Горькие лимоны - Лоренс Даррел

Она закрыла лицо углом платка и забилась в конвульсиях, причитая, между тем, вполне отчетливо:

— О Господи Иисусе, что они со мной делают? Хотят разорить меня и весь мой род. Потомство мое погубить, имя мое честное в грязь втоптать.

Сабри пребывал в откровенно приподнятом настроении. Он перегнулся через стол и принялся что-то нашептывать ей на ухо, словно вошедший в раж Мефистофель, заполняя своими дьявольскими речами паузы между ее горестными восклицаниями. До меня доносились только отдельные, на одной и той же ноте, фразы: «Залог… две сотни…. муж дуралей… никогда не будет такой возможности». А она картинно раскачивалась и причитала, как арабская женщина, от души наслаждаясь устроенным ею самой представлением. Иногда она как бы невзначай бросала беглый взгляд на наши лица, чтобы оценить произведенный эффект; из Сабри, однако, ни капли сострадания сейчас было не выжать, он уже поймал удачу за хвост; в смутном полумраке он напоминал мне тигровую акулу — вот на мгновение блеснуло белое брюхо, хищник перевернулся на спину, чтобы удобней было отхватить кусок.

— Мы ведь еще не говорили о воде, — сказал Сабри, и она, сквозь затихающие всхлипы, сразу уловила суть этой последней фразы. — Ему это обойдется еще в сотню фунтов. Мы же говорим сейчас только о доме, — продолжал он гнуть свою линию, и у нее в глазах зажегся огонек понимания. — А о воде поговорим после.

В его тоне вроде бы послышался смутный намек на то, что он теперь переметнулся на ее сторону. Иностранец, который не говорит по-гречески, вполне ведь может и не разобраться в том, что без прав на воду дом ровным счетом ничего не стоит. Она стрельнула в мою сторону глазами, а потом перевела взгляд обратно на Сабри, и огонек понимания сменился огоньком торжества. Неужто Сабри и в самом деле меня предал? Он ведь может отхватить кусок и от меня — как только я куплю дом… Она уже улыбалась и перестала всхлипывать.

— Если хочешь все устроить, действовать надо быстро, — тихо сказал Сабри. — Слушай. Мы сейчас едем к вдове и забираем закладную. И заплатим за нее в Земельной управе, прямо при тебе. А потом при свидетелях заплатим тебе за дом.

Затем он добавил, понизив голос почти до шепота:

— А уже после обсудим с этим джентльменом проблемы с водой. Бумаги при тебе?

Кажется, мы взяли слишком быстрый для нее темп. Ее одолевали противоречивые чувства: на лице попеременно отражались то подозрительность, то неведенье. Время от времени ее горло сжимал спазм, и она издавала рыдания — так иногда может сам собой взреветь перегретый мотор, когда ты его уже выключил.

— Они у дедушки моего, бумаги-то.

— Иди и возьми их, — коротко приказал Сабри.

Она встала, по-прежнему не зная на что решиться, и пошла на другую сторону улицы, где среди ее секундантов тут же разразился яростный спор. Седобородый старик, размахивая палкой, произнес целую речь. Сапожник потрясал расставленными в стороны руками. Сабри скептически поглядывал на всю эту кутерьму.

— Существует одна-единственная опасность — ее нельзя отпускать в деревню.

Он был совершенно прав; если одни ее родственники были в состоянии этакое устроить, чего в таком случае ждать от целой деревенской кофейни? Наши противники напрочь лишаться способности принимать решения— а им и без того ее недоставало, — когда на них обрушится град противоречивых советов. И обсуждение простой сделки вполне может перерасти в уличные беспорядки, а там недалеко и до всеобщей — в масштабах всего острова — забастовки…

Я с восхищением смотрел на моего нового друга. Какой бы из него вышел дипломат!

— Вот, опять идет, — тихо сказал Сабри; и она молча вошла и положила рядом с ключом свернутые в трубочку бумаги. Сабри не удостоил их вниманием.

— Вы обо всем договорились? — строго спросил он.

— Дедушка не велит мне продавать дом. Он говорит, что вы меня обманываете, как дурочку.

Сабри фыркнул, вложив в один звук все свое презрение к ее невежественным родственникам.

— Дом — твой?

— Да, господин.

— Деньги тебе нужны?

— Да.

— Ты хочешь получить их сегодня?

— Да.

Мой друг откинулся на спинку стула и возвел очи к затянутому паутиной пространству под кровлей.

— Ты только подумай, — сказал он, и в его голосе зазвучала вся поэзия торговли. — Этот джентльмен даст тебе такой маленький славный чек. И ты отправишься с ним в банк. Там станут смотреть на этот чек с почтением, потому что на нем значится его имя. Они откроют сейф… — Его голос дрогнул, а она смотрела на него жадно, не отрываясь, завороженная его колдовской интонацией сказочника. — Они достанут оттуда пачку денег толщиной с медовые соты, толщиной с добрую салями. — Тут они оба невольно облизнулись, и даже я сам почувствовал внезапный приступ голода при мысли о таком обилии съедобных денег. — Один… два… три… — будто опытный прорицатель тоном, полным магнетизма хищника, считал Сабри. — Двадцать… шестьдесят… сто, — и голос его становился все громче, покуда не зазвенел на слове «триста». Во время всей этой мелодекламации она вела себя, как курица, уткнувшаяся клювом в меловую линию. Как только он умолк, она издала экстатический полувздох, полу-стон — и вздрогнула, как будто вышла из гипноза. — И заклад тоже будет уплачен. Вдова Анти будет вне себя от счастья и преисполнится уважения к тебе. А ты и твой муж — вы получите триста фунтов наличными. — Он перевел дыхание и вытер лоб красным носовым платком. — Все, что от тебя требуется, это дать свое согласие. Или забирай свой ключ.

Он сунул ей в руки ключ и еще раз крутнулся на стуле; на сей раз он целых десять секунд созерцал стену, прежде чем снова повернуться лицом к женщине.

— Ну? — спросил он.

Несчастная опять готова была расплакаться.

— А как же мой дедушка? — дрожащим голосом спросила она.

Сабри раскинул руки в стороны.

— Что прикажешь мне сделать с твоим дедушкой? Похоронить его за мой счет? — Тон у него сделался откровенно издевательский. — Но ты давай, думай быстрее, а то вон джентльмен уже собрался уходить.

Я уловил сигнал, встал, потянулся и начал говорить что-то вроде:

— Ну, что ж, я думаю, мне… — Ни дать ни взять, помощник приходского священника в ликоковском[29] рассказе.

— Ну, живей! Живей. Скажи что-нибудь, а то он сейчас уйдет, — прошипел Сабри. На лице у нее появилось страдальческое выражение.

— О, святой Матфей, о, святой Лука! — выкрикнула она в голос, невыносимо терзаясь сомнениями. Обращаться к религии в такую минуту было довольно странно, но слишком велика была тяжесть ответственности за принимаемое решение.

— О Лука, о Марк, — сипела она, протянув руку в мою сторону, чтобы я, не дай бог, не ушел.

Сабри был похож теперь на видного врача-психоаналитика, который почувствовал близость долгожданной трансференции.

— Сейчас дозреет, — шепнул он мне и, сунув два пальца в рот, издал пронзительный свист, всполошивший всю округу. В то же мгновение Джамаль, который, судя по всему, в полной боевой готовности сидел в машине на боковой улочке, в облаке пыли с грохотом подкатил к двери.

— Тащи ее! — крикнул Сабри и подхватил женщину под левый локоть. Я выполнил приказ и поймал ее за другую руку. Она не то чтобы сопротивлялась, а просто бросила весла, и нам стоило немалых усилий проволочь ее через всю комнату к выходу и дверце такси. По всей видимости, такая спешка в этом coup de main была вполне оправдана, потому что он крикнул мне:

— В машину ее! — и сам подтолкнул ее плечом в спину; мы запихнули женщину на заднее сидение такси, потом туда же ввалился Сабри и только что не лег на нее сверху.

Она вдруг принялась стонать и звать на помощь, как если бы ее на самом деле похитили — концерт, вне всякого сомнения, рассчитанный на пресловутого дедушку — и подавать знаки через заднее стекло. Ее группа поддержки в полном составе высыпала на дорогу, во главе с размахивающим тарелкой патриархом и мужем-сапожником, который тоже, насколько я успел заметить, ударился в слезы.

— Стойте! Что вы делаете! — хором завопили они, мигом перебаламутив всю улицу. С криком «Они увозят маму!» в толпе явились рыдающие дети.

— Не обращай внимания, — сказал Сабри с видом Наполеона в канун битвы при Ваграме. — Гони, Джамаль, гони.

И мы с ревом рванули с места, распугивая сбежавшихся на шум зевак, которые, видимо, решили, что происходит самое настоящее похищение невесты, с положенными по сценарию перестрелкой и погоней.

— Куда мы едем? — спросил я.

— В Лапитос, к вдове Анти, — коротко бросил Сабри. — Давай, Джамаль, жми.

Когда мы сворачивали за угол, я с ужасом заметил, что сапожник и его семейство тоже остановили такси и уже набиваются в него с явным намерением преследовать нас. Все это предприятие и в самом деле начинало походить на боевик с продолжением.