Время тяжелых ботинок - Владимир Король

– Базара нет!

Кинжал подошёл к видеомагнитофону, вставил кассету. Огромный телевизионный экран засветился.

– Тут господин Бирнбаум ссылался на друзей своих друзей и знаковых своих знакомых. А я слетал в Екатеринбург и встретился с грамотным банкиром и весёлым человеком Джоном Борисовичем Касаткиным. Я спросил его о дефолте, а он вместо ответа повёл меня в подвалы своего банка «Северное сияние» и показал вот что. Прошу внимания на экран.

Перед зрителями предстала шокирующая картина.

Все помещения подвалов банка были под завязку забиты коробками со стодолларовыми пачками. Тару даже не стали запечатывать – всё-таки деньги! – но тогда коробки бы вмещали гораздо меньше.

Оператор не поленился заглядывать и под столы: везде, как мусор, были пачки, навалом, с виду не поддающиеся никакому подсчёту.

– В «Северном сиянии» аврал продолжается второй месяц, – комментировал Кинжал, – все, кого удалось организовать, сбрасывают рубли и покупают доллары. Бухгалтера работают ночами, – не успевают приходовать.

– Как же Джон разрешил снимать? – развеселился Федя Штрек.

– А где видно, что это подвалы именно указанного банка? И какие тут секреты?

Джон Касаткин так и сказал: снимай, Кинжал, и покажи там, в Москве, как бесхитростные уральские пацаны встречают дефолт. Пусть тоже, пока не поздно, возьмутся за ум – потом не пожалеют.

«Смотрящие» дружно зааплодировали, громко хохоча.

– А как ты вышел на Джона? Ты что его – раньше знал?

Ах ты, Витя Китаец, прямо не в бровь, а в глаз! До встречи со Шкипером Оса и ведать не ведал, что есть на свете такой Джон Касаткин. И отвечать надо мгновенно:

– Он наш, алтайский, мы с ним на плотах десять горных рек прошли.

Про себя подумал: а что, надо будет попробовать.

– Желвак, мы поддерживаем Лёню Кинжала!

Но тут слова попросил «смотрящий» из Хабаровска Сеня Крюк:

– Я – тоже «за», и даже – двумя руками. Но вот вопрос. Если действительно сложится так, что мы параллельно всем этим финансовым фраерам окажемся спасёнными Кинжалом, какая награда его ждёт? Мы хотим знать. И пацаны наверняка заинтересуются, хороший пример, как работать не кулаками, а головой. Чего ты хочешь, Кинжал?

Брут метнул взгляд на Желвака.

– Говори-говори, мне тоже интересно, – пахан хитро и криво улыбался, якобы сочувствуя тому неловкому положению, в какое поставил Крюк его человека.

Пришлось снова прибегнуть к спасительной паузе, чтобы собраться с духом.

– Если холдинг принимает мою программу по подготовке к обвалу рубля, прошу дать мне возможность образовать небольшую рабочую группу, человек пять-семь. Все рекомендации этой группы после утверждения руководителем холдинга должны неукоснительно выполняться, степенно, но мгновенно. Второе. Через три месяца после объявления в средствах массовой информации о неплатежеспособности страны назначить меня кризисным управляющим холдинга, с полной и реальной властью по финансовым вопросам, подбору и расстановке кадров и безопасности – на переходный период, сроком на один год. Третье. После моего назначения на номерной счёт в одном из банков Сингапура, который я укажу, должен поступить один миллион долларов.

Идея предложить Кинжала первым человеком в холдинге принадлежала Желваку. И попросить в награду за спасение от дефолта миллион тоже придумал разбойник, специалист по отъёму драгоценных камней у лиц, отъезжающих из страны на ПМЖ, – Быков Сергей Павлович. Он выполнял завет Алёнки, единственной любви в его жизни, но Толстому представил это в ином свете. Он убедил кореша, что принять решение о подготовке к дефолту – это одно. Самое сложное начнётся потом. Даже те, кто сегодня поддержал Кинжала, не совсем представляют, что ожидает их бизнес, а также лично их персоны, если они вздумают артачиться. Предстояла грязная и тяжёлая работа и до дефолта, а главное, после него. И Желвак предусмотрительно был готов переложить этот тяжёлый и малопонятный груз на новенького – на молодые и крепкие плечи боксёра и кандидата наук.

Всё было убедительно, и Толстый Желвака поддержал.

– А почему так долго – три месяца? – спросил кто-то из авторитетов.

– Через три месяца все мы хорошо прочувствуем, во что вляпалась страна, каждый из сидящих здесь уже сможет рассказать свою жуткую историю о дефолте. Если всё случится так, как хочу я, нас с вами этот кошмар касаться не будет. Но вокруг образуется много разных чудес, каких никто из нас не видывал. В течение этих девяноста дней мы получим ответы на несколько важных вопросов. Во-первых, станет ясно, верной ли была предложенная мной программа по подготовке к обвалу рубля. Во-вторых, подтвердятся ли мои прогнозы в отношении массового банкротства банков. Вы знаете, я настаиваю на том, чтобы мы взяли почти миллиард рублей кредитов – без всякой перспективы их возврата, разорившиеся банки всё спишут. Они же не будут знать, что все наши бизнес-планы – сплошная туфта, а деньги конвертированы в валюту и лежат… в общем, ждут своего часа. Чем мы хуже правительства? Объявим свой дефолт нашим банкам-кредиторам. Таких дефолтов по стране будет пруд пруди. Третье – что будет с ценами на недвижимость? Вы знаете, я не разделяю мнения тех, кто считает, что недвижимость всегда в цене. Хороший экономический кризис этот принцип сдувает, как с белых яблонь дым, и тому достаточно примеров во многих странах мира. Если мои предположения подтвердятся, толщина чёрной икры на наших с вами бутербродах с маслом вырастет в разы. По недвижимости у меня отдельная программа, я бы сказал – это мой конёк. И последнее. Лично я должен быть уверен, что смогу предложить Холдингу свои услуги именно в качестве первого лица. Если нет, тогда попрошу должность поскромнее. На это и нужно три месяца.

– Грамотный ты пацан, – вступил Костя Фанера. – И умеешь понятно базар строить. Ну, а вдруг – прокол? Ты представляешь, на какие бабки ты всех нас поставишь?

Кинжал раскрыл свой портфель из тонкой новозеландской кожи, достал три документа и попросил передать Желваку.

Тот близоруко сощурился, пробежал глазами написанное, ухмыльнулся по-своему, криво, и отдал бумаги Толстому:

– Читай, Захарыч, это интересно.

Толстый надел свои очки в золотой оправе:

– Я, Брут Леонид Сергеевич, – тут паспортные данные, – находясь в добром здравии и вполне добровольно, беру на себя следующее обязательство. В случае, если до 30 сентября 1998 года Правительство России публично не объявит о приостановлении выплаты своих обязательств по кредитам, в ту среду я обязуюсь свести счёты с жизнью, для чего прошу тогда же выдать мне пистолет системы «ПМ» с одним патроном. Подпись заверена нотариусом. Дата: 10 июля 1998 года.

Публика притихла.

Толстый принюхался к бумаге:

– Написано какими-то бурыми чернилами…

Он взял второй документ, и у него затряслась рука.

– Читай-читай! – подбодрил Желвак.

– Справка. Выдана криминалистической лабораторией номер такой-то. Дальше название Управления внутренних дел Москвы, – в том, что прилагаемый на одном листе документ – ксерокопия прилагается – написан человеческой кровью. Согласно проведённому анализу данная кровь принадлежит Бруту Леониду Сергеевичу, родившемуся 25 июля 1966 года в городе Барнауле (первая группа, резус положительный).

Третья справка гласила, что, согласно графологической экспертизе, обязательство написано рукой гражданина Брута Леонида Сергеевича.

Все пятеро «смотрящих» шумно встали, подошли к Кинжалу и молча по очереди пожали ему руку.

13

Объявили, что наконец приехал чиновник из Аппарата Правительства Российской Федерации.

Высокий и стройный, в недешёвом костюме и галстуке минимум за триста долларов, усиками и чубчиком очень похожий на одного – не к ночи будет упомянут – вождя, если бы тот был блондином, он вошёл в небольшой зал для переговоров, как флагман иностранной военной эскадры, прибывшей с дружественным визитом в третьеразрядную, но необходимую для политических игр страну. Он держал голову высоко приподнятой, а глаза на нервной почве спорадически жмурил, словно хотел разглядеть туманную будущность империи. Усмотрев свободный стул по правую руку от «вора в законе» по кличке Желвак, он правильно понял, что тут ему, представителю законной власти, и место. Пожав руку пахану, гость невразумительной скороговоркой суетливого человека, который был бы непрочь, если бы всё, что он сейчас скажет, тут же забыли, вполголоса пробормотал:

– Меня зовут Адам Германович Устяхин. Прошу прощения, господа, за опоздание, задержал председатель правительства.

Длинными музыкальными пальцами, тренированными на пересчёте банкнот коррупционного происхождения, он упёрся в стол и посмотрел сквозь «уважаемых» людей, как будто их не видел, о чём отнюдь не сожалел.