Без обратного адреса - Сантьяго Пахарес

Эльза вытерла слезы, уже начавшие капать с носа, и решительно открыла книгу. Она должна отвлечься. Любым способом.

Шум таверны оглушил Давида и Сильвию, как только открылась дверь. Массивное дерево поглощало звуки, которые волной наваливались на входящего: громкие требования еще пива, гогот над солеными шуточками, стук пивных кружек друг о друга и о стол и еще более резкий стук костяшек домино.

Казалось, весь поселок собрался здесь, как в своем естественном центре. Каменные стены выглядели устойчивыми и давними, как скалы. Цельное, грубо обработанное дерево столов таверны напоминало, что лес близко, а магазин «Икея» далеко. Целые поколения дедов, отцов, сыновей привычно стучали кружками об эти столы, требуя пива, чего не выдержал бы никакой лак. Обширный зал, не менее ста квадратных метров, был посыпан толстым слоем опилок, впитывающим пролитое пиво и грязь многочисленных сапог, которые топтали и разносили эти опилки повсюду. Через всю боковую стену тянулась стойка, на ней стояли четыре пивные бочки с кранами, откуда двое расторопных барменов беспрерывно наливали пиво в кружки жаждущих. За их спинами в открытых дверных проемах виднелись повара, среди исходивших паром кастрюль готовившие привычную тут еду: тушеные овощи, преимущественно баклажаны с перцами и помидорами, тушеную свинину с луком, рыжики с картофелем и еще нечто вроде кровяной колбасы. Блюда ставили на большой вращающийся стол, выходивший противоположным краем в зал, где официанты подхватывали их и бегом разносили едокам.

Посетителей в таверне было не менее сорока. Эстебан правильно сказал: тут нервный центр местной жизни, место встреч одиноких людей с себе подобными, место, где человек после изматывающего трудового дня разделял с ближним трапезу и беседу.

Давид вдруг ощутил, что где-то глубоко внутри он чувствует ликование. Ведь он был в том самом месте, куда Томас Мауд, возможно, приходит по вечерам. Он немного ошалело оглядывался, но все лица казались одинаковыми. И все же вдруг где-нибудь в углу прямо сейчас одиноко сидит молчаливый человек, сжимая стакан виски в шестипалой руке, незаметно наблюдая за окружающими, подмечая все: жесты, складки одежды, глубинные движения души. О, он сразу узнает Томаса Мауда, с первого взгляда – Давид не сомневался в этом, – даже не разглядывая его пальцы. И без этой своей умопомрачительной особенности Мауд должен быть человеком необыкновенным, значительным. Нельзя же написать роман, проданный в девяноста миллионах экземпляров, и выглядеть как все! Так думал молодой редактор, волнуясь и ожидая, что вот-вот встретится взглядом с великим писателем и они оба сразу все поймут – как в детективной истории преступник сразу все понимает, когда сыщик кладет ему руку на плечо после долгого преследования.

– Ой, я вижу свободный столик, вон там. Давид, займи его скорее, пока нас не опередили.

Они заняли у стенки столик на двоих и теперь озирались в поисках официанта. Ожидание ничего не дало, и Давид пошел к стойке, где все же заставил бармена выслушать себя – впрочем, тот, разговаривая, так и не отвлекся от раскладывания по тарелочкам анчоусов. По его властным повадкам Давид предположил, что это и есть Иона, брат Эдны, хозяин заведения. Что тут же подтвердилось, когда из кухни окликнули Иону, а он обернулся.

– Простите, можно нам посмотреть меню?

– Нет у нас никаких меню, – проворчал Иона и ткнул большим пальцем себе за спину, где названия блюд были написаны на доске мелом, и похоже, что уже давно. – Говорите, чего вам надо, я принесу.

– Право, пока не знаю. На каких блюдах вы специализируетесь?

– На всех.

– Ну хорошо, что у вас особенно вкусно?

– Так это другое дело, приятель, так бы и говорил. На вашем месте я сначала съел бы порцию анчоусов в оливковом масле, потом жареных рыжиков. Отличные просто, утром собрал. А на горячее – нашу арагонскую олью.

– А что входит в арагонскую олью?

– А все: фасоль, кабачки, морковь, лук-порей, капуста, картофель, сельдерей, свекольные черешки. На бульоне из телячьих костей.

– Это вроде овощного супа?

– Какой там суп! Туда кладут начинку… ну, я имею в виду обжаренные фрикадельки из телятины и курятины с яйцом… потом кровяную колбасу крошим… затем лапшу. Подаем в глиняных горшочках. Питательное блюдо. Типичное для нашей долины.

– Хорошо, – согласился Давид на арагонскую олью, рыжики и анчоусы. – Еще, пожалуйста, два холодных пива. Нет, одну кружку пива и стакан газировки.

– Иду! – вдруг заорал Иона во всю мощь своих немалых легких и понес куда-то тарелочки с разложенными анчоусами.

За столиком супруги долго ждали еду, но дождались только крика от стойки: «Две ольи!» Здесь во время большого наплыва посетителей было принято брать блюда самим.

Местное кушанье оказалось непривычным. Сильвия однажды прочитала, что североамериканцы более других подвержены дисбактериозу и несварениям, потому что их культура требует чистоты и опрятности, доходя до опасной степени стерилизации всех съестных продуктов. Не грозит ли им теперь познать подобный опыт?

– Так вот ты какая, арагонская олья! – прокомментировала Сильвия. – Вкусно.

– Да, ничего. Они берут все съедобное, что видят вокруг, и запаривают в одной кастрюле. Надеюсь, что моют перед этим.

– Чувствуешь какую-то грязь?

– Нет, но ты же знаешь, как это в деревне…

– Ты серьезно?

– Ну!

Сильвия изумленно вгляделась в лицо мужа, ища признаки розыгрыша. Через несколько секунд облегченно рассмеялась:

– Ты неисправим!

Они еще хохотали, когда вошел падре Ривас. Наверное, сразу с вечерней мессы. Иона сразу поспешил подать священнику стопочку орухо – знаменитой местной виноградной водки на травах. Тот ее выпил прямо на ходу.

– Значит, вина для причастия не хватило, – тихо заметил Давид.

– Бойкое местечко. Смотри, здесь двое из трех наших знакомых в этом поселке.

Да, подумал Давид, бойкое, и это очень хорошо. Раз здесь все, значит, тут может оказаться и он. Тот, который…

Извинившись, он отправился искать туалет. Никаких признаков похожей двери, и все стены закрыты плотной шумной толпой. Он тронул за плечо молодого парня, созерцательно тянущего из кружки что-то освежающее, и спросил, как найти туалет. Парень долго смотрел ему в лицо, словно размышляя, стоит ли он ответа… и в том же молчании опустил голову, продолжая пить. Могучий седобородый весельчак, стоявший рядом, посоветовал Давиду не обращать на парня внимания и указал на маленькую дверь в стене, почти полностью скрытую толпой.

Вернувшись в зал, Давид разглядывал уже не лица, а руки. Вдруг его отвлек громоподобный крик «Готово!», на который, впрочем, другие посетители, привычные к местному стилю обслуживания, не обратили внимания. Обернувшись на неожиданный звук, Давид увидел самую большую отбивную в своей жизни. Она превосходила всякое воображение: торчала во все стороны из огромной тарелки и должна была весить пару килограммов. Могучая рука повара слегка дрожала, когда тот ставил тарелку на стойку. Выдающаяся отбивная так поразила Давида, что он не сразу сообразил, что видел пять пальцев под тарелкой, какую нес, подняв перед собой, человек из кухни. А ведь должен быть еще большой палец, которым он держал тарелку сверху. Тарелка встала на стойку, и повар вместе со своими руками быстро исчез в глубине кухни.

Вопросы, которые Давид задавал себе почти беспрерывно со времени первой беседы с Коаном, яростно забились в его голове. Может ли это быть? Да. Почему писателю не работать поваром в деревенской таверне? Писатель волен делать что хочет, он непредсказуем. «Тебе всего-то надо приехать в поселок, найти там шестипалого человека и поговорить с ним. Больше ничего», – как сказал ему шеф за чаем в Латинском квартале.

Вертясь в толпе, Давид старался поймать взглядом нужную ему фигуру среди кухонных силуэтов, мелькавших в клубах пара. Кроме пальцев, однако, он почти ничего не успел рассмотреть, поэтому теперь, вздрагивая от волнения, ловил взглядом руки работавших. С третьей попытки он нашел, что искал: нож, который с неправдоподобной скоростью крошил морковь, сжимала шестипалая рука. Давид жадно перевел глаза на лицо: лет сорок, морщины в углах глаз, реденькая бородка. Он резал овощи, чуть приоткрыв рот от напряжения. Одна морковка упала на пол, он поднял ее и снова сунул на разделочную доску, не обмыв и даже не стряхнув. Давид, задыхаясь, ждал, что вот-вот встретится глазами с существом, извлекшим из небытия такую историю, как «Шаг винта», но повар работал, не поднимая головы.

Возвращаясь за столик к Сильвии, Давид не спускал глаз со входа в кухню за стойкой. Он не уйдет от него, нет. На вопрос жены, куда он пропал, ответил, что в туалете очередь. Давид мог сейчас думать лишь о том, как встретиться с писателем, сообщить о нем шефу, не провалить дело. Теперь, когда их разделяла лишь стойка бара и два запыхавшихся официанта…