ЛЕФ 1923 № 1 - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не самоцельность, а содержательность.
Замените слово «содержание» словом «назначение», и вы поймете в чем дело. Но о каком же назначении может итти речь в абстрактной конструкции? Между конструкцией и предметом пропасть: такая же, как между искусством и производством. А конструктивисты все же художники. Последние могикане творчества, оторванного от жизни, представляют собой конец самоцельщины, взбунтовавшейся против самой себя. В этом их громадное историческое значение. Но в этом и трагизм их положения. Богоборцы эстетизма, они осуждены на эстетизм до той поры, пока не будет найден мост к производству. Но как строить этот мост в стране, где производство само еле дышет? Кто обратится к художнику, кто позволит себе роскошь гигантского, небывалого эксперимента там, где надо «продержаться?»
Схемы конструктивиста А. Лавинского
1. План города будущего. 2. Схема дома – квартала.
3. Конструкция стойки для радио-мачт. 4. Конструкция стойки для радио-мачт.
И протянутая рука конструктивиста виснет в воздухе. А потому я не улыбаюсь, когда смотрю на чертежи Лавинского. У зачинателей всегда бывает в руках одно только знамя, да и то часто оборванное. Разве от этого они перестают быть зачинателями?
Манилов занимался на досуге утопиями: мостик, а на мостике и т. д. Его утопии были рождены пассивно. Экономист Сисмонди создал другого рода утопии, его увлекало прошлое. Фурье тоже был утопистом, его утопия революционная. Вкоренясь в недрах исторического процесса, такая утопия становится материальной силой, организующей человечество. И мы тогда говорим с большой буквы: Утопия. Ибо кому же неизвестно, что без Фурье и прочих не было бы Маркса. К разряду именно таких утопий принадлежит проэкт Лавинского.
Если утопия «овеществленная» только аллитеративно похожа на утопию «осуществленную», то отсюда следует один вывод: помогите осуществить путь указан. Или наконец: развивайте, продолжайте дальше, исправляйте, но не отворачивайтесь. Пусть индивидуальная попытка, этот романтический прыжок через пропасть превратится в коллективное сознательное, лабораторно организованное сотрудничество. За границей (напр. в Германии) мы уже знаем ряд изысканий и проэктов будущего города. Эти работы значительно ближе к современным западным возможностям, чем проэкт Лавинского к российским. Они «проще», осуществимее, производственнее. Но у них дурная наследственность: с таким папой, как старый архитектор, и с такой мамой, как экспрессионистическая живопись, дальше эстетизма не уедешь!
Город в воздухе. Город из стекла из асбеста. Город на рессорах. Что это, эксцентрика, оригинальничание, трюк. – Нет, просто максимальная целесообразность.
В воздухе, – чтобы освободить землю.
Из стекла, – чтобы наполнить светом.
Асбест, – чтобы облегчить стройку.
На рессорах, – чтобы создать равновесие.
Ну, а круговой план, разве это не проклятая симметрия. Да, но не как форма, а как экономический принцип.
Великолепно, но к чему этим странным домам вращаться? – Кто посмеет сказать, что это не футуризм, не футуристическая эстетизация жизни? Иначе: разве здесь не тот же эстетизм, только на новый манер. Такое возражение может касатся не только домов: еще сильнее обрушивается оно на необычайный вид рессор и радио-станций. Тут уж наверняка футуризм, динамика, излом, смешанность плоскостей и линий, престарелые сдвиги, весь этот ассортимент живописно футуристической итальянщины.
Ничуть! А именно:
I. Вращение зданий преследует ту же житейскую цель, что и японские домики из бумаги. Разница в технике.
II. Рессоры и радио выстроены так, а не иначе во имя свободы и экономии пространства.
Еще один, на этот раз последний вопрос: возможны ли технически такие системы? Как отнесется к ним теоретическая механика? – Не знаю. Готов предположить худшее – буквальная реализация плана во всех его деталях немыслима ни при нынешнем, ни при каком угодно состоянии техники. «Мое дело предложить»… так заявил ангелам Маяковский. То же самое заявляет инженерам Лавинский, так как Лавинского занимала главным образом социальная сторона дела – форма нового быта.
Пусть теперь скажут инженеры (они, к счастью, не ангелы) что возможно и что невозможно, как исправить и где дополнить. Это было бы не бесполезной работой.
В. Маяковский. Про это
Посвящается ей и мне.
А.
Про что – про это?
В этой теме
и личной
и мелкой
перепетой не раз
и не пять
я кружил поэтической белкой
и хочу кружиться опять.
Эта тема
сейчас
и молитвой у Будды
и у негра вострит на хозяев нож.
Если Марс
и на нем хоть один сердцелюдый,
то и он
сейчас
скрипит
про то-ж.
Эта тема придет
калеку за локти
подтолкнет к бумаге
прикажет:
скреби!
И калека
с бумаги
срывается в клекоте
только строчками в солнце песня рябит.
Эта тема придет,
позвонится с кухни,
повернется,
сгинет шапченкой гриба –
и гигант
постоит секунду
и рухнет
под записочной рябью себя погребя.
Эта тема придет
прикажет:
– Истина! –
Эта тема придет
велит:
– Красота! –
И пускай
перекладиной кисти раскистены
только вальс под нос мурлычешь с креста.
Эта тема азбуку тронет разбегом –
уж на что б казалось книга ясна? –
и становится
– А –
недоступней Казбека.
Замутит
оттянет от хлеба и сна.
Эта тема придет,
вовек не износится, –
только скажет:
отныне гляди на меня!
И глядишь на нее
и идешь знаменосцем
красношелкий огонь над землей знаменя.
Это хитрая тема!
Нырнет под событья,
в тайниках инстинктов готовясь к прыжку, –
и как будто ярясь
– посмели забыть ее! –
затрясет;
посыпятся души из шкур.
Эта тема ко мне заявилась гневная,
приказала:
– Подать
дней удила!
Посмотрела скривясь в мое ежедневное
и грозой раскидала людей и дела.
Эта тема пришла,
остальные оттерла
и одна
безраздельно стала близка.
Эта тема ножом
