Сказки Бурого Медведя - Лепешкин Михаил

— А может, кто ещё там чему научится?

— Это пока вряд ли. Слишком глубоко в них холопство проникло. А без своей воли любое моё учение во вред будет. Вот ремеслу какому, эт пожалуйста.

— Ну, быть по-твоему, волхв Всеслав!

А в усадьбе дела тем временем лучше не становились, скорее наоборот.

Собрались свободные люди на общий сход и решили старца чёрного упросить совет дать. Пошли к нему всем миром, на колени встали да виниться в грехах начали. Поклоны бить да лбами в пыль колотить. Полдня били да ночь всю! Наутро вышел к ним чёрный старец — сжалился.

— Чего хотите от меня, греховодники?

— Хотим, отец наш, чтобы ты, родимый, совет мудрый дал. Как нам, свободным людям, дальше жить. Свобода — оно конечно хорошо, да вот есть стало совсем нечего. Одёжа вон, совсем износилась, бабы да ребятишки с голоду пухнут, а нам, бедным, даже и опохмелиться нечем.

— Говорил я вам, охальникам, что негоже холопам на свободе быть. Им работать надо да хозяина слушать. Не стало у вас хозяина, некому заботиться о вас, вот и беды ваши от этого.

— Так делать-то что, батюшка?

— Выберите кого поумней да к князю отправьте. Пусть он вам кого из бояр своих, или барина какого даст. Так снова станете вы за барской спиной, как за тыном крепким.

Подумали-подумали мужики, да так и решили. Собрались они на сход, стали решать, кого за барином новым отправить, но за день так и не управились. Потому как без браги, оно и головы плохо работают. Долго судили да рядили, наконец, всё же на Мякишке сошлись. Он старому барину нравился, должон и новому по нраву прийтись. Молодой да смышлёный, и до столицы дойдёт, и князя увидит, и просьбу свободных людей ему передаст.

Не хотелось Мякишке из дома уходить. От жены молодой да дочки малой, а тут ещё жена опять на сносях. Но внял он людям, чай, для обчего дела старается. Собрали ему в котомку кое-какой еды, а по правде и никакой вовсе, потому что ни у кого её лишней давно не было. Только что жена от своего рта урвала, то и положила мужу в дорогу. Вскинул Мякишка тощую котомку на плечо и пошёл к князю в столицу.

Странник из Мякишки, как из лаптя корабль, потому пошёл он в соседнюю деревню. Там расспросил дорогу до следующей, потом до другой, и дальше, дальше… Сколько он так шёл, я не ведаю, но к середине зимы добрался.

Сунулся он было сразу в княжий терем, да страж, что в воротах стоял, на него копьё наставил и заорал:

— Куда прёшь! Лапоть вонючий с драной онучей! Не видишь, княжий терем тута?

— Вижу конечно, только мне к князю и надо.

— И ты, лапотник, думаешь, что к князю вот так и переть можно? У него что, окромя тебя и делов больше нет?

— А как же быть-то мне?

— В шесток, после рассвета, будет он суд судить да жалобы и просьбы разбирать. Вот тогда и подходи.

— А как же мне-то быть? До шестка же ещё пять дён!

— А мне какое дело, где твоя холопска морда жить будет? Иди пока цел, лапоть вонючий с драной онучей.

Понурил Мякишка голову — нехорошо дело начинается, может, домой вернуться? Нет, нельзя ему без барина возвращаться. Тогда совсем плохо станет в усадьбе.

Попросился он в один дом, постучал в другой, везде ему отказ. Говорят, только в трактире переночевать можно, а там деньги платить надо. Откуда у Мякишки столько денег? Пристал он к караульщикам у ворот городских, у ихнего костра и переждал до шестка. Намёрзся, дымом пропах, но куда же деться, коли люди на тебя надеются?

А в шесток, чуть свет забрезжил, он уже, как ухват у печки, тут как тут у княжьего терема. Через время малое, каксолнце взошло, и князь вышел суд судить да жалобы выслушивать. Долго ждал Мякишка, всё не решался со своей бедой к князю сунуться, наконец, когда княжий бирюч прокричал и никто не откликнулся, Мякишка, храбрости набравшись, в ноги ему и бухнулся.

Князь подумал, что опять холопы на бояр своих жалобиться будут, да на сей раз ошибся. Как узнал он про Мякишкину просьбу — удивился. Но потом, поразмыслив, решил, что не так просто будет её выполнить. Кому же из бояр захочется в такую глухомань отправляться? Они же это за ссылку примут. Думал князь, думал — так ничего и не надумал. Подозвал боярина думного вместе подумать. Тот на ухо князю и говорит:

— Помнишь, княже, хазарина — сотника, что на твою сторону переметнулся, когда мы в последней битве верх брать стали?

— Помню, конечно. Склизкий такой, пр-ротивный. Никогда в глаза не глянет, всё с мешком своим таскается. Хоть и помог он нам, а предатель — он и есть предатель.

— Так вот его туда и пошли с глаз долой. Пусть там, на болотах ошивается. А ему скажи, что сажаешь в усадьбу ту за помощь евоную.

Подумал князь, покумекал — он всегда думал, прежде чем слово сказать, за то, наверное, и уважали его в народе. Велел позвать хазарина, а когда тот пришёл, князь и сказал ему, что сажает его в ту усадьбу, порядок там блюсти да самому кормиться, в знак благодарности за помощь евоную. Обрадовался хазарин, бросился ноги князю целовать, но тот ноги убрал, как от жабы отодвинулся.

Вскочил хазарин, свистнул два десятка из сотни своей, и помчались они к новой усадьбе, благо из барахла собирать-то и нечего было — все как один чуть не голышом на конях сидели. И Мякишке конька заводного дали, чтобы дорогу показывал.

Ехал Мякишка, радовался, что волю народную сполнил. Да какого барина везёт! Воина, в битвах бывалого! Такой вмиг порядок наведёт да процветание учинит. А холопы его в шелках ходить будут, ибо знает он, наверное, все пути-дорожки по земле, да где что достать-прикупить можно!

Звали нового барина по-хазарски странно — по-нашенски и не выговоришь. Как-то на «мешок» похоже, да и сам мешок присутствовал, тут к седлу притороченный. Потому Мякишка его «Мешком» и прозвал.

Ехал Мешок недалеко за Мякишкой, но так, что тот ничего слышать не мог. Рядом с ним другой хазарин ехал, то ли родич, то ли советчик, и тихо ему втолковывал:

— У них холоп — это не то, что у нас раб, это хоть и зависимость, но не полная. Например, продать самого холопа ты не можешь, а только долги его. И будет холоп у другого те долги отрабатывать. А как отработает, может уйти куда хочет. Но есть холопы, в холопстве рождённые, — те почти собственность хозяина, только принято у этих варваров держать таких холопов как младших и никчёмных родственников.

— Так я что, и кормить их должен?

— Да, господин.

— Ну, тогда будут они все должны мне на пять поколений вперёд! Это мы быстро сделаем. Они же тут варвары дикие, привыкли на слово верить да держать его, а у нас хорошо, слово только своим единоверцам данное нарушать нельзя! Остальным же, что собакам, захотел — дал, захотел — обратно забрал. Ладно, колдун, отдыхай. Считай, что помог мне хорошо. Дальше не твоя забота.

Приехали они в усадьбу, и стал Мякишка новому барину показывать всё как есть. Да что показывать-то? Одно запустение да разруха кругом. Но новый барин улыбается, говорит: «Корощё, тута ешо много чего ести! Тута корощё развернутись можьна!» Радуется Мякишка, вишь как барин хорош, уже всё видит, как что сделать, чтобы усадьбу поднять. И давай ему пуще прежнего рассказывать, что да как. И про сенокос рассказал, и про луга рассказал, и сколько с лесу прежний барин брал, рассказал. Хазарин лишь ухмылялся — мы, мол, и больше возьмём. А когда Мякишка ему про доменку рассказал да про железо, что с Топлюги берут, у Мешка аж руки затряслись. Велел он завтра с утра туда и отправиться, на своё хозяйство глянуть.

— Дык не твоё оно уже, а Вешкино. Старый барин доменку ему по смерти оставил.

— А записка на то ест?

— Кака-така записка?

— Ну, бумага, кожа, береста, или щто тут у вас ещё, на которой написано, что старый барин иму доменку в дар оставила?

— Какая записка, все же слышали, что коли он с битвы не вернётся, доменка Вешке перейдёт.

— Като все?

— Я, другие холопы, Вешка, Метель, Дарёнка.

— Ти — холоп, тебе слова нету. Другие тоже холопи, има тоже слова нету. Вещка, и как иха тама ешо? Они заинтересовани. Они на той доменки живут, има слова тоже нета.