Богом данный (СИ) - Шайлина Ирина

— Она такая молодая, — говорю я не глядя на Сергея. — Чудная. Красивая. Тебе её не жаль?

— Жаль, но…

И замолчал. Он знал, когда лучше промолчать и я очень ценил в нем это качество. Если я решил ошибаться и танцевать на граблях, никто мне не указ — каждый сам решает, каким способом ему ломать свою жизнь. А я представляю, как ледяной алкоголь обжигает горло, согревает желудок. Нужно просто пить, целенаправленно и много, тогда головная боль захлебнется, сдастся и мозг просто выключится. Утром будет похмелье, но это же только утром. Неизбежная расплата за сон.

— Когда кончится осень? — спросил я.

— Немногим больше месяца осталось…

Чуть больше тридцати дней и зима укутает все вокруг снежным одеялом. Белые шапки будут сползать с крыши, а люди будут счищать, сбрасывать снег на землю, нисколько не ценя усилий зимы. И мне станет легче. Перестанет казаться, что в сутках сотни часов. И девушки в моем доме возможно, больше не будет. Хочу ли я этого?

— Я буду спать, — сказал я.

Сергей кивнул и вышел. Я поднялся с кресла, прошёл в комнату. Я занимал башню, если можно так её назвать. Не знаю, что взбрело моему предку в голову, когда он решил пристроить её к дому. Но мне нравилась её громада, нравилась округлость стен, покой, который они обещали. Я не буду думать о девушке, я просто закрою глаза и усну, как бы это не было невозможно.

Подошёл к окну, распахнул шторы. Рассвет только начинался, напоминая о себе серым зыбким маревом, которое скоро заполонит все вокруг, и лишь потом, словно нехотя уступит место солнечным лучам. Сад спал, город светился на горизонте — здесь, у себя дома можно было легко поверить, что его вовсе там нет. Что там лес, в нем волки и медведи, бандиты с большой дороги, может даже Робин Гуд, и конечно же — юная аристократка попавшая в беду. Почему аристократка? Ирма с детства вбивала мне в голову, что чистоту рода необходимо сохранить, словно мало её испачкала моя мать, последняя Черкесова, родившая меня неизвестно от кого.

Ирма… нужно буде позволить ей приехать зимой, когда все наладится, когда зверь в голове нажрется мной, когда девушки в доме не станет. Мезальянс, сказала она тогда, увидев Ванду. Я представил, каким будет её лицо, если она вдруг увидит её полную копию — и рассмеялся. Смех в тишине большого тёмного дома пришёлся, как нельзя кстати — органично вписался.

Я закрыл шторы и все же лёг. Я не верил в то, что смогу так просто взять и уснуть. Вот она бы смогла помочь, та девушка. Она бы просто легла рядом, и демон в моей голове бы успокоился, заурчал сыто… Пальцы снова чуть дрогнули — вспомнили, как сжимали её горло. Тонкое такое, беззащитное… Я точно сошёл с ума. Интересно, когда это случилось? Тогда ли, когда больная мать из последних сил сражаясь с болезнью за руку водила меня смотреть на дом? Тогда ли, когда она умерла, оставив меня наедине со своим телом, и одного, в квартире, в городе, во всем мире? А может в одну из ночей, когда я твердил себе свое имя, чтобы не забыть? Или…в те мучительные часы, когда я боролся за свою жизнь, а дом пил мою кровь каплю за каплей, взамен даря успокоение? Наверное, неважно, нужно просто смириться с фактом. И с тем, что я подкладываю ладонь под щеку, словно маленький ребёнок, ловя отголоски биения жизни той девушки, закрываю глаза и правда — засыпаю.

Три часа сна это не много, но и не мало, совсем не мало. Проснувшись я пью обязательный кофе, крепкий, как деготь, такой крепкий, что я почти не чувствую его вкуса — только горечь. Я сижу в халате, наброшенным на голове тело, с волос капает вода. Я бунтую против порядка, навязанного Ирмой, смешно — в тридцать четыре то года. Пытаюсь погрузиться в работу, но уйти в неё с головой не выходит, экран ноутбука мерцает, вызывая всполохи головной боли, сосредоточиться не получается.

— Егор, — прошу я, у Сергея выходной сегодня. — Мне нужно найти ломбард, точнее, смычок, который в этот ломбард сдали.

— Смычок?

— Да. Сдали его около полугода назад. Достаточно нестандартная штука, ищи наверное ювелирную или антикварную скупку. Надеюсь на результаты сегодня.

Егор кивнул. Результаты были уже через два часа. Елизавета Муромская и правда принесла смычок в ломбард на Линейной улице. У меня даже копия квитанции, сумма — двадцать три тысячи рубля. Магазинчик не мой, но насрать.

— Сам, — сказал я, поднимаясь. — Сам поеду.

Ломбард находится в подвале. В коридоре почти темно, только впереди чуть пробивается свет из-за приоткрытой двери. Иду, слышу, как за спиной щёлкает, закрываясь замок — пока мы здесь контора не работает.

Я первый раз вижу этого человека, мне нет до него никакого дела. Сидит, сгорбившись на стуле, розовая лысина отражает свет лампы. Позади него жмётся к стене девочка, что работает за кассой. В их паре примечательна только лысина, я принимаюсь осматривать витрины. За стеклом дешёвые кольца — многие из них обручальные. Кучка бросовой, искусственно поблескивающей ювелирки. Наверное, девушка и правда не знает наш город, если пришла именно сюда.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Смычок цел? — спросил я.

Закурил, вентиляция здесь так себе, сизый дым скопился туманом под потолком. После моего вопроса лысина из розовой стала интенсивно красной, мужичок поднял голову, заморгвл часто, словно глаза слепит ярким светом.

— Я не хотел брать… да и кому он нужен, смычок? И не продать никому, если бы со скрипкой, я бы заплатил дороже, но она сказала, что скрипку уже давно продали…

— Цел?

— Камни… я их извлёк. Кость тоже, прекрасная обработка, видно руку мастера…

Егор пнул стул, на котором мужик сидел, девушка взвизгнула, а тот торопливо поднялся. Прошёл в соседнюю комнату, один из моих парней за ним. Вышел он уже со смычком, вложив его в мою ладонь, даже поклонился. Я рассматривал смычок. Гладкое дерево, хозяйка скрипки не солгала — старина. Пустые ячейки из под камня, отсутствие фурнитуры и декора. По сути — красивая деревяшка, наверняка с историей.

— Два дня, — сказал я. — У тебя два дня, чтобы вернуть все в прежний вид.

— Те камни, — просипел мужик, — я их перепродал… Но они мелкие были и недорогие

— Значит поставишь другие, — хмыкнул я. — Те, что покрасившее. Дорогие. Ты же все равно неплохо наварился на сделке?

Мужик угрюмо кивнул и снова склонил голову. Я все ещё изучал смычок. В месте, откуда извлечена фурнитура лёгкий скол — старое дерево такого может и не простить.

— Я передумал, — решил я. — Давай показывай, что есть, камушки мы сами выберем, а работу я тебе не доверю.

Камни он отдавал с неохотой. Я намётанным взглядом выбрал те, что хорошо встали бы в пазы, а так же выгодно оттенили красоту дерева. Они лежали рассыпавшись яркими осколками по столу, хорошие камни, не то, что на витрине. Фурнитуру старый козёл переплавил не всю. Провожал он нас явно с радостью, хоть и потерял порядочную сумму в деньгах.

Смычок принесли через три дня. Работа безукоризненна — каждый камень на своём месте. Я поглаживаю гладко дерево и думаю — что я делаю? Что мне теперь с этим смычком делать? Пойти и подарить? Как-то… глупо, смешно даже. И жгучее желание этот смычок просто сломать о колено, как палку, забросить в камин и забыть. И я уже почти покорил я этому желанию а потом… осторожно завернул в хрусткую бумагу и убрал. Будет время, решу.

Я прислушался к дому — последние дни он был удивительно тих. Обычно в преддверии первых настоящих морозов он начинал поскрипывать, стонал протяжно, жалуясь на жизнь. Это слышали даже те, кто не был связан с ним, порой Сергей ночью вскидывал голову, прислушиваться к тишине и поеживался. Чертовщина, угу.

Тишина пугала. Мне даже уже хотелось, чтобы моя пленница поймала очередное животное и принялась лупить в дверь кочергой. Тогда я увидел бы её, и мог бы не считать себя слабым. Я бы пошёл с ней в сад, трава побитая морозом бы хрустела под ногами. Я бы повёл её к той стороне сада, которую она ещё не видела. Там — рябины. Десятки деревьев, уже лишённые листвы, но увешанные ярко красными гостями ягод. Агафья бранится, что к холодной зиме… Отчего-то мне кажется, что девушка обязательно разгрызла бы одну ягоду морщась и жмуря глаза. А потом набила бы ими карманы. Чтобы она стала с ними делать? Может, на нитку бы надела?