Константинопольский Патриархат и Россия. 1901–1914 - Лора Герд

В период 1901–1914 гг. церковная составляющая русской политики на Ближнем Востоке, которой дипломатия придавала такое большое значение, составляла круг интересов только консервативной части русского общества. Именно в околоцерковных и монархических кругах находит почву для своего развития неовизантийская идеология, определявшая внешнеполитический курс России на Балканах и в Восточном Средиземноморье. Либеральные, и тем более левые партии, выступавшие за секуляризацию русского общества и государства, не придавали церковной политике большого значения, показателем чего служит почти полное отсутствие статей на церковнополитические темы в соответствующих периодических изданиях. Тем не менее, национально-политические идеалы монархистов и либералов на Ближнем Востоке во многом совпадали, что стало особенно очевидным в годы Первой мировой войны.

Идея объединения православных народов Балкан осуществилась при дипломатическом посредничестве России в 1912 г.; однако это был не тот союз, о котором мечтали русские идеологи православного единства. Вторая Балканская война показала всю непрочность Балканской лиги и ее зависимость как от неумеренных амбиций самих балканских народов, так и от борющихся между собой за сферы влияния великих держав. Становилось ясно, что балканские войны являются лишь прологом к большой войне за окончательное решение восточного вопроса. Наивысшее развитие имперская византийская идеология в России получила в 1914–1915 гг., когда казалось, что настал час осуществления политических мечтаний последних двух с половиной столетий. С самого начала войны русская печать исполнилась статей о том, что эта война и есть та великая освободительная война для всех порабощенных христианских народов Востока, которой так ждал русский народ, а с момента вступления в войну Турции в октябре 1914 г. в русской прессе, независимо от направлений, разворачивается поразительный триумф политического романтизма. Для консерваторов и церковных политиков близкое взятие Константинополя было осуществлением вековой мечты русского народа, начиная от Олега и Святослава, реализацией мессианского предназначения России, восстановление христианского царства. Для либералов и демократов это означало новые экономические возможности России, взаимодействие культур Востока и Запада.

Двумя основными церковно-политическими вопросами для России была судьба Константинополя и Палестины. К 1915 г., когда успешное окончание войны казалось близкой реальностью, появилось множество статей и книг по поводу будущего русского Константинополя. Уже и теперь Константинополь является крупнейшим русским портом, – писал автор одной из них. – В его гавань заходит судов более, чем в любой русский порт. Через Константинополь ежегодно проходит до 40 миллионов пудов русского хлеба, что составляет 85 % хлебного экспорта России. Константинополь – это «ключи от нашего дома». Нейтралитет проливов для России неприемлем. Только владея Босфором и Дарданеллами, Россия может преградить неприятельскому флоту вход в Черное море. В тех же целях лежащие при выходе из Дарданелл острова Имврос и Тенедос должны отойти к России. Более того, чтобы иметь сухопутное сообщение с обоими проливами, России необходимо включить в свои пределы также южный берег Черного моря[143]. В общей эйфории, охватившей русское общество в первой половине 1915 г., рождались совершенно фантастические выступления и статьи. Например, один из авторов писал о том, что поскольку Россия по своим размерам превосходит древнюю Византию, она должна иметь не одного, а много патриархов: такие города как Москва, Киев, Петроград, Вильна, Казань, Тифлис и Иркутск должны стать патриаршими престолами. Вопросы общего значения решались бы на соборах русских и восточных иерархов, причем русские иерархи занимали бы первенствующее место. Вопрос о взаимоотношениях восточных церквей требует полной реорганизации всего церковного строя на Востоке и нового соборного оформления великих исторических перемен, которые произошли за последние десять веков[144]. Новый освобожденный Царьград станет колыбелью царства Христова на земле; после водружения креста на Св. Софии прекратится разделение христианского мира на разные ветви, – проповедовал еще один церковный журналист[145]. Неудивительно, что в такой атмосфере рождались идеи сбора средств на крест на Св. Софии, чтобы при вхождении русских войск в город он был уже готов.

Осуществление вековой мечты о взятии Константинополя казалось свершившимся фактом не только для попавших в общую струю массовой национальной истерии, но и для самих руководителей русской политики. В начале 1915 г., во время Дарданельской операции союзников, Англии и Франции было необходимо дополнительно заручиться поддержкой России, и они предложили раздел территории Турции в случае успешного завершения войны. Согласно подписанному 8-12 марта секретному договору, Россия должна была получить в свое владение Константинополь, проливы и ближайшие прилегающие к ним территории. В марте же начались операции русского флота в направлении Босфора[146]. В связи с подписанием этого договора в различных российских ведомствах были составлены записки для внутреннего пользования, касающиеся будущего устройства русского Константинополя – военного, экономического, церковного. Записки для Св. Синода составляли И. И. Соколов и архиепископ Антоний (Храповицкий). И. И. Соколов создал пространный текст с большим историческим введением, посвященным положению Церкви в Византии. Настоящее положение вещей он рассматривал как восстановление Византийской империи под скипетром русского царя и связывал события войны с восстановлением патриаршества в России. Русский патриарх займет второе место после Вселенского, который, в свою очередь, получит подобающее ему первенство по чести в православном мире. Константинополь может стать своего рода второй столицей и одной из резиденций русского царя[147]. Архиеп. Антоний, еще ранее известный своими филэллинскими настроениями, предлагал освобожденный русским оружием Константинополь непосредственно передать в руки греков в качестве благодарности за то, что они некогда просветили Русь светом христианства[148].

23 марта 1915 г. датируется докладная записка о патриархате и Св. Софии директора РАИК Ф. И. Успенского. Отвергая как утопические все планы слияния патриархата с Российским Св. Синодом, с Афоном, с Грецией, он призывает в отношении него «придерживаться строго канонических правил и церковной практики при царях византийских». Не исключает Успенский, впрочем, и возможности, наиболее выгодной для России: патриарх – турецкий чиновник, «и кто решится утверждать, что патриарх не признает более выгодным для себя и для интересов эллинизма разделить участь султанского правительства», – восклицает он[149]. Авторы некоторых записок настаивали на необходимости включения русского архиерея в состав константинопольского Синода;[150] другие, напротив, считали это неразумным и говорили, что отношения русского архиерея в Константинополе с патриархом могут быть только братскими[151]. Были и другие проекты, которые предусматривали полную русификацию Константинополя и превращение его в один из русских губернских городов, и низведение патриарха на уровень епархиального архиерея.

Ф. И. Успенский

Некоторое понятие о возможном отношении русской власти к Вселенскому патриарху в том случае, если бы Константинополь действительно стал русским, можно получить на примере действий русских властей в 1916–1917 гг. в занятом русскими войсками Трапезунде. Несмотря на неоднократные предупреждения Св. Синода о том, чтобы соблюдалась величайшая осторожность по отношению к Трапезундскому митрополиту и греческому духовенству, оккупационные власти встретили с их стороны настороженное и даже враждебное к себе отношение[152]. Вряд ли можно предполагать, чтобы действия находящихся под влиянием националистической эйфории русских военных начальников, по крайней мере на первых порах, были особенно деликатными. Касательно Палестины также существовало несколько проектов, бурно обсуждавшихся на заседаниях Славянского благотворительного общества: они сводились к присоединению Палестины к Англии, к России или к ее нейтрализации под надзором союзных государств (или только православных народов)[153].

Уже к лету 1915 г. стало ясно, что дарданельскую операцию союзников, несмотря на поддержку России, не удается осуществить так быстро, как хотелось, и разговоры о русском Константинополе начинают утихать. Они возобновляются в 1916 г., когда депутат Думы П. Н. Милюков произнес речь по поводу ставшего всем известным секретного договора марта 1915 г., за что впоследствии удостоился от большевиков прозвища «Милюкова-Дарданельского». По мере продвижения русских войск на кавказском фронте наиболее смелые из русских авторов говорят уже не только о владении проливами и Константинополем, но о присоединении к России всей Малой Азии – Анатолии, Киликии и северной Месопотамии, залива Александретты. «Приобретение нами Малой Азии не только обеспечит нам владение проливами и даст прямой сухопутный выход в Средиземное море, но и принесет нам благоприятную область, необычайно выгодную в экономическом отношении. Мы не только найдем здесь прекрасные и удобные пространства для нашей колонизации, но в естественных произведениях почвы и в ископаемых рудах мы получим источник необычайных богатств»[154].