Загадочная история Бенджамина Баттона - Фрэнсис Фицджеральд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Вот! - Она расстелила на камнях скатерть и сложила сандвичи аккуратной стопкой. - Правда, они замечательно выглядят? Я всегда считала, что на воздухе пища делается гораздо вкуснее.
- Этим высказыванием, - заметила Кисмин, - Жасмин приобщается к буржуазии.
- А теперь, - с нетерпением сказал Джон, - выверни карман, и давайте посмотрим, какие драгоценности ты взяла с собой. Если ты отобрала правильно, мы все трое проживем до конца наших дней безбедно.
Кисмин послушно сунула руку в карман и выбросила на скатерть две пригоршни сверкающих камешков.
- Недурно! - восторженно воскликнул Джон. - Они не очень велики, но… Стой! - Лицо его вытянулось, едва он поднес один из камней к глазам и посмотрел сквозь него на заходящее солнце. - Да это же не алмазы! Что произошло?
- Вот тебе раз! - с удивленным видом воскликнула Кисмин. - Какая я глупая!
- Да ведь это стекляшки, стразы! - продолжал Джон.
- Ну да! - Она расхохоталась. - Я выдвинула не тот ящик. Они украшали платье одной девочки, которая приезжала к Жасмин. Я уговорила ее отдать их мне в обмен на настоящие алмазы. Я до сих пор никогда не видела ничего, кроме драгоценных камней.
- И только их ты и захватила?
- Боюсь, что да. - Она задумчиво потрогала стразы. - Пожалуй, они мне нравятся больше. Мне уже как-то надоели алмазы.
- Отлично, - мрачно сказал Джон. - Придется поселиться в Гадесе. И ты до старости станешь рассказывать женщинам, которые не будут тебе верить, что ты ошиблась ящиком.
- А что плохого в Гадесе?
- Если я, в моем возрасте, явлюсь домой с женой, отец скорее всего оставит меня без единого цента - оставит с носом, как у нас там выражаются.
Жасмин подала голос.
- Я люблю стирать, - спокойно сказала она. - Я всегда сама стирала себе носовые платки. Я буду брать стирать белье и содержать вас обоих.
- А в Гадесе есть прачки? - наивно спросила Кисмин.
- Еще бы, - ответил Джон. - Как и повсюду.
- Я подумала… может быть, в Гадесе так жарко, что там ходят неодетыми…
Джон засмеялся.
- Попробуй пройдись в таком виде! - предложил он. - Не успеешь показаться, как тебя выгонят из города.
- А папа тоже будет там? - спросила она.
Джон с удивлением на нее посмотрел.
- Твой отец мертв, - ответил он хмуро. - Что ему делать в Гадесе? Ты спутала его с другим местом, которое давным-давно не существует.
После ужина они сложили скатерть и расстелили одеяла, готовясь спать.
- Все как сон, - вздохнула Кисмин, глядя вверх на звезды. - Как странно находиться здесь в одном-единственном платье! Прямо под звездами, продолжала она. - Я раньше не замечала звезд. Я считала их большущими алмазами, которые кому-то принадлежат. А теперь они меня пугают. Мне сейчас кажется, будто все прежнее было сном - вся моя юность.
- Это и был сон, - спокойно сказал Джон. - Юность всегда сон, особая форма безумия.
- В таком случае, быть безумной очень приятно!
- Говорят, - мрачно ответил Джон. - Но теперь я в этом не уверен. Во всяком случае, давай попробуем любить друг друга, хотя бы недолго, год или два. Любовь - это форма божественного опьянения, она доступна всем. В мире реальны только алмазы… алмазы да еще, быть может, ничтожный дар разочарования. Что ж, этим даром я владею и, как водится, им не воспользуюсь. - Он вздрогнул. - Подними воротник, девочка, ночь сыра, ты простудишься. Великий грех совершил тот, кто изобрел сознание. Давайте же потеряем его на несколько часов.
И, закутавшись в одеяло, он заснул.
* * *
МОЛОДОЙ БОГАЧ
I
Начните с отдельной личности, и, право же, вы сами не заметите, как создадите типический образ; начните с обрисовки типического образа, и, право же, вы не создадите ничего - ровным счетом. Дело в том, что у каждого из нас есть странности, причем странности эти, под какой бы личиной мы их ни прятали, куда более многочисленны, нежели мы хотели бы признать перед другими и даже перед собою. Когда я слышу, как кто-либо громко утверждает, будто он "обыкновенный, честный, простецкий малый", я нисколько не сомневаюсь, что в нем есть заведомое, а возможно, даже чудовищное извращение, которое он решил скрыть, - а его притязания быть "обыкновенным, честным и простецким" лишь способ, избранный им, дабы напомнить себе о своей постыдной тайне.
Нет в мире ни типических характеров, ни многочисленных повторений. Вот перед нами молодой богач, и я расскажу именно о нем, не о его братьях. С братьями его связана вся моя жизнь, но он был мне другом. Кроме того, возьмись я писать про этих братьев, мне пришлось бы первым делом обличить всю напраслину, какую бедняки возвели на богачей, а богачи на самих себя, - они нагородили столько диких нелепиц, что мы, открывая книгу о богачах, неким чутьем угадываем, сколь далека она от действительности. Даже под пером умных и беспристрастных описателей жизни мир богачей оказывается таким же фантастическим, как тридевятое царство.
Позвольте мне рассказать об очень богатых людях. Богатые люди не похожи на нас с вами. С самого детства они владеют и пользуются всяческими благами, а это не проходит даром, и потому они безвольны в тех случаях, когда мы тверды, и циничны, когда мы доверчивы, так что человеку, который не родился в богатой семье, очень трудно это понять. В глубине души они считают себя лучше нас, оттого что мы вынуждены собственными силами добиваться справедливости и спасения от жизненных невзгод. Даже когда им случится нырнуть в самую гущу нашего мира, а то и пасть еще ниже, они все равно продолжают считать себя лучше нас. Они из другого теста. Единственная возможность для меня описать молодого Энсона Хантера - это рассматривать его так, будто он иностранец, и твердо стоять на своем. Если же я хоть на миг приму его точку зрения, дело мое пропащее - мне нечего будет показать, кроме нелепой кинокомедии.
II
Энсон был старшим из шестерых детей, которым рано или поздно предстояло разделить меж собой состояние в пятнадцать миллионов долларов, и он достиг сознательного возраста - лет семи? - в начале века, когда бесстрашные молодые девицы уже разъезжали по Пятой авеню в "электромобилях". В ту пору для него и для его брата выписали из Англии гувернантку, которая изъяснялась на очень чистом, ясном, безупречном английском языке, и оба мальчика выучились говорить, в точности как она, - слова и фразы звучали у них чисто и ясно, без свойственной нам невнятной скороговорки, они изъяснялись не совсем так, как говорят английские дети, но усвоили выговор, модный в светских кругах города Нью-Йорка.
Летом всех шестерых детей увозили из особняка на Семьдесят Первой улице в большую усадьбу на севере штата Коннектикут. Место было отнюдь не фешенебельное - отец Энсона хотел, чтобы дети как можно дольше не соприкасались с этой стороной жизни. Он был человек до известной степени выдающийся в кругу избранных, составлявших светское общество Нью-Йорка, особенно для своего времени, которому были присущи снобизм и нарочитая вульгарность эпохи Процветания, и он хотел, чтоб его сыновья приобрели привычку к сосредоточенности, сохранили физическое здоровье и выросли людьми преуспевающими и готовыми вести правильный образ жизни. Он и его жена старались не спускать с них глаз до тех пор, пока двое старших не кончили школу, но в роскошных особняках это нелегко - куда проще в тесноте маленьких или средних домов, где протекала моя юность, - мама всегда могла меня кликнуть, и я постоянно ощущал ее присутствие, ее одобрение или упрек.
Впервые Энсон осознал свое превосходство, когда заметил ту угодливость, проникнутую скрытой неприязнью, какую проявляли к нему жители этого глухого уголка Коннектикута. Родители мальчишек, с которыми он играл, всегда справлялись о здоровье его папеньки и маменьки и втихомолку радовались, когда их детей приглашали в усадьбу Хантеров. Он считал, что все это в порядке вещей, и недовольство всяким обществом, где он не первенствовал - если дело касалось денег, положения, власти, - было свойственно ему до конца жизни. Он считал ниже своего достоинства соперничать с другими мальчиками из-за главенства - он ждал, чтобы ему уступили по доброй воле, а когда этого не происходило, он удалялся в круг своей семьи. Семья его вполне удовлетворяла, поскольку на Востоке деньги до некоторой степени и по ею пору сохранили силу, какую они имели при феодализме, сплачивая родовой клан. А на снобистском Западе деньги разобщают семьи, создавая избранные "круги".
В восемнадцать лет, когда Энсон уехал в Нью-Хейвен, он был росл и крепко скроен, со здоровым румянцем во все лицо, благодаря правильному образу жизни, который он вел в школе. Волосы у него были светлые и смешно топорщились на голове, нос имел сходство с клювом - из-за этих двух черт был он далеко не красавцем, - но он обладал внутренним обаянием и уверенно-грубоватыми манерами, и люди из высшего сословия, встречая его на улице, сразу же, не обмолвившись с ним ни единым словом, признавали в нем молодого богача, который учился в одной из лучших школ Америки. Однако именно это превосходство помешало его успехам в университете - независимость характера ошибочно приняли за эгоизм, а нежелание принять распорядок Йельского университета с требуемой почтительностью как бы принижало всех, которые отдавали этому распорядку должное. Поэтому задолго до конца учения он начал готовиться к жизни в Нью-Йорке.