что именно помогает мне при этом? Прямо так и слышу, как говорю все это Адаму. Вижу выражение его лица — оно напоминает мне, что я лгу сам себе, я читаю в нем: «Зак, ты нечестен с собой».

У меня зависимость, вот. Я тут поработал над собой и понял, что у меня алкогольная зависимость. А теперь у меня еще и зависимость к прочтению дневника Рафаэля. Тут говорят, что такое случается — когда перескакиваешь с одной зависимости на другую. Но лучше же читать дневник Рафаэля, чем пить бурбон или нюхать кокаин? Мне так кажется. Это моя точка зрения, я ее никому не навязываю. Ладно, признаю, что у меня от самого себя шарики за ролики заходят.

И я тоже начал вести дневник. Вот что я написал этим утром, проснувшись:

Я думаю, мой монстр имеет какое-то отношение к брату. Мой монстр имеет какое-то отношение к матери и отцу. И я знаю, что кровь в моих снах тоже имеет какое-то отношение к монстру.

Я застрял между желанием вспомнить и нежеланием вспоминать. Это я не хочу ничего вспоминать или монстр? Или, может быть, наоборот, монстр хочет, чтобы я все вспомнил? Если я вспомню, то со мной, может быть, случится что-то очень плохое.

Я подкармливаю своего монстра, и не знаю, плохо это или хорошо. Что, если я перестану его кормить? Может быть, я сам от этого умру. Наши с Рафаэлем монстры похожи? Интересно, есть ли монстр у Адама? У Шарки-то уж точно есть.

Еще одна мысль: у нормальных и у землян, скорее всего, нет монстров. Но у всех, кто находится тут, определенно есть. И у кого-то даже не один.

Это место все кишит монстрами.

Я уставился на написанное, думая о том, что, может быть, Бог не просто так дает нам монстров. Понятия не имею, зачем это ему, но, фишка в том, что я вообще ничего не знаю о Боге. Мы с ним не очень хорошие друзья. Мы с Богом не доверяем друг другу. Это моя вина? Может, да.

Есть и хорошая новость: я больше не хочу умереть. Во всяком случае, сегодня. Новый день — новые мысли и чувства. Бывают хорошие дни, бывают плохие. Такова жизнь. Не думаю, что знаю, что значит быть живым. Иногда я так сильно нервничаю, что у меня случаются панические атаки. Не нравится мне они. Я до мяса сгрыз ногти и даже начал жевать костяшки на пальцах, но Адам быстро это пресек, связав меня договором — никакого жевания костяшек. «Это границы, которые ты ставишь, чтобы не навредить себе». Да понял я, понял. Каждый день я делаю что-то, что выводит меня из себя. Почему я всегда выкидываю что-то неадекватное? Наверное, потому что я сам — неадекват. Неадекваты действуют неадекватно. Такие уж мы.

Нужно прекращать читать дневник Рафаэля. Это неправильно.

Но я не хочу прекращать.

И это нездоровое желание.

Я составлю в дневнике список. На одной стороне страницы я перечислю свои «здоровые» поступки, на другой — «нездоровые». Но что, если большинство окажется «не здоровыми»? Что тогда?

— Время истории, — улыбнулся Адам, обводя нас глазами.

Мы все прекрасно знаем, что означает эта фраза. Кто-то должен рассказать историю. Не какую-то там, не выдуманную, а свою историю. Это часть сделки, которую мы заключили, чтобы остаться здесь — со временем каждый из нас должен рассказать свою историю. Это часть излечения. «Излечение». Ненавижу это слово.

Адам посмотрел на меня, и я опустил взгляд в ковер. Я знаю, что когда-нибудь мне придется рассказать свою историю. К тому же я здесь уже больше месяца, а почти все рассказывают свои истории через неделю-две после прихода в группу. Ну что я могу сказать… мы все разные. Я не против этих историй. То есть, я не против самого Времени истории, если только историю не заставляют рассказывать меня.

Адам поинтересовался, что я такого интересного обнаружил в ковре. Эти дни он особенно мягок со мной — это после того, как я расклеился, когда Рафаэль принес на занятие картину с монстром. Мне кажется, что с тех пор Адам смотрит на меня немного по-другому. Мне это не нравится. Я же не чокнутый. Ну, не в себе немного. Нервничаю. Дергаюсь. У меня постоянно такое ощущение, будто я сделал что-то не то и меня вот-вот за это поймают. Выведут на чистую воду. С чего бы это?