Самодержавный попаданец. Петр Освободитель - Герман Романов

Григорий непроизвольно вздрогнул — Ропшу называла княгиня Дашкова ему раньше. И чуял он тогда, что неспроста такая многозначительная оговорка с ее стороны. Ох, неспроста!

Алехан осекся, вытер рукавом вспотевший лоб, замялся в нерешительности. Григорий с удивлением посмотрел на брата — тот сам не походил на себя, ведь никогда еще не мямлил.

— Не Петр Федорович это был…

— А кто? — воззрился старший брат в изумлении.

— А тот, голштинец, крикливый и вертлявый. Глазенки так и бегают, ручки трясутся. Дух покойного деда, великого императора, не впитавший, так я мыслю…

Алехан непроизвольно оглянулся — мало ли кто к разговору прислушивается. Но нет, все были сильно заняты жевательным процессом. Да и гул от разговоров стоял такой, что их беседу и расслышать вряд ли кто мог. Но на всякий случай Алексей Орлов приглушил голос чуть ли не до шепота.

— Тут он сцепился с Пассеком, потом с Барятинским. А покойный князь ему и говорит: «Ты что сказал, петух голштинский?» А я рядышком сижу, а пальцы так и гнутся — хочу за шейку голштинца взять да набок свернуть. И желание таково, что удержу от него нет!

— И что? — Григорий наклонился за столом, чуть ли не коснувшись носом раскрасневшегося лица брата.

— Князь и кинулся с вилкой в руке, а сзади Пассек навалился. Ну, тут и я решил в этом деле поучаствовать, схватил его за шею!

Алехан затряс могучей ладонью, лицо исказила гримаса, где отвращения было больше, чем наслаждения.

— И что? Придушил? — Григорий усмехнулся.

— Като не дала. Откуда она появилась, я так и не понял. Закричала. Тут мы и остановились. А потом дед его появился, высокий, с кошачьими усиками, а с ним Меншиков, бугай тоже изрядный. Князь как их увидал — завизжал так, что уши чуть не оглохли насмерть. Император Петр Алексеевич его сграбастал и в окно вышвырнул — а там темнота полная, день разом окончился, навалилась глухая ночь.

— Ни хрена себе?! — только и сказал Григорий, забыв про недоеденный им пирожок.

— Князь разом и сгинул, только вой долго доносился, будто его на сковороду раскаленную посадили.

— А ты, брат?

— А что я? Отвозили нас пинками, все ребра пересчитали. А потом Петр Алексеевич пальцем пригрозил, смотрите, мол, у меня, не балуйте больше. А Меншиков и добавил — служите верно царю Петру Федоровичу, а то второй раз мы вам все напрочь поотрываем и к князю отправим. Я чуть не помер от страха, хорошо, что сон это был…

— А дальше?

— А все, братец, на том сон закончился, а я полотенце извел, холодный пот вытираючи. До сих пор трясет. И почему именно в Ропше дело-то было? Никак не пойму…

— Катька Дашкова мыслила после ареста увезти Петра Федоровича туда с гвардейцами, среди которых написала тебя, князя, Пассека, Бредихина и других. По оговорке ее понял, что там вы должны были убить его в пьяной драке. Прямо так она не сказала, но мысль такая, ее потаенное желание вроде прозвучало яснее ясного.

— Угу, — только и отозвался Алехан, взял пирог размером с половину полешка и одним махом откусил чуть ли не треть, кое-как запихав в рот.

— Судьба против нас была, брат, — глухо сказал Григорий. — Но одно мы сделали — наш император другим стал, теперь пользу принесет державе Российской немалую. А мы здесь — целы и здоровы, свободны. О нас не забывают, да и мы сами не в праздности пребываем. Так, брате, все, что ни делается, — к лучшему. Уберег Господь нас от греха тяжкого!

Гречиничи

— Ваше императорское величество! К вам генерал-поручик Суворов!

В освещенный одинокой свечой походный шатер чуть ли не вприпрыжку зашел маленький вихрастый генерал с дрожащим хохолком на голове. Хотя маленький не то слово — для него, прежнего, да, а вот для Петра Федоровича нет — тот был вровень ростом.

— Что турки, Александр Васильевич? — Этот вопрос настолько тревожил Петра, что тот не ложился еще спать, хотя сон буквально одолевал его, заставлял слипаться глаза.

— Стоят на месте магометане, батюшка. Даже разъезды сюда не посылают, хотя до них токмо семь верст всего.

— Ты бы на их месте давно пал бы на нас, как снег на голову?!

— Так то я, государь, а то они. Не понимают нехристи, что мы сейчас на марше колоннами растянулись…

— Или боятся нас, после двух-то поражений?!

— В опаске стоят, батюшка, прав ты! Нам бы их самих с ходу атаковать, но марш утомительный, арьергард еще на подходе.

— Учить войска надо к маршам долгим, тогда такое им по плечу будет, — Петр улыбнулся. Он хорошо знал, что козырной картой Суворова были именно такие стремительные нападения, когда войска за сутки совершали переход на полсотни верст, а то и более, и внезапно обрушивались на совершенно не готового к сражению противника, наивно полагавшего, что русские где-то очень далеко от него. Хотя был один момент, про который редко писали историки. Потери в людях на таких маршах в войсках Суворова намного больше несли, чем потом, в ходе самого ожесточенного сражения.

— Ложился бы ты почивать, батюшка, ведь устал ты, — почитание в голосе Суворова искреннее, генерал перед ним никогда не лукавил.

— Погодить надобно чуток, потом и прилягу. — Петр непроизвольно зевнул, ему мучительно хотелось заснуть, тем более опасаться было нечего — встреча с «дедушкой» уже состоялась и вдругорядь вряд ли будет.

— Да нечего годить, государь! Я за всем присмотрю, войска устрою! — генерал прямо настаивал под видом просьбы, и Петр сломался. И вправду — зачем бодрствовать, если сам Суворов командование принимает. А там и Румянцев подойдет. Поспать не просто надо, а хорошо выспаться, ибо завтра ночью баталия состоится, та, которая в историю вошла, вернее, войдет под именем Кагульской!

— Хорошо, Александр Васильевич. Ну, вы уж смотрите! — Петр вздохнул, кивком отправил генерала, а сам тут же завалился на койку, с наслаждением вытянул ноги, и не прошло и пяти минут, как он крепко спал…

— От самой Тулы обозом шли, ваше превосходительство. — Гвардии капитан Павел Берген усталыми, с красными прожилками глазами посмотрел на Суворова. — Секретным обозом!

— Хорошо, голубчик, — неожиданно покладисто ответил Суворов и тихо добавил: — Спит государь-батюшка, устал зело. Если послание у тебя, то от кого? Срочно ли, а то будить зряшно не надо.

— От мастера Кулибина из Тулы новые ружья доставили.

— Как раз к сражению! Будет тебе награда, капитан!

Суворов привстал с раскладного стульчика и покосился на полог, за которым спал император. Сон хороший у его величества, с пушки не разбудишь. И спросил тихо:

— Много ли привезли?

— Две дюжины переделанных мастером нарезных фузей, что с заводов поступают.

— Всего-то? — В голосе Суворова промелькнуло разочарование. Но тут же он тихо спросил: — Хороши хоть?

— А мы сейчас и узнаем!

Генерал с капитаном стремительно обернулись на знакомый, властный, но доброжелательный голос — внутренний полог шатра был отдернут, на них смотрел с улыбкой император:

— Ты вовремя успел, мой верный голштинец. Как тогда, в Копорье, где мне хорошо послужил. Как жена твоя, Глафира Петровна, урожденная Пашкова? Здравы ли детки?

— Хорошо, государь! К дочкам этой зимой она двух сыновей подарила!

— Не знал, но рад — мне офицеров много потребно, воевать долго будем. Так что на зубки подарок от меня будет. А теперь покажи мне ружья, а то заждался их. Взглянуть хочется!

— Есть, ваше величество! — Берген не скрывал радости — император зело памятлив, снова выделил его ревностную службу. Царский подарок сыновьям на первый зуб дорогого стоит — все лифляндские бароны, его соседи, от зависти лопнут…

Не прошло минуты, как капитан внес в шатер сверток, развернул мешковину и с поклоном подал ружье императору. Суворов вгляделся — обычная нарезная фузея, что с дула заряжается. Только переделана немного — в конце ствола странная стальная конструкция прикреплена, а кремневый ударный замок снят.

— Что скажешь, Александр Васильевич?

Генерал любил военное дело до самозабвения, а уж оружие… Барабанная винтовка Кулибина его восхищала, и сейчас он внимательно осматривал новое творение мастера. Но заговорил осторожно — конструкция непонятного замка его насторожила.

— Переделана из обычной фузеи, видно, для заряжания с казенной части, под патроны в четыре линии. Так, государь?

— Умный ты, Александр Васильевич! Далеко пойдешь, быть тебе моим лучшим полководцем! — император улыбнулся, а Суворов, неожиданно для себя, зарделся от похвалы.

Петр Федорович взял пальцами скобу сзади замка и, потянув ее, поставил ровно. Затем ухватился за гнутый штырек с правой стороны и отвел его назад. В открытом проеме показался знакомый картонный патрон, под ним генерал разглядел еще несколько.

— Затвор скользящий, мосинского типа, — непонятно пробормотал император себе под нос и двинул рукой вперед. — Хорошо сделал Кулибин, лучше «берданки»!