Самодержавный попаданец. Петр Освободитель - Герман Романов

Местные господарчики селян своих налогами душат, османы свою долю тоже гребут, на церковь десятину пожертвовали, и что в остатке? Кукурузу токмо и жевать, благо урождается хорошо, солдаты в ней, как в лесу, с касками теряются.

Два сваренных вкрутую яйца, миска черешни на десерт. А еще куски мягкого и пышного белого хлебушка да ломоть ржаного душистого — с пылу-жару прямо из солдатской пекарни. Четыре года прошло, пока их вместе с полевыми кухнями в армию приняли и производство кое-как освоили. Как раз к войне и успели.

В довершение оплетенная соломой бутыль с местным слабеньким винцом, что здесь все прихлебывают вместо кваса, от мала до велика. Но не на одного, рядом за соседними барабанами уместилась неизменная троица сотрапезников — многолетний начальник штаба генерал Гудович, бывший рядом с ним с первых часов гвардейского мятежа в столице, командир лейб-егерского батальона подполковник Рейстер да верный Денисов, что конвоем лейб-казаков заправлял.

— Давай, Федор Иванович, разливай по стаканам! — Петр мигнул на бутылку, и немец проворно, но точно, ни на грамм не ошибся, разлил содержимое бутыли по граненым походным стаканам.

Память великая Петру Алексеевичу и большое от его потомков спасибо. Когда еще царь московский был в Англии, то на судне во время качки озадачился — гладкую посуду держать в руках было затруднительно.

Так и появился и прожил три века неофициальным гербом России и главной ее достопримечательностью ребристый стакан. Сколько их, бедных, уворовала нищая студенческая братия со столовых, буфетов и газировальных автоматов. И в общаге в ходу были только они, безотказные труженики, — и водку налить можно, и чай с кофе, и для опытов использовать…

Но немец это вряд ли знал, да и какой он сейчас, беса лысого, тевтон. Наш, старой веры приверженец — не выдержала серьезной психологической ломки арийская душа.

Все егерские батальоны Петр повелел комплектовать только из старообрядцев — те за отмену гонений и полное равноправие были готовы с царя пылинки сдувать. В лейб-егеря староверы уже сами отбирали лучших из лучших — здоровых, верных и преданных.

Петр прекрасно помнил полученный опыт мятежа и поспешил обзавестись собственными преторианцами. Так-то оно надежнее, и к жене заодно приставил — мало ли что, доверяй, но проверяй. К тому же барабанные винтовки являлись секретным оружием, а кому, как не этим бородачам, доверить такую тайну можно?!

Вот Рейстер и попал под их влияние — поначалу крепился, пытаясь переупрямить таких же спокойных оппонентов. Потом сломался от безысходности — отрастил бороду, бросил курить, ибо то никонианская зараза, и напоследок, шокировав всю лифляндскую родню, принял православие в его кондовой форме, дореформенной. Имя свое переиначил на русский лад, а потом и невесту ему подыскали — из богатых купцов-староверов.

Спекся барон по полной программе — немецкую речь подзабывать начал, все чаще от него было слышно «зело», «вельми» и прочие архаизмы.

Хотел было даже отставку попросить, но Петра тогда сильно удивили — вся рейстеровская новая родня в ноги упала, умоляли переубедить зятя. Он их прекрасно понял — богатых среди старообрядцев много, но никогда не было царских любимчиков и флигель-адъютантов. Тем паче и сам был заинтересован — теперь содержание отборного батальона казне ничего не стоило…

— Что-то вы, друзья мои, скверно едите? — Петр с ухмылкой посмотрел на вяло копающих мамалыгу Гудовича и Рейстера, а Денисов хоть и ел, привыкший по казачьей натуре набивать брюхо впрок, но морщился. Он и отозвался первым, многое позволялось:

— Сальца бы к кашке, да маслица побольше, и мяска фунтик жареного еще. Цибуля пойдет, да шкварками заправить — тогда вкуснятина.

— Тогда это уже не мамалыга будет, — хмуро отозвался Гудович.

— Вот потому, Андрей Васильевич, сию кашу войскам не давать! Надоела она хуже горькой редьки. — Петр покачал головой, а Денисов тут же влез в паузу.

— А редька бы сейчас хорошо пошла, батюшка. С маслицем…

— Скипидаром или уксусом тебе одно место не намазать? — хмуро спросил Петр, и казак тут же прикусил язык — не в духе царь-батюшка, поилец и кормилец. Попасть под горячую руку желания ни у кого не было. — Ты что творишь, Андрей Васильевич? Войска перед маршем и баталией плотно и вкусно кормить нужно, ничего не жалеючи. Интенданты твои снова воровать стали, или магазины оскудели? Ну, тогда за их нерасторопность взыскать строго надо, а если нужно, то и повесить нерадивых. Этим и займись, чтоб на ужин, в дороге и на ночь, при привале, мяса было много, вволю. Кашеваров заранее отправь. А там в турецком лагере послезавтра подкормимся, коли Господь победу дарует…

— Есть!

— Да сиди уж, чего вскочил. Денисов, твои казаки это едят?

— Едят, ваше величество!

— Врет и не краснеет!

— Нет, батюшка. Они это едят, а заедают другим. Поход ведь, многое под руку попадается. Мы ж твой личный конвой, государь!

— Так распорядись, старшина. Мне мамалыга уже в горле стоит. Жрать не хочу — представляю, как солдаты давятся и каптенармусов матерят. — Петр отодвинул чашку и достал папиросу.

Он понимал, что вредничает, просто на душе саднило — ведь ночь спать не придется, на марше будет. И то во благо — не уснет, так встречи с «дедушкой» не будет. Больно она ему нужна…

Хиос

— Я надеюсь на вас, господа! Вы охотники! Но помните — наш государь Петр Федорович не оставит вас в своей милости!

Вице-адмирал внимательно посмотрел на четверых стоящих перед ним навытяжку офицеров — капитан-лейтенанта Дугдэля, лейтенантов Ильина и Макензи, мичмана князя Гагарина. Отчаянные, раз решили самолично брандера на турецкий флот этой ночью повести. Но что ж — на таких офицерах Россия и держится! В них ее кровь и слава!

— Еще раз прошу вас — зажигайте брандеры только тогда, когда сцепитесь с турком. Никак не раньше. Корабли контр-адмирала Чичагова прикроют вас пальбой и отвлекут на себя береговые батареи. Фрегаты и бомбардирский корабль свяжут галеры и шебеки. Так что действуйте решительно и смело, господа. Господь вам в помощь!

Григорий Андреевич одобрительно улыбнулся и взмахом руки отпустил моряков. Сам тяжело уселся за стол и задумался — стоящий на якоре корабль тихонько покачивался.

Победа была сокрушительной, таких русский флот никогда не одерживал. Десять турецких линейных кораблей сожжено, взорвалось или потоплено, один загнан на мель, а «Родос» турки бросили в панике, и он достался победителям почти целым. Отправилось на дно и с полдюжины разной мелочи — пара шебек, галеры и транспорт.

Остальные турецкие корабли, числом с полсотни, укрылись в Чесменской бухте, но реальную силу представляли те самые восемь линкоров авангарда, что позорно бежали, бросив свой флот на заклание. Потому победа не была полной — требовалось этой ночью полностью уничтожить османов, чтобы русский флот стал хозяином Эгейского моря.

Это было крайне необходимо для высаженных в Морее десантов — без помощи его эскадры они обречены на заклание. И не только…

Но сейчас Григорий Андреевич не мог об этом думать — победная эйфория продолжала кружить ему голову. Кавалером святого Александра Невского он был пожалован за оборону Петерштадта — славное было дело и то, что верно им был угадан будущий победитель.

Анненскую кавалерию получил за ревностную флотскую службу через три года, как и чин вице-адмирала. А теперь что полагается? Либо чин полного адмирала, либо Андреевская кавалерия — иного быть не может!

Слишком велика победа при столь ничтожных потерях. Погиб только «Санкт-Петербург», еще два корабля повреждено — все из отряда Грейга. И потери все у него, на других едва десяток убитых и с полсотни раненых найдется, да и то если всех увечных посчитать, кто сам себе член какой повредил по недомыслию.

За потерю корабля царь не взыщет, скажет небось: «Мой город часто затопляет и так, и неважно, что один из домов потоп, да еще так славно!» Тем паче один «турок» захвачен и в строй скоро будет введен. Да еще с мели одного снять можно. Остальным двух недель для ремонта будет достаточно…

Адмирал четко помнил свой последний разговор с императором перед отходом эскадры в Архипелаг и сейчас еще раз искренне восхитился его предвидением. Турецкий флот оказался именно в Чесме, куда он и подошел с эскадрой, и точно в эти дни, на которые ему строго указали.

Мистика, право слово, — но Спиридов знал, что к императору часто ночью приходят его великие деды, и последствия такого посещения он увидел первый раз восемь лет тому назад, со дня чудесного перерождения государя Петра Федоровича…

Очаков

— Тридцать три года прошло, и вновь предстоит делать то, что сам же делал! — Миних пророкотал себе под нос и упер крепкую, отнюдь не старческую длань под бок. — И в это же время, ха-ха!