Похититель снов - Мишель Жуве

Зал был полон. Там, вероятно, было около сотни слушателей, а установка для аудио-визуальных демонстраций явно устарела. Но какое это имело значение? Ведь диапозитивы я все равно не собирался показывать.

Я уселся рядом с Бьянкой, когда профессор С. из Рима начал свою речь на английском, показав таким образом, что он будет официальным языком конференции, так что я смогу понять малейшие нюансы происходящего.

Сначала он поблагодарил меня за то, что я покинул Монтегротто, «Моне Эгроторум», «гору больных», чтобы приехать в Венецию. Город, принадлежащий в равной мере и морю, и суше, и фантазиям, и науке. После такого вступления (камешек в мой огород, подумал я) он объявил тему конференции: «Предположение, что REM-sleep (или парадоксальный сон) — эквивалент сновидений, не имеет под собой объективных оснований. Сновидение есть нечто субъективное».

Хорошенькое начало! Но, любопытно, что на этот раз я не мог сосредоточиться на проблеме, в отличие от того, что было год назад на конгрессе на Капри.

Тут глава римской онейрологической школы напал на всех нейрофизиологов сразу, главенствующих сейчас в научном мире из-за своего авторитета, спеси, престижа своей дисциплины и своей ложной доктрины. Писать, как они это делают, что REM-sleep — это эквивалент сновидений, все равно что ставить барьеры на пути всех дальнейших исследований. Эта такая же чушь, как и предположение, что животные, те же кошки, видят сны! Таким вот образом одна из самых на сегодняшний день интересных проблем психологии оказалась принесенной в жертву устаревшей, упрощенной, отброшенной и ложной модели.

Он заявил, что сделает обзор всех тех данных, которые противоречат гипотезе об изоморфизме между так называемым REM-сном и сновидениями. Он привел статистические данные из старых работ 60–70-х годов; согласно этим данным спящие, которых пробуждают из non-REM-сна (то есть сна обычного, ортодоксального, с медленными волнами в электрической активности коры головного мозга), в тридцати процентах случаев также рассказывают о переживании сновидений. А в настоящее время, уточнил он, этот процент достиг уже пятидесяти четырех! (В его лаборатории.)

Я быстренько подсчитал, что к 2020 году эта цифра достигнет ста процентов. А все почему? Да потому, разумеется, что нет четкого и общепринятого определения того, что считать сновидением.

Далее этому римскому онейрологу не составляло труда раскритиковать так называемую «гипотезу сканирования», согласно которой быстрые движения глазных яблок в ходе сна представляют собой не что иное, как рассматривание онейрической картины. Кстати, работы моей собственной лаборатории, начиная еще с 1965 года, также шли в разрез с этой гипотезой. Затем он упомянул недавние работы (которых я не знал), показавшие, что нет никакой связи между длительностью периода REM-сна и субъективной длительностью сновидения (оцениваемой, оказывается, по количеству слов, произносимых спящим после его пробуждения!).

Наконец профессор С. открыл царские врата модной науки — когнитивизма. Одна и та же когнитивная система вовлекается в действие в ходе всего сна, независимо от того, какая электрическая активность протекает в мозгу: быстрая, во время парадоксального сна, или медленная — во время обычного. Эта же когнитивная система может действовать и во время бодрствования, например, во время зрительных галлюцинаций или бреда. В заключение римский психолог сказал, что «настоящие» нейробиологи, изучающие сновидения, должны отказаться от всех своих последних гипотез. К сожалению, он не мог ничего предложить взамен, кроме существования этой перманентной когнитивной машины. Завершая свое выступление, он упомянул одну гипотезу, которую я был готов принять. Она повторяется в книгах по психологии вот уже сотню лет: что сновидения, которые мы вспоминаем при пробуждении, возникают в момент самого процесса пробуждения!

Выступление профессора С. было встречено громом аплодисментов.

— Что я здесь делаю, дорогая моя Бьянка? — спросил я ее. — Мне было так хорошо в шезлонге возле бассейна в Монтегротто!

— Защищайтесь, профессор! Вы же видите, что никакой другой модели у него нет. Даже если ваша теория в чем-то неверна, все равно она открывает путь новым исследованиям…

Президент конгресса добавил, что общая дискуссия состоится после моего выступления. О чем же мне говорить? Обычно, если у меня нет диапозитивов для того, чтобы как-то организовать и проиллюстрировать свой доклад, я делаю его in extremis, по обстоятельствам, таким, как цвет небес, общая атмосфера в зале, количество слушателей и, в особенности, содержание и тон речи предыдущего оратора. На этот раз у меня было ощущение, что мое сознание ничем не замутнено, и я говорил, будто ведомый каким-то внутренним «демоном».

— Sunt geminae somni portae[56], — начал я цитатой из Лукреция.

Вот дверь, украшенная рогом, а вот — отделанная слоновой костью. Быть может, эта, отделанная слоновой костью, была открыта нейробиологами слишком рано и захлопнулась за ними, оставив последних в узилище? Дверь из рога, напротив, открыла лучезарный путь когнитивизма. Начав свое выступление на латыни, я рассчитывал смягчить скрытую враждебность итальянских психологов по отношению к французским нейробиологам, представителем которых я являлся. Я, таким образом, отдавал дань греко-римской цивилизации, праматери всех европейских цивилизаций. Как же можно было, в самом деле, начинать такое выступление — и на галльском? С другой стороны, в последние два дня я чувствовал, как все гипотезы о функциях сновидений, одна за другой, в буквальном смысле похищаются из моего мозга, так что я безо всякого внутреннего сопротивления, почти автоматически стал принимать идеи своих оппонентов.

— Конечно, мы, нейробиологи, попали в ловушку, так как слишком доверяем нашим методам, и я благодарен профессору С. за то, что он мне об этом напомнил, — продолжал я. — Мы думали, что электрофизиология откроет нам двери в мозг, и долгое время мои коллеги и я сам поддерживали гипотезу об изоморфизме между электрической активностью головного мозга (электроэнцефалограммой) и состояниями сознания. Нет сознания без быстрой кортикальной электрической активности, без гамма-активности (тридцать-сорок герц). Эта концепция мало-помалу превратилась в догму. Различные виды сознания в бодрствовании, с одной стороны, и онейрическое сознание, с другой, сочетаются с одной и той же гамма-активностью и опираются на один и тот же нейробиологический субстрат. Увы, вы доказали, что ничего этого нет, поскольку смогли получить отчеты о сновидениях и во время сна с медленными волнами, дельта-волнами, две-четыре в секунду, чем подтвердили результаты других лабораторий. (Это было небольшое свинство с моей стороны.) Таким образом, я готов отказаться от концепции изоморфизма между электрической активностью головного мозга и состояниями сознания. Как и вы, я полагаю, что душа не может быть ни описана, ни познана, ни методами электрофизиологии, ни нейрохимии. Это такая эмерджентная мера функционирования мозга, которая не может быть проанализирована ни одним из существующих методов нейробиологии. Только психология, с ее точным описанием различных субъективных состояний сознания, может нам помочь. Это то, что вы называете когнитивизмом.

«Бог ты мой! Неужели это я все это несу?» С каким-то почти садистским сладострастием я растаптывал все методологические, то бишь философские, основы, на которых покоился почти полвека.

— Признавать свои ошибки — в науке это означает двигаться вперед, — продолжал я. — Позвольте же мне идти далее. До сих пор никто не может объяснить природу вещих снов. Или хотя бы доказать их существование. Мы знаем о них, даже если не подозреваем того, что мы носим в себе это знание.

Я заметил, что мой друг профессор Аугусто Н. из Неаполя, президент конгресса, просто остолбенел, слушая меня.

— Посмотрим же правде в глаза, — продолжил я. — Если вещие сны существуют, то это означает не что иное, как обратимость стрелы времени, и более того, мозга и духа (как эмерджентной системы), и надо, по крайней мере по отношению в человеку, допустить присутствие в равной степени и такой нематериальной субстанции, которая способна существовать за пределами времени. То есть души. Такая субстанция, разумеется, не может быть зарегистрирована на электроэнцефалограмме.

Я собирался завершить это вызывание духов, которое совершенно поразило аудиторию, кратким экскурсом в область астрологии и слегка намекнуть на мой гороскоп. Но кто-то в глубине аудитории поднял руку и громко спросил с немецким акцентом:

— Зачем вы нам рассказываете все эти байки о душе? Расскажите нам лучше о функциях REM сна!

По залу прокатились смешки. Я взглянул на Бьянку. Вид у нее был растерянный и встревоженный.

— У вас есть еще несколько минут, чтобы ответить на этот вопрос, — добавил президент, стиснув голову руками, как будто от моего ответа зависело что-то очень важное.