Шквальный ветер - Иван Черных

Расплатившись, Валентин достал из рюкзака двух сигов килограмма по полтора и протянул мастеру.

- Вот спасибо, вот спасибо, - отвесил еврей благодарные поклоны. Сколько я вам должен?

- Это вам презент за хорошую работу.

До прихода поезда оставалось ещё более получаса. Валентин в здание вокзала решил не заходить, прошелся по первой, ведущей в поселок улочке и увидел .слева светящийся окнами продовольственный магазин. В этот день ему явно везло. От одного вида хлеба у него потекли слюнки и требовательно заурчало в животе. Он купил буханку черного и батон белого и еле сдерживал желание не отломить кусочек и не сунуть в рот.

Здесь были даже яблоки. Валентин попросил взвесить ему килограмма два и поинтересовался, не найдется ли у девушки - за прилавком торговала девушка лет восемнадцати, - бутылочки хорошего вина.

- Еду в гости, а какой Новый год без выпивки.

Девушка подумала, мило улыбнулась и сказала снисходительно:

- Коли в гости, так и быть, найду вам бутылочку шампанского...

На перрон Валентин пришел за пять минут до прихода поезда. Перрон был пуст - в канун Нового года в дорогу отправлялись только по срочной необходимости да вот такие бродяги, как он. И это обнадеживало - похоже, никто за ним не следит. Он прошелся взад-вперед, внимательно всматриваясь в темноту, но никого не увидел и окончательно успокоился.

И когда садился в поезд, никто поблизости не появился.

- Проходите в первое купе, - сказала проводница, проверив его билет. Сегодня у нас просторно.

В купе сидела девушка лет двадцати, одетая в спортивный шерстяной костюм темно-синего цвета, плотно облегавший её стройную фигуру, хотя лицом она была далеко не красавица: курносый нос, невыразительные серые глаза, таившие то ли усталость, то ли печаль, короткая прическа прямых темно-русых волос.

Валентин поздоровался. Девушка ответила вяло, нехотя, видно разочарованная, что к ней подселили попутчика: кроме них, в вагоне никого не было.

- Простите, проводница сказала: "В первое купе", - пояснил летчик. Если хотите, я попрошусь в другое.

- Да нет, пожалуйста, располагайтесь, - указала девушка на место напротив. - Вы мне не помешаете.

- Спасибо. Мне, наоборот, будет приятно ваше общество. Не люблю одиночества: я геолог и много времени приходится проводить вдали от людей, потому скучаю по ним.

- Вы и теперь из тайги? - поддержала разговор девушка.

- И теперь.

- Что же вы ищете? Золото, серебро?

- Не только. Дальневосточная земля-матушка богата и другими минералами. Слыхали о касситерите?

- Оловянная руда? - девушка чему-то грустно усмехнулась. - Слыхала. И видела, как её добывают. Адский труд.

- А разве есть легкий труд? - с улыбкой спросил Валентин.

- Наверное, есть. Только не каждому выпадает удача заниматься им.

- Ясно. - Валентин решил изменить грустный тон девушки на веселый. Значит, вам не повезло с профессией. Если не секрет, скажите, чем вы занимаетесь?

Девушка молчала. Она, видимо, так не любила свою профессию, что стыдилась о ней говорить.

- Какая разница. Допустим, обыкновенная крестьянка. В земле вожусь.

Валентин глянул на её руки. Действительно, трудовые - обветренные, с потрескавшейся кожей. А вот одежда, висевшая на вешалке, вызывала сомнение: мутоновая шубка, такая же шапка, меховые сапожки, хотя в деревне нынче одеваются не хуже, чем в городе. И все же что-то отличало её от сельской жительницы. Но он не стал выяснять, кто она. Сказал обрадовано:

- Значит, коллеги. Мы, геологи, тоже в земле возимся. Давайте знакомиться. Меня зовут Эдуардом. Если учитывать отпущенную для солидности бороду, можете величать Эдуардом Петровичем.

После находки Перекосова он решил воспользоваться его именем: вряд ли прокурора будут так искать, как их преступную троицу.

- А меня - просто Лена, - протянула ему девушка руку. И Валентин ощутил в руке силу, жесткость кожи.

- Вот и отлично. Теперь можно приступать к трапезе. У меня с утра маковой росинки во рту не было. - Он достал из рюкзака хлеб, бутылку шампанского, жаренную ещё в землянке медвежатину, сало, яблоки.

У девушки, кроме колбасы и консервов, ничего не было.

- Извините, я приезжала в Березовое по делам, и там у меня ни родных, ни знакомых.

- Да что вы. Хватит нам еды до самого Владивостока. Кстати, вам далеко ехать?

- До Хабаровска. Я оттуда. Бывали там?

- Приходилось. Пожалуй, один из лучших городов Дальнего Востока...

Иванкин нарезал закуски, открыл бутылку шампанского. Лена принесла от проводницы стаканы.

Выпили за знакомство, за приближающийся Новый год, и Валентин, не бравший спиртного в рот более месяца, почувствовал, как закружилась голова. Захмелела и Лена, лицо её раскраснелось и стало симпатичнее; настроение поднялось, и она разоткровенничалась:

- Вы простите меня: о своей профессии я сказала неправду. Как-то сорвалось. Я торговый работник, а их сегодня не особенно обожают...

Валентин невольно усмехнулся - везет же ему на торговых работников: Антонина была директором магазина, и эта пигалица...

- Вот видите, у вас даже вызвало улыбку.

- Да нет, я по другому поводу. Просто вспомнился один человек, кстати, тоже торговый работник. - Мелькнувший в воображении образ Антонины, эта интимная обстановка взволновали его, грустью отозвались в сердце, и он тоже разоткровенничался: - Мое отношение к торговым работникам, наоборот, совсем другое: женщина, которую я любил, была директором магазина.

- Где же она теперь?

Он помолчал: стоит ли рассказывать. Хотя какая это тайна.

- К сожалению, недалеко отсюда, и, к сожалению, в недоступном для меня месте.

- Вот даже как. - Лицо девушки вдруг погрустнело. - В исправительно-трудовой колонии?

- Как вы догадались? - поразился Валентин.

- Удел многих моих коллег. Я тоже еду из заключения. Почти два года отсидела. Вернее, отработала. Освободили досрочно за хорошее поведение и отличную работу.

- За что же вас?

- За то, за что нынче поощряют: приняла левый товар от частного лица, чтобы продать через магазин. Между прочим, отличное ювелирное изделие, и недорогое: старый еврей поставлял нам, и мы, можно сказать, жили за счет него. Директрисе дали пять лет, мне два.

- А еврею?

- Его мы не выдали, сказали, что привезли из Чечни.

- Лихие девочки. Что ж вы, откупиться не могли?

- Если б могли... Я всего второй год товароведом работала после техникума. Да и у директрисы ничего не было: нас грабили кому не лень - и высшее начальство, и рэкетиры, и милиция. Кому-то недодали, вот нас и заложили.

- Чем же вы в колонии занимались?

- О-о, - рассмеялась девушка. - Там у нас была отменная работа: на овощных полях из нас, городских дур, целомудренных крестьянок делали.

- И получилось?

- Не у всех. Но теперь я знаю, когда и как сажают картошку, когда полют, окучивают, когда убирают. Как солят огурцы и капусту. В общем, теперь и в тайге не пропаду.

- А куда же теперь?

- Туда же, в Хабаровск. Там новая директриса, знает меня и обещает взять на работу; может, и не товароведом, продавцом, но мне некуда больше податься. К тому же и прежняя хозяйка берет на постой. У неё не хоромы, но отдельная комнатенка для меня.

Валентина покорила искренность девушки, было жаль её и хотелось как-то помочь. Но как, чем, когда он сам в подвешенном состоянии? Он взял её за руку, привлек по-братски к себе. Она не отстранилась, доверчиво прижалась, и губы их слились.

Утром она несмело предложила:

- Если хочешь. Новый год можем встретить вместе.

Он согласился, и они сошли в Хабаровске.

16

Щербаков снова вызвал Анатолия в Комсомольск-на-Амуре. Он только что вернулся из Москвы и был в плохом настроении. Да и понятно: разговор там состоялся не из приятных - три месяца ведут они расследование, а достигли немногого. Точнее, слишком многого, как в той пословице: чем дальше в лес, тем больше дров. Вот и они в такие дебри забрались, что трудно из них выпутаться. Золотой песочек такое высветил, что глаза на лоб лезут. Фриднин оказался не только снабженцем изыскательских партий, - все коммерческие, малые и совместные предприятия были в его руках. Он заправлял рыболовецким и торговым флотом. Поставками в Японию и Корею леса. Даже целлюлозно-бумажный комбинат на Сахалине сплавлял через него свою продукцию в зарубежье. Страна испытывала голод на бумагу, расплачивалась за неё с Финляндией золотом, а господин Фриднин спускал её за гроши; зато снабжал новоявленных бизнесменов и руководителей края сверкающими эмалью "Тойотами". То же происходило и с другими товарами - все шло за полцены; на этом крепко наживались японские и корейские бизнесмены; наши тоже старались не отставать - драли со своих соотечественников за импортные погремушки по три шкуры. Дальневосточный и Приморский края оказались повязаны мафией и коррупцией, да такой спаянной и сплоченной, что сицилийской мафии и не снилось. Когда убили председателя золотопромышленного акционерного общества, на прииске из шестидесяти человек оставалось двадцать. Установить, кто и где был в момент убийства, казалось, не составляло большого труда, но следователей поразило единение золотодобытчиков, их молчаливое укрывательство того, что творилось у них на глазах, и добиться правдивых показаний, как Щербаков и его помощники ни старались, не удалось. Все твердили одно: "Не знаю, не видел, не слышал".