На пороге юности - Екатерина Рязанова

— Голосуй, — негромко сказал кто-то.

— Кто «за», поднимите руки.

Олегу нестерпимо хотелось узнать, кто поднял руки. Но он остался сидеть неподвижно. Не поднял глаз и тогда, когда начали голосовать «против».

— Так, — негромко, изменившимся голосом произнес Игорь и прокашлялся. — Прошу опустить... Итак, решено: от рекомендации воздержаться. Предложить Павлову исправить свое поведение и доказать, что он достоин...

Олег не дослушал. Рванув дверь, он выскочил в коридор и, не оглядываясь, побежал к выходу. У двери он налетел на Анну Михайловну.

— Постой, Павлов, где тут заседает совет дружины? Я хотела присутствовать, но меня задержали.

Олег не ответил и, махнув рукой, выбежал на улицу.

Он долго не мог решить, куда идти. Хотелось и побыть одному, и рассказать кому-нибудь о величайшей несправедливости, которая только что была совершена.

Как! Олега посчитали недостойным, а Вальку Семенова — этого лентяя и двоечника, а Семена Дожделева — этого подлипалу — их признали достойными!

Нет. Домой идти невозможно. Отец, может, ничего не скажет. Он умеет даже не спрашивать ни о чем. Но мама!.. Нет, Олег лучше согласен терпеть Юркины насмешки. Юрка вытаращит свои круглые карие глаза, скривит толстые губы и скажет: «Они отказались надеть на тебя ремешок? Круглые идиоты!..» Может быть, еще что-нибудь... Ну ладно.

— Оле-ег! Павлов! — услышал он вдруг. Остановился, прислушался. Да, кто-то звал его по имени:

— Оле-ег! Постой! Подожди меня!

Позади бежала Галя. Должно быть, она давно уже догоняла Олега. Дышала шумно и порывисто. На голове не было шапки. Черные локоны, взлохмаченные ветром, окружали раскрасневшееся лицо.

Одной рукой Галя придерживала портфель, другой вытирала взмокший лоб зажатой в кулаке вязаной шапочкой.

— Погоди-ка. Куда же ты пошел, чудак?.. Тебе совсем не в эту сторону. Ой, задохнулась! Мне Катя сейчас рассказала...

Олег вдруг вспылил. Что за девчонки! Не успеет что-то произойти, как уже начинаются разговоры, сплетни, пересуды!

— Что тебе сказала твоя Катя? Что меня не приняли в комсомол? Что я недостойный и не гожусь в такую благородную компанию?

— С чего ты взял? Почему ты так на меня кричишь? — обиделась Галя.

— А ты мне не указывай, как себя вести! Не я к тебе пришел, а ты. Чего тебе надо? — Олег чувствовал, что говорит не то, но не мог остановиться. Вся досада, вся обида и боль, накопившиеся в сердце, прорвались и обрушились на Галину голову.

— Мне ничего не надо. Я тебя искала, потому что думала — мы товарищи. Если тебе это неприятно, я могу уйти.

Галя еще раз провела шапкой по лбу и медленно отвернулась от Олега. Она все еще стояла. Но вот она сделала шаг, другой. Она уходила; Олег тупо смотрел ей вслед. Потом бросился вдогонку, схватил Галю за плечо, остановил:

— Послушай, Галя. Я сейчас не то говорил. Ты знаешь, как мне обидно... Мы еще с тобой поговорим, потом. Ладно?

— Ладно, — ответила Галя, не глядя на Олега.

В ее голосе слышалась дребезжащая нотка, а темные глаза подозрительно блестели. Но, может быть, все это Олегу только показалось, потому что Галя резко отвернулась и быстро пошла, почти побежала.

Олег постоял в раздумье и медленно побрел к дому Студенцова.

«Хорошо бы Юрка был дома один», — думал Олег. Сегодня ему совсем не хотелось встречаться с Юркиными родителями.

Юркины родители производили на Олега впечатление странное и неопределенное. Они не были похожи ни на кого из родителей знакомых ребят.

Отец Юрки — инженер-машиностроитель, высокий, стройный мужчина, с вечно усталым красивым лицом — редко бывал дома. Мать Юрки рано умерла, и отец довольно скоро женился на молодой копировщице. Таким образом у Юрки появилась мачеха.

Олег всегда с интересом рассматривал эту красивую женщину. Иногда он заставал ее дома в цветных пижамах и необыкновенных шуршащих халатах. Она казалась Олегу героиней из какого-то заграничного фильма. Должно быть, это же нравилось и Юрке. Даже в самых словах «моя мачеха» он, видимо, находил прелесть необычайного и немного рисовался...

В представлении Олега мачеха должна быть непременно злой и некрасивой. Елена Павловна была совсем другой.

Высокая, стройная, с рыжеватыми волосами, постоянно взбитыми надо лбом в высокую прическу, она казалась скорее старшей сестрой Юрки, чем его мачехой. Юрку она называла почему-то «Жорой».

По-своему они были даже дружны.

Оба любили заграничные фильмы и детективные романы. Часами могли они спорить, перебивая друг друга, о героях фильмов и любимых актерах. Одеваясь в театр или в гости, Елена Павловна советовалась с Юркой, какие надеть серьги, или, уже одевшись, поворачивалась перед ним во все стороны, чтобы Юрка посмотрел, хорошо ли сидит платье.

— Чулок набок съехал, — говорил Юрка, критически осматривая молодую женщину, — и туфли надо было надеть замшевые. Лакированные больше к шелку идут.

Олег дивился про себя разносторонним познаниям товарища. Но в Елене Павловне что-то всегда заставляло его смущаться.

— Вы, Олег, красная девица, — жеманно щурясь, говорила ему Елена Павловна.

— Просто он баб не любит, — с грубым цинизмом замечал Юрка.

И Олег краснел еще больше.

Елена Павловна делала строгое лицо, протяжно выговаривала:

— Жорочка! Что за выражения!.. — и поспешно скрывалась в своей комнате.

Однажды после ее ухода Юрка скверно выругался и добавил:

- «Жорочка, Жорочка»... А на самом деле, если мы с отцом завтра подохнем, ей будет совершенно все равно... И даже еще лучше. Она думает, я ничего не замечаю, а я все вижу, не маленький...

Горечь и озлобление, неожиданно прозвучавшие в словах Юрки, больно отозвались в сердце Олега.

Шагая по тротуару, Олег еще раз подумал, что сегодня было бы некстати встретиться с Юркиной мачехой. Но именно она открыла Олегу дверь. Елена Павловна была в шелковом халате. Она немного смутилась, увидев Олега:

— Ах, это ты! А Жоры дома нет.

Елена Павловна стояла в дверях и не приглашала Олега в дом.

— Хорошо, — ответил Олег, — я зайду в другой раз.

Дверь захлопнулась, звонко щелкнув замком. Но Олег еще долго стоял, глядя на блестящую пуговку звонка и на медную дощечку с надписью «Студенцовы».

Поиски

Перед самыми экзаменами заболела Галя. Так и не пришлось Олегу поговорить с девочкой. А так нужно было поговорить! То и дело возникали вопросы, и решить их можно было только с человеком, который не стал бы смеяться, даже если вопрос и показался бы ему смешным. С Юркой это было просто немыслимо. А с Галей, пожалуй, было бы можно. Но Галя заболела.

До сих пор Олегу приходилось всячески скрывать свое расположение к этой девочке от насмешливых Юркиных глаз. И, несмотря на то что дружба их с Юркой все более крепла, Олег никогда бы не решился заговорить с ним о Гале.

Вообще разговоры о девочках у них бывали редко, но всегда носили какой-то неприятный характер.

Юрка рассказывал, например, что Алина Пылаева «липнет» к нему, что ему на нее наплевать, но, чтобы посмеяться, он иногда говорит ей всякие глупости. Юрка смеялся и над Фадиной, всячески поносил Катю Михайлову. Галю он задевал редко, очевидно заметив, что Олег избегает разговоров о ней. Но однажды все же зашел разговор и о Гале. При этом Юрка сморщил нос и протянул небрежно:

— Об этой я тебе думать не советую. Таракан какой-то. К тому же она, по-моему, татарка или армянка...

Олег был поражен этой новой для него оценкой людей и не нашелся что сказать. Он стал глупо доказывать, что и по фамилии и по имени Галя русская.

Тогда Юрка пристал к Гале с расспросами:

— Ты кто, татарка или армянка?

— И татарка, и армянка, — весело ответила Галя, — а больше всего — русская.

— Это как же у тебя получается? — не без ехидства поинтересовался Юрка.

— А очень просто. — Галя теперь обращалась не к Юрке, а к Олегу. — Мать у меня татарка, а отец армянин.

— А с какой же стороны ты русская? — не унимался Юрка.

— А со стороны культуры. Знаешь, есть такое непонятное для тебя слово. — И Галя снова стала обращаться только к Олегу. — Мои родители выросли среди русских и не знают ни по-татарски, ни по-армянски. А я и вовсе только русский язык знаю, только русские книжки читать умею. Разве я не русская? Вот тебе и получается: я и татарка, и армянка, и русская.

— Ишь ты, больно просто у тебя получается... — начал было Юрка, но покосился на подошедшую Катю Михайлову и смолк.

Черные Галины глаза вспыхнули, как угли. Олег еще никогда не видал в них такого блеска. Галя вдруг подступила к Юрке вплотную и, вытянувшись на носках, чтобы смотреть прямо в Юркино лицо, проговорила медленно и раздельно:

— А тебе кажется, что татары хуже? А такие, как ты, украшение для русского народа?

Юрка ничего не успел ответить. В разговор вмешалась Михайлова:

— Ты напрасно, Галя, волнуешься. Такие, как Студенцов, — не русские, не англичане и не французы. Никакой народ его к себе не примет, потому что он международный лодырь и паразит.