Мой милый Фантомас (сборник) - Виктор Брусницин

Нормальное лицо и… странные глаза. То ли лошадиные, то ли коровьи, с длинными негустыми ресницами. Самое дикое, они были тщательно и немало за око, по манере отчаянных модниц, подведены. Словом, имел место сугубо женский разрез. По всем остальным параметрам это был совершенно мужчина – Андрей испуганно и внимательно удостоверился, окинув целое… Следователя отшатнуло, он судорожно бросил взгляд на полотно.

Позже Андрей признавался себе, вроде бы шевельнулись волосы… Рисунок был почти закончен, изображал следующее. Чудесная лесная поляна, насыщенная разнотравьем и цветами, неподалеку чарует зовущими сумерками чаща. По поляне, мирно беседуя, судя по обращенным друг к другу лицам, едут на ладных конях две вооруженные луками охотницы (так изображают Диану) – трофеи приторочены к седлам… Спросите, в чем фишка, на кой шевелиться волосам?… Дело в том, что рисунок состоял отнюдь не из нитей. Это была замечательная, искрящаяся, светящаяся множеством колеров канитель. И каждый стежок, прядь пейзажа… шевелились. Собственно, всадницы натурально передвигались.

Оторопь, так допустимо озвучить грянувшее на молодого человека состояние. Справедливость требует признать, чувство не случилось всеобъемлющим, сопротивление здоровых сил присутствовало, о чем свидетельствовало то, что парня разбил чих. Самообладание, иначе выразиться, выкарабкалось. Немедленно в голове родились слова вопроса.

И тут вне комнаты раздался скрежет – дверь так и оставалась открытой – затем послышался звук убегающих ног. Сыщик, подчиняясь скорей служебному долгу, нежели другим повелениям, выскочил из комнаты и рванул в коридор, откуда доносились улики. Надо признать, спурт был инициирован и ошеломлением, которое досталось от только что виденного чуда. Стало предельно ясно, необходимо раздобыть Докучаева (сомнения, что убегает он, в голове не умещались), сюда сходятся поисковые линии, – как знать, именно эта липкая мысль заставила на бегу вытащить пистолет… Андрей, несомненно, доставал преследуемого, топот становился все явственней. Вот заколыхались размашистые плечи беглеца, молодой человек поднажал силой молодых амбиций. В продолговатом пространстве коридора возникла дверь, Докучаев расторопно рванул – широко открылся проем – и стремительно заскочив за нее хлопнул за собой.

Враг, вне сомнения, не успел запереть задвижку, Андрей, сделав предусмотрительный прыжок, ухватил ручку и дернул на себя, створка легко подалась, парень ворвался в ровно, но негусто освещенную залу. По инерции проскочив метров пять, остановился, грозно выставив перед собой пистолет, и грузно дыша наскоро окинул помещение взором. Нехорошо прянуло в глаза отсутствие предметов и окон, почему-то уместен показался ровный песчаный пол.

Докучаев исчез, растворился. Однако это не значит, что Андрей оказался в одиночестве. Присутствовало существо, оно в очередной раз поколебало воспитанную и врожденную стойкость. Прямо перед правозащитником, крепко опираясь на ноги, с глубоким интересом и где-то озорством взирая ему прицельно в глаза, стоял ладный, грациозный бык…

В сознание наш приятель приходил тяжело. Сначала услышал звуки будто бы веселой весенней капели, несколько отдаленные, затем вмешалось тонкое журчание – ручеек – и уже поверх наслоились человеческие голоса. Андрей отворил глаза, это далось, станем честными, не враз, на веках лежала непонятная тяжесть. Зрение, впрочем, освоилось тотчас: взгляд удержал склонившееся, пожалуй, испуганное мужское лицом, рядом стояла полная женщина, смотрела тоже внимательно, но не особенно озабоченно, вслед медленно повернувшейся голове осветилась вместительная ухоженная комната. Однако сознание еще оставалось помрачившимся. Кажется колючий голос мужчины, бормочущего «Андрей, ты как? Андрюха», сопутствовал идентификации – это же Петя Тащилин. Черт, рядом та самая тетя с прической, от встречи с которой началась история. Ну да, Докучаев, погоня. Странная комната с вышивателем (льницей?), снова вдогонку… Но что дальше? – абсолютный, очень гадкий мрак.

Андрей попытался встать, Петя помог – удалось. Голова несколько кружилась, однако вестибуляция уже присутствовала достаточно, чтоб не следить за телом, а окончательно назначить воспоминания. Не получалось, все обрывалось на погоне за Докучаевым – одновременно было болезненно ясно, после произошло нечто изрядное. Потрогал голову – ни малейшего признака удара.

– Вы меня где нашли? – Голос очутился потухший, пришлось откашливаться, вместе с кашлем образовался незнакомый привкус во рту.

– В коридоре. Перенесли сюда.

Пострадавший пристально окинул взором помещение. Похоже на ту комнату с вышивкой: кровать, тумбочка. Однако огромное зеркало отсутствовало. Он грозно воззрился в «прическу».

– Вас зовут Матрена Игнатьевна?

Во всей позе гражданки сквозило недовольство высшей фазы:

– Вы очень ошибаетесь! Я – врач, Калерия Галактионовна, а Матрена Игнатьевна – сестра-хозяйка. И больше на ваши вопросы отвечать не собираюсь, тем более позволять устраивать здесь эти… эти…

– Где Докучаев? – вызывающе внедрился Андрей Павлович.

– Повторяю, я не стану отвечать на ваши вопросы! Разговаривайте с главным! И то… грандиозно сомневаюсь. Тем более что вы проникаете таким варварским способом. И не утруждайтесь трясти перед носом вашим удостоверением. Не на тех напали…

– Где та женщина? Идемте к ней. – Андрей грозно вперился в визави.

– Какая женщина? Прекратите сию же минуту!

– Которая вышивала. Или мужчина? Там была живая картинка.

– Что вы мелете! Вас однозначно надлежит поместить в другое отделение. И мы это провернем.

Петр перепугано вмешался:

– Андрей, тебе, право, надо придти в себя.

Следователь охлопал себя, прорычал:

– Где мой пистолет?

– Ах, еще и пистолет? – уже переполошено взвизгнула врач. – Вы совсем не понимаете, что осуществляете! Вы не представляете последствий!

За дверью раздались стремительные шаги, в комнату размашисто вошел сухонький очень морщинистый мужчина в цивильном костюме, убоговолосый и седой, притом из нагрудного кармана торчала пластмассовая, но обжатая инкрустированной жестью расческа; за ним, противно шаркая, семенил тоже возрастной товарищ в белом халате, несоразмерно кудрявый и смоляной.

– В чем антрекот? – угрожающе воскликнул первый.

– Скандал! Грандиознейший, – поделилась с жутью мадам и прижалась к уху гражданина.

По мере осведомления у того натурально поползли вверх глаза, кучерявый, что тоже прильнул к паре, уже через первые фразы, произнесенные, кажется, отнюдь не по-русски, откинулся и, закрыв глаза и изобразив высшую меру негодования, застонал.

– Можете объяснить, что все-таки здесь происходит? – окончательно без агрессии сунулся Андрей.

Начальствующего дяденьку перекорчило, тон не предусматривал малейшую апелляцию:

– Соблаговолите молчать! Хотя бы на это вы способны?…

Через десять минут все пятеро сидели в весьма непримечательном кабинете. После набора номера телефона (характерно, что на другом конце провода трубку взяли споро) и фраз: «Василий Дмитриевич, у нас превосходное чепэ. К нам пробрались… Представьте себе, представители органов… А я вас предупреждал», – он непочтительно сунул трубку Соловьеву.

– С вами будут говорить из горкома партии.

Тер лоб, пока Андрей слушал истерическое:

– Вы что творите, собственно, какого рожна… Кто ваш начальник?

После ответа Андрея следовало зловещее:

– Вы у меня потанцуете… Вас сейчас же посадят в машину. Чтобы духу там не было! – Отлично представилось, как невидимый товарищ жесточайше хлопает трубку о рычажки.

Андрей, уже смятый окончательно, попытался было вмонтировать:

– Поймите, пистолет – это подсудное, в сущности, дело. Я не представляю, как явиться.

Ответ был жёсток:

– Еще не настрелялись? Ну так в молоко как раз угодите. В кислейшее, уверяю.

Через пять минут Соловьев и Тащилин в молчаливой удрученности качались в фешенебельной «Волге» по тряской дороге прочь от коварного заведения.

Андрея Павловича Соловьева временно отстранили от всех дел, отправили в отпуск. Его уважаемый начальник, фронтовик подполковник Ушаков бубнил с несвойственным раздражением:

– На кой тебя сунуло – предупреждал же. Молодые, нахрапистые… – Оседал: – Поезжай куда-нибудь, отдохни – похлопотать насчет путевки? В конце концов ты два года никуда не выбирался, я пока все попытаюсь утрясти. Однако… ох и каша… Да, относительно пистолета. Нашелся на территории. Ты, видать, выронил, когда тырились в кустах. В общем, отдохни.

Происшествие повлияло на Андрея значительно: он стал тих, озабочен, едва ли не пуглив. И не начальственная выволочка и производственные дела, кажется, тому споспешествовали, притом что Андрей понимал – собственно, были конкретные шепотки – его вообще в органах оставили благодаря заслугам почившего отца. Скорей история в Лощинках. Вот характерная сцена. Поначалу парень сторонился всех кроме Надюшки, однако Петр и Марианна, соболезнуя искренне, напросились в гости. Судачили на общие темы сперва, но естественно свернули к экстравагантности. Андрей умеренно и нехотя высказывался, однако быстро охмелев – прикладывался он в поругание правил интенсивно – разжился бликами в глазах и, хоть в основном помалкивал, пристально следил за азартными приятелями. Коснулись бреда Михаила Семенова, в частности его невесть откуда взявшегося французского и пения, высказывали предположения одно отвесней другого. Марианна возьми да выскажись задумчиво: «А может, Герасим в Михаила переселился?» Андрей побагровел, глаза остановились, охватил ладонью подбородок (сверкнуло воспоминание, как Миша душил его, настаивая: «Не Антей это – Герка. Переселение душ. Отметь в книжечке, офицер»), ляпнул гневно: