Лицей послушных жен (сборник) - Ирэн Роздобудько

– Да, – согласилась я. – Это правда неинтересный вопрос. Я его тоже не любила. Но забыла: почему ты решила быть почтальоном? У них такие тяжелые сумки!

– Ну и что? Зато они гуляют сами по себе, заходят в дома и квартиры, видят там разных людей, выдают им пенсии. А их угощают чаем… Им все радуются. А еще можно остановиться на лестнице и почитать, что там написано в письмах.

– Разве можно читать чужие письма?

– Нельзя, – согласилась девочка и упрямо добавила: – Но я бы читала! И плохие бы выбрасывала на помойку. Оставляла бы только хорошие. А еще, – сказала она после паузы, – я бы хотела жить в ведре с чищеными семечками! Я бы сидела в нем и ела семечки прямо оттуда!

– Странно… – сказала я. – Совсем не помню таких желаний!

– Плохо быть взрослым, – сочувственно сказала девочка, – ничего не помнить. Ходить в очках. Быть седым. Без зубов. И умирать.

– И правда, нечему завидовать, – согласилась я.

– Ага, а вот Ярик, глупый, хочет скорее вырасти. Каждый день измеряет себя линейкой, представляешь?! А я говорю, что он ни за что не вырастет!

При упоминании о Ярике сердце мое забилось еще сильнее, я невольно погладила девочку по руке, ощущая ее живое тепло.

– Он обязательно вырастет, – сказала я. – Обязательно.

– А я – нет! – сказала девочка и снова уставилась в окно.

Я вздохнула.

– Тебе пора идти в свою кровать! – напомнила я.

Девочка соскочила на пол. Немного постояла около меня.

– Спокойной ночи…

– Спокойной ночи…

На пороге она оглянулась и спросила:

– А почему ты так странно разговариваешь? Ты больная?

Я растерялась.

Но девочка по своей привычке не дала мне ответить, ответила сама:

– Я знаю, почему ты не хочешь заводить ребенка: боишься, что он вырастет и станет таким, как ты.

И исчезла за дверью.

…Дети всегда вызывали у нее священный трепет.

Сквозь их сморщенные личики просматривались будущие взрослые черты и даже характер. Ее бросало в жар, когда из четырехлетней милашки, которая колотила ногами по сиденью в метро и как будто случайно задевала ее своей липкой ладошкой, вдруг – на какую-то долю секунды! – выглядывала круглолицая блондинка, привыкшая колотить цепкими ладошками других без всяких извинений. Или в симпатичном, похожем на пекинеса мальчишке проступал образ волоокого балбеса, который ковыряет в носу, считая, что его никто не видит, а если и видит – млеет от счастья, как это было в детстве.

У детей странный, зашифрованный язык. Они говорят «ням», «дюка» и «кака». У них резкие клоунские голоса, как будто пластинку пустили больше, чем на тридцать три оборота, и ужасные гримасы, которые многим кажутся смешными. Но если ночью приснится, можно считать, что попал в триллер Стивена Кинга.

Дети жестокие. Они впиваются в волосы, как жевательная резинка – не оторвать. Они шлепают по щекам своих бабушек, и те, сдерживая слезы, говорят: «Золотко мое, бабушке бо-бо!»

«Бо-бо!» Конечно, с ними никто не разговаривает по-человечески! «Бо-бо», «ко-ко», «ням-ням», «пи-пи» – и мир переполняется добровольными кретинами.

Дети ненавидят друг друга. Даже могут убить, так как не ведают смерти. И убивают – дубасят песочными лопатками по головам, молотят ногами, неважно куда, пыряют карандашом в глаз, душат и общипывают, как курицу, любого, кто влез не в свою песочницу.

Дети хитрые и коварные, они всегда знают, как добиться своего. Падают в лужу, сучат ногами, орут…

Взрослые учат детей ненависти, так как говорят: «Вон тот дядя тебя заберет в мешок!» или: «Тетя тебя сейчас заколдует!»

Если это не так, мысленно усмехалась она, пусть в нее бросят камень! Но вот после чего. Представьте: вы едете после тяжелой командировки в поезде, а на соседней полке мама и папа лелеют свое чадо все тем же «хо-не-хо», «ту-ту» и «пи-пи». Чадо цепляет вас ногами и руками – и ему это не запрещают, наоборот, нежно побуждают еще и перелезть на вашу территорию и забавляться металлической перекладиной для полотенца, стуча ею о стену – сорок минут подряд. Затем с той же последовательностью чадо на разные лады произносит единственную фразу: «А куда мы едем?» – «К бабушке!» Это продолжается следующие сорок минут: «А куда мы едем?» – «К бабушке!» – «А куда мы едем?» – «К бабушке!» – «А куда…» – «К…»

И все это не дает никакой возможности прочитать хотя бы одну фразу из вашей книги, ведь, когда вы опускаете глаза на строчку, буквы сами складываются в слова: «А-куда-мы-едем-к-бабушке».

Потом чадо садится на горшок. Мама и папа долго не закрывают крышку, обсуждая цвет его содержимого.

Потом в купе пахнет курицей. Чадо прожевывает и выплевывает куски прямо на стол рядом с вашим стаканом чаю.

Мама и папа трещат без остановки – им, видите ли, хочется комментировать все действия, каждое движение своего малыша. К ним присоединяется и проводница (ей-то что – посюсюкала и пошла в свое купе!):

– Не будешь слушаться – я твоего папу к себе заберу!

Это кажется ей очень остроумным. Кошмар на всю жизнь: как просто забрать папу!

– Не будешь спать – придет бабай, схватит за ногу!

– Будешь плакать – отдам тебя вон тому дядьке!

Как вам такая перспектива?

Итак, несколько часов взрослые всячески будоражат чадо, не оставляя в покое ни на минуту, пока не добиваются своего: чадо вконец возбуждено и начинает взвинчивать тон. Это как гром среди бури. Потом начинается сама буря – полуторачасовой рев на одной ноте: «Ми-ме-ма-мо-му-у-у-у…» А что же, интересно, вы хотели, взбаламучивая этот и без того бурный источник?!

Продолжать? Рассказать, как проходит ночь? Нет?

Тогда спрячьте свой камень в карман!

…Ника была права: я боялась.

Но больше всего – боялась ее…

5 июня

Луч солнца щекотал мое лицо.

Как же давно я не испытывала этого странного ощущения материальности невесомых вещей! Всегда казалось, что выражение «луч щекотал» – из области метафор. Давно забыла, что луч действительно может лежать на лице, как рука Бога, а у дождя есть пальцы, а запах может заползать в ноздри, как уж.

Сейчас, пока мои глаза не открылись, ясно ощущала, что лба касаются живые, горячие пальцы, а в ноздри вползает медовый аромат свежеиспеченных блинов. Сквозь закрытую дверь доносились едва слышное позвякивание посуды и шипение масла на сковородке. Где-то в глубине квартиры наигрывало радио давно забытые позывные. Я почувствовала на ногах тяжелый клубок Дымкиного тела.

Услышав движение, кошка осторожно пошла прямо по мне, подбираясь к лицу. Я сделала вид, что сплю, но Дымку не обманешь! Она добралась до моей шеи и удобно устроилась так, как любила: во впадине между щекой и плечом, блаженно замурлыкала. Под эту трогательную кошачью песню из-под моего левого века выползла длинная предательская слезинка. Потекла по виску, скатилась в ухо.

Я все-таки была дома!

Сейчас открою глаза и увижу свои длинные косы-змеи, худые ноги в синяках и царапинах, цыпки – такие загрубевшие наслоения кожи на сгибах пальцев рук, которые меня заставляли каждый вечер тщательно тереть щеткой в мыльном растворе. Побегу в кухню и расскажу маме, какой странный сон мне приснился…

Я открыла глаза.

И увидела то, что должна была увидеть: мои ноги почти упираются в металлические перекладины кровати, а легкое покрывало очерчивает контуры тела взрослой женщины. Это не сон.

Посмотрела на часы: было полдевятого утра.

Значит, я должна выйти, непринужденно поздороваться и сделать вид, что у меня масса неотложных дел.

Но я так и не определилась, как относиться к моим хозяевам в этой непростой ситуации. Наверное, будет лучше, если я стану воспринимать их отстраненно, как некую молодую супружескую пару случайных знакомых.

В общем, если разобраться, так оно и есть: детям не дано знать, что за люди их родители и какие они на самом деле. Для них это просто родители – люди, которым веришь, которым подчиняешься, которых любишь без всяких объяснений.

Я решила абстрагироваться. Накинула халат, перекрестилась на бабушкину икону и нырнула в дверь, как в воду, в ново-старую жизнь.

Через приоткрытую дверь кухни увидела мою ночную гостью, сидевшую за столом и доедающую блины. Молодая женщина стояла, повернувшись лицом к окну, обняв себя руками за тонкую талию.

Заметив, что я вышла, Вероника подмигнула мне:

– Доброе утро!

Женщина повернулась и тоже кивнула, добавив:

– Чистое полотенце на правом крючке.

Кажется, настроение у нее было не самое лучшее.

Я поблагодарила и пошла умываться. Приняв душ, придирчиво посмотрела в запотевшее зеркало. От напряжения этих дней вокруг глаз появились темные круги, а лицо осунулось и как будто опало. Надо сделать какую-нибудь питательную маску или хотя бы найти какой-то крем (об этом я и не подумала!). Я посмотрела на полке. Там стоял крем для рук в стеклянной бутылочке и болгарский шампунь «Роза». Я улыбнулась: для того чтобы нормально искупаться и вымыть голову, надо будет возвращаться в двадцать первый век!