Очаровательные глазки. Обрученная со смертью - Виктория Руссо

Входная дверь хлопнула, и женщина распрямилась, обрадовавшись, на ее глазах выступили слезы счастья. «Мой сын», — выдохнула она и ринулась к двери, но, прежде чем покинуть комнату, она остановилась у двери, обернулась и негромко произнесла:

— Знаешь, что я вижу, глядя на тебя? Ты — неплохой человек, но у тебя есть темные тайны и это меня беспокоит. А еще я чувствую опасность. Вместе с тобой в наш дом вошла смерть. Я это почувствовала сегодня утром и поспешила приехать. Отдыхай, но мы еще поговорим.

Дверь захлопнулась, и напуганная Акулина уставилась на противоположную стену, некоторое время она сидела не двигаясь. Слова Шаниты: «Вместе с тобой в наш дом вошла смерть», постоянно кружили в ее голове, как заевшая пластинка. Она знала, что это связано с чертовым колье, проданным Зинаиде. Видимо и Акулина стала частью проклятья.

— Что же мне делать? — шептала девушка в пустоту комнаты. Она слышала, как в коридоре любящие мать и сын осыпают друг друга благодарностями за то, что имеют счастье видеться. Это было трогательно до слез, и в свете их восторга Акулина отчетливо видела пустоту своей жизни.

В ее голове снова возникли мысли бежать прочь. Неважно куда — главное, подальше от этого очага благополучия, который своим теплом растапливал ее, превращая в жидкий воск. Акулина боялась превратиться в маленькую безысходную лужицу, не пригодную к дальнейшему употреблению. «Но куда я побегу? И что, если мое проклятие всегда будет со мной?». Девица вспомнила, как баба Аксинья предположила, что мать Сашеньки сможет помочь разобраться ей в ситуации неведенья. Возможно, Шанита была ее единственным шансом, благодаря которому она сможет «прозреть».

Ночь никак не заканчивалась. Акулине казалось, что за три дня страданий, вызванных уходом Василия, она выспалась на всю жизнь вперед, поэтому, ворочаясь с боку на бок, молодая женщина мучилась на облаке-перине, тихо ворча: «Даже рай может стать приторным!».

Завтрак прошел в тишине. Все чувствовали себя в чем-то виноватыми, даже Шанита. Она сидела, как царица во главе стола и не сводила глаз с незваной гостьи.

— Сашенька, как твои успехи? — произнесла, наконец, цыганка. — Вчера мы так и не поговорили, было поздно!

— Константин Александрович меня похвалил! — радостно заявил юнец, просияв.

— Мой сын мечтает стать артистом, — улыбнувшись, произнесла она, не сводя с Саши ласкового взгляда. — Берет уроки у знаменитого на весь Петербург артиста из Александрийского театра. Вы, наверняка, слыхали о великолепном комике Константине Варламове! Вы бывали в театре? — произнесла Шанита, пронзительно глядя на Акулину, у которой от этого внимания холодело все внутри.

— Не могу ответить на этот вопрос, — выдавила гостья, подавившись кашей. Ей казалось, что она ежеминутно сдает экзамен придирчивой цыганке.

— Все забываю, что вы в каком-то смысле калека, — с громким вздохом подметила Шанита и, повернувшись к бабе Аксинье, уточнила: — Как там в народной мудрости… Если Бог хочет наказать человека, он лишает его разума, верно?

— Кто хочет кофию? — уточнила старушка, не желая нагнетать обстановку. Крутой цыганский норов своей квартирантки она знала, но, несмотря на него, не переставала ее любить нежной материнской любовью.

— Не кофию, а кофе! — подключился Саша. Он сидел по левую руку от матери и периодически пожимал ее кисть, будто проверяя: настоящая ли она? Живая ли?

Акулина же сидела поодаль — на другом конце недлинного прямоугольного стола. Казалось, что она была одна против команды, состоящей из троих человек.

— Однажды, на занятиях я что-то рассказывал Константину Александровичу и не заметил, как вместо кофе, сказал кофию! Вы бы слышали, какую он мне взбучку устроил! — подключился к разговору Саша и тут же попытался изобразить человека с одышкой, произнесшего: «Если будешь сорить дурными словами — оборву уши! Только тебе придется самому ко мне подойти на раздачу оплеух!».

Все, кроме Акулины, рассмеялись. Она озадачено посмотрела на Сашу и заметила:

— Ты так изобразил, словно этот человек очень толстый!

Ее слова вызвали еще большее веселье, причина которого ей не была понятна.

— Теперь я тебе верю! — бросила Шанита через стол, глядя на растерянное лицо Акулины. — Ты действительно лишилась памяти, коль не понимаешь, кого показывает мой талантливый сын.

— В газетах его называют царем русского смеха! — подхватил ее юноша. — А на спектакли, где он появляется, — не достать билетов. Он почти все время играет сидя, но все равно доводит публику до слез от смеха!

— Ты куришь? — резко уточнила Шанита, желая все же донести до бестолковой Акулины у какого великого человека обучается ее любимый сын.

— Нет, — отозвалась растерянно девушка, думая, что в вопросе цыганки снова подвох. — Наверное, не курю… По крайней мере мне не хочется.

Оказалось, что в Петербурге были выпущены папиросы «Дядя Костя» с портретом любимого публикой комика, а в городе висели огромные рекламные портреты. Акулина вдруг вспомнила, что однажды они с Василием были на каком спектакле, где одному из артистов, почти не встающему со стула, хлопали практически после каждой реплики. Из-за неуместных оваций и слишком громкого хохота, ей почти ничего не удалось расслышать, поэтому спектаклем девица осталась недовольна. Она с грустью рассматривала крупного человека, утратившего способность передвигаться, выжидая окончания первого акта. А в антракте Акулина услышала разговор двух зрителей, которые сочувствовали любимому артисту, много лет страдающего от слоновьей болезни. Тот поход в театр запомнился тем, что на вторую часть спектакля они с Василием не вернулись, но прихватили с собой из гардероба чужие дорогие одеяния, изображая благородную пару.

Завтрак был окончен, и все ждали, пока Шанита объявит дальнейший распорядок дня. Она захотела уединиться и поговорить с сыном об успехах на недешевых театральных уроках с самым знаменитым актером Петербурга, Акулина же вызывалась помочь убрать посуду бабе Аксинье.

— Она не прислуга! — как бы защищаясь, произнесла Шанита.

— Я просто не знаю, чем еще заняться, — пояснила Акулина свое желание.

Цыганка кивнула, поправила пестрый халат, похожий на те, что любила носить бывшая соседка гостьи — певичка Зинаида — и с громким смехом принялась щекотать сына, словно он был малое дитя.

— Она его очень любит, — подытожила Акулина, проводив взглядом непохожих друг на друга родственников, и принялась собирать посуду со стола.

— Души не чает! Как я в своем сыночке! Упокой, Господи, душу раба Твоего, и прости ему вся согрешения и даруй ему Царствие Небесное! — торопливо протараторила старушка и перекрестилась.