Мефистон. Кровь Сангвиния - Хинкс Дариус

— Но зачем вы взяли его с собой, мой господин? — Рацел с неприязнью посмотрел на висящее без сознания тело. — Вы же сами сказали, что он искал встречи с культистами. Вероятно, стоило бы даровать ему быструю смерть?

— Он — часть Дивинуса Прим, — ответил Властелин Смерти. — Связь с этим несчастным миром. Нечто подсказало мне, что она поможет мне найти путь обратно, если это потребуется.

— Владыка Мефистон, но что побудило вас вообще отправиться на Дивинус Прим? Эпистолярий Рацел был прав, говоря, что ни одна из наших кампаний в Кронийском секторе не принесла плодов. Всякий раз, как мы останавливали гражданскую войну, на ее месте разгорались две новых.

— Исповедник Зин прибыл сюда, чтобы молить старшего библиария найти именно этот кардинальский мир. Нечто, связанное с потерей Дивинуса Прим, заставило его обратиться к нам за помощью, — ответил Рацел.

— Но ведь тот мир не был потерян?

— Лишь скрыт, — покачал головой Мефистон и махнул рукой на круглый гололитический стол. В тот же миг тусклая поверхность засияла, наполнив зал синим светом и изображениями сверкающих звезд. Мефистон указал на призрачную тень вблизи центра карты сектора. — Я был заинтригован этим феноменом еще до того, как пришло сообщение от Зина. — Он поднес руку к странной аномалии. — Никто не может связаться с Дивинусом Прим привычными методами: я чувствовал, как погибали целые астропатические хоры, пытавшиеся выйти на контакт. Имперский Флот же может прочесывать сектор веками, но так ничего и не найти. Одной этой аномалии было достаточно, чтобы разжечь мой интерес, даже если забыть о голосе, зовущем меня туда. Похоже, это последствия деяний того же создания, что стоит и за другими мятежами и схизмами. — Властелин Смерти сжал кулак, словно пытался схватить полупрозрачный мир. — Я смог отправить туда лишь частицу своей сущности, подобие-симулякр. Я не мог удержаться в том мире долго, но мне хватило времени провести второй обряд Окровавленных. Я смешал свою кровь с плотью Дивинуса Прим. — Он посмотрел на висящего жреца. — И забрал с собой частицу этой плоти.

— И что вы от него узнали?

— Ничего, — пожал плечами Мефистон. — Он пребывал в таком состоянии с тех пор, как я протащил его через варп. — Библиарий подошел к дыбе, оглядывая покрывавшие медный каркас шкалы и датчики. — Но что-то в бреде Зина убедило меня, что вопрос заслуживает более тщательного изучения. Пришла пора попытаться вновь.

Мефистон подозвал личного хирургеона; тот явился из теней, семеня на тонких, словно иглы, ногах. Он походил на оживший набор хирургических инструментов, встроенных в остатки тела, и прошел столь серьезную аугментацию, что напоминал скорее паука, нежели человека. Длинные сегментированные конечности застучали по измерительным шкалам, однако без особого результата. Затем сервитор пробормотал пару молитв и вонзил иглу в бедро жреца.

Кохат обмяк, обвиснув на металлических кандалах.

— Он мертв? — спросил Рацел, чувствуя скорее досаду, чем беспокойство.

Хирургеон покачал головой с маслянисто блестящей гривой проводов. У него были круглое лицо с бакенбардами и большие немигающие глаза; кольнув Кохата, он нервно и беспокойно провел кончиками пальцев со шприцами по своей одежде.

— Нет, господин, — ответил он голосом, в котором слышалось непонятное причмокивание. — Это не так. Я не думаю, что это так. По крайней мере. По крайней мере. Если это так. Я не думаю…

Пресвитер Кохат пробудился, завопил и забился в оковах, словно припадочный, пытаясь вырваться. Он не мог отвести взгляда от Мефистона.

— Демон! — завыл он, брызжа слюной. — Отродье варпа! Изыди, во имя Трона!

— Афек, — сухо сказал Мефистон, и хирургеон принялся выбирать новый шприц.

Жрец дернулся, пытаясь ударить подходящего к нему сервитора, но тот уклонился и вонзил иглу. Пресвитер Кохат снова обмяк, но на сей раз его глаза остались открытыми, а кричать он перестал. После успокоительного гнев испарился, осталась лишь едкая пьяная усмешка, полная цинизма. Священник с неприязнью посмотрел на Мефистона, а затем забормотал:

— Мы такие, какими нас сделали шрамы. — Он усмехнулся, словно радуясь своей шутке. — Мы рождены в крови.

Хирургеон отшатнулся, удивленно покачав головой, и что-то прощелкал.

Мефистон глядел на Кохата, продолжавшего смеяться. Похоже, старший библиарий был удивлен его словами — Антрос же ощутил необъяснимый холод, ведь в последний раз он слышал их на Термин, когда Властелин Смерти бушевал, истребляя ксеносов.

— Он все еще здесь, — наконец сказал Мефистон. — Во всяком случае, часть его. Он — дитя Дивинуса Прим, и плоть его знает путь обратно, пусть разум и забыл все. Взглянем же поближе на то, что он видит.

Мефистон обнажил рунический меч, и Антрос было решил, что он намерен обезглавить смертного. Однако Мефистон не взмахнул клинком, а всего-навсего провел острием вдоль щеки смертного. Кохат что-то забормотал, когда по его лицу потекла струйка крови. Властелин Смерти поднес лезвие ко рту, а затем слизнул каплю и, чуть вздрогнув, проглотил. Он сжал меч обеими руками, уперев его в каменные плиты, положил голову на рукоять, закрыл глаза и начал читать заклинание.

Пульсирующее багровое сияние окутало клинок, гудящий, словно неисправная машина. Вдоль рядов дисплеев и книжных полок пронесся порыв ветра, погасивший свечи и оставивший лишь холодное сияние экранов. Спустя считаные мгновения начали гаснуть и они, отчего сервописцы прекратили записывать и удивленно заозирались. С некоторых из них спали капюшоны: Антрос увидел, что у киборгов нет лиц, а головы одинаково гладкие сзади и спереди. Последний экран погас, но Луций все еще чувствовал во тьме безликих слуг, которые дрожали и тянулись к нему.

Пресвитер Кохат продолжал бормотать и смеяться, не замечая ни текущей по лицу крови, ни того, что скрипторум погрузился во тьму.

Алого света Витаруса хватило, чтобы Антрос мог различить огромные силуэты нависших над дыбой братьев, замерших в неподвижности, как статуи. Голова старшего библиария по-прежнему покоилась на рукояти меча.

— Небо! — воскликнул пресвитер Кохат, прекратив бормотать; его голос зазвучал тихо и спокойно. — Удивительно. Такого прежде не видел.

Антрос узнал причудливую смесь акцентов и понял, что Мефистон говорит через жреца, вселившись в него.

Исповедник посмотрел на Антроса побагровевшими глазами, пылавшими во тьме, словно вотивные свечи. Мефистон продолжал вещать через пленника:

— Жрецы Зина истребляют друг друга. Очередная бессмысленная святая война. Схизма, геноцид из-за крошечных различий в учении. Есть крепость. Вольгатис. Обитель. Она — причина всего кровопролития. Ради обладания ею экклезиархи убивают друг друга. — Висящий на дыбе человек покачал головой словно бы в растерянности. — Даже Кохат не понимает почему. Никто не понимает. Кохат лишь знает, что это священная обитель, которую нужно спасти. Нет, погодите, он думает, что спасать ее не следует. Он не знает, кому верить. Он…

Кохат снова завопил, забившись в цепях; свет погас в его глазах. Вопли сменились хриплым кашлем, кровь вспенилась на губах, когда пленник попытался вырваться. «Рождены в крови!» — вновь и вновь выкрикивал священник, пока Афек не подскочил ближе и не ввел седативный препарат, погрузивший пленника в глубокий сон.

Вновь зажглись свечи; Мефистон поднял голову. На его лице было заинтригованное выражение, и Антрос почувствовал, что библиарий увидел больше, чем рассказал им.

— Кохат на грани полного истощения. Нельзя более давить на него.

— И что ты скажешь этому худородному ослу Зину? — спросил Рацел. — Если нам предстоит вытерпеть еще один разговор с этим кретином, быть может, хотя бы отговоришь его от романтических грез о Дивинусе Прим?

Мефистон посмотрел наверх, на затененные стеллажи вдоль стен, изучая книги с позолоченными корешками.

— Отправь сообщение капитану Ватрену. Когда исповедник Зин прибудет, они должны привести его в Остенсорио. Там я встречусь с ним.