Жена Эмиля. Наследник для Зверя (СИ) - Устинова Мария

Я заглянула в биографию: так и есть. Младшая дочь Бестужева. Ей тридцать, но на фото она едва до двадцати дотягивала. В снимке что-то казалось неправильным, какой-то неуловимый флер прошлого.

По привычке покручивая в пальцах паркер, я откинулась в кресле.

Об Андрее не было ни слова. Я надеялась, что-нибудь намекнет, как он был связан с этой семьей. Но, может, я не там ищу. В конце концов, он только горсть земли на гроб сослуживца бросил.

Все тщательно взвесив, я связалась с охранником:

– Попробуйте поискать в Москве Андрея Ремисова. В последний раз он был там.

Я отключила трубку. Сердце прыгало в груди, а пальцы задрожали, словно я совершала ошибку. Андрей обещал, что когда-нибудь найдет меня сам, но мне позарез нужна помощь, а этого так и не произошло.

Надеюсь, он даст о себе знать, если я начну искать его первой.

Поздно вечером, когда я уже легла и по привычке писала перед сном о чувствах к Эмилю, позвонил адвокат.

– Госпожа Кац, – голос был сдержанным, с нотками триумфа. – Вам разрешили свидание. В понедельник вы встретитесь с мужем.

Глава 16

Толстые стены тюремного коридора, до середины выкрашенные голубой краской, излучали прохладу даже в горячий полдень. Дышать было трудно – каменные глыбы давили, а от стука каблуков разбегалось эхо. Я ежилась от холода, страха и лязга решеток, когда меня пропускали дальше. Под ложечкой тревожно сосало.

Сопровождающий отвел меня в казенную комнату с плохим освещением и крайне бедной обстановкой. На стенах все та же ужасная краска. Из мебели стол, два стула и мусорное ведро в углу. Вот и пришли.

Я вопросительно оглянулась на тюремщика.

– Вашего мужа сейчас приведут.

За дверью раздался шум и я неосознанно шагнула к ней. С Эмилем мы не виделись два месяца. Два месяца я сходила с ума и выплескивала душу на бумагу. Два месяца в разлуке…

Когда дверь распахнулась, я задрожала от волнения. Силуэт Эмиля в дверях бросился в глаза – я отвыкла, что он такой здоровый. Руки, наручниками скованные за спиной, еще сильнее подчеркнули широкие плечи. На нем не было ни пиджака, ни кобуры, но черные брюки, белая рубашка и итальянские туфли остались прежними.

– Родная, – хрипло сказал он и закончил шепотом. – Девочка моя…

Я уткнулась в кулак носом, думая, что заплачу, так захлестнули эмоции. Эмиля поставили лицом к стене, чтобы снять наручники.

– Полегче! – прорычал он, когда их дернули слишком сильно. – Я тебе не урка… Я жену защищал беременную. Ты поступил бы так же, если мужик.

Конвоир отступил, но не вышел. Эмиль направился ко мне, растирая запястья.

За два месяца я от него отвыкла. Забыла, как он выглядит, будто видела его душу, любовь ко мне, а не внешность… Забыла морщины, тяжелое выражение лица и давящую энергетику.

– Маленькая, – муж поцеловал меня взасос, запустив пальцы в волосы на затылке, и я подалась вперед, цепляясь за мощные плечи.

Я словно влезть на него хотела, и страстно ответила на поцелуй. Целовала со стоном – в голос выть хотелось, как волчице. Я исстрадалась по нему, по прикосновениям: большим рукам, бешеному напору и нежности одновременно, словно я цветок, который он боялся смять.

Эмиль опустился на колени и поцеловал живот. Положил ладони сверху, от волнения я слишком часто дышала, живот ходил вверх и вниз. Он пытался меня успокоить.

– Тсс, – Эмиль снова поцеловал над пупком, и стоял, прижавшись губами, пока я не начала дышать ровнее. – Такой большой уже. Ты к врачу ходила? Все хорошо?

Я не выдержала и разревелась.

– Тише, маленькая, – он поднялся с колен и обнял меня. – Все будет нормально, тебе нельзя расстраиваться. Ничего со мной не станет. Ну все, успокойся… пошли они в жопу.

Он стер слезу в уголке глаза, снова полез целоваться. У меня губы саднило после первого раза, но я целовала его, пока не заныл язык. Глаза закатывались от удовольствия. Я так скучала по тебе…

От него пахло дорогим медовым мылом. Никакого парфюма, но выбрит, ногти коротко острижены – не идеально, но он следил за собой. Щетина уже пробивалась снова и вокруг рта горела кожа после ненасытного поцелуя Эмиля.

– Ну что, маленькая, как ты без меня? – прошептал он в губы и начал покрывать руки поцелуями.

Снова и снова они ложились на кожу, как вуаль. Такой ласковый, чуткий... Скучает в тюрьме.

Я молчала. Все важное ему сообщил адвокат. Про Воронцова говорить не стоит – только взбесится. Чем он поможет из тюрьмы? Здесь, под надзором даже не поговоришь откровенно. Взвешивать нужно каждое слово – чтобы не ляпнуть лишнего.

– Мы уже шестнадцать сантиметров, – сквозь слезы начала я. – Толкается. Ночами спать не дает…

– Моя радость, – выдохнул он. Теплые ладони обхватили вздрагивающий живот, как холмик.

Малыш, почувствовав родного человека, толкнулся. Эмилю отдалось прямо в ладонь, он рассмеялся от неожиданности, сдавленно, но откровенно. Так смеются люди, которым пришлось хлебнуть в жизни – они отвыкли от обнаженных эмоций.

– Ты почувствовала? – он взглянул мне в глаза.

В таком открытом взгляде всегда есть что-то беззащитное. Эмиль сильный, брат правильно про него сказал: крутиться будет до последнего. Его одно может ранить – если с нами что-нибудь случится. Единственная его слабость.

Я закивала сквозь слезы. Конечно, почувствовала, Эмиль.

Долгий взгляд в глаза, затем на губы. Для Эмиля это совсем новые эмоции. Первый ребенок, от горячо любимой женщины, за которую он всем жертвовал. Прямо в животе под его ладонями толкается – я к этому привыкла за два месяца, а он только что прикоснулся к космосу в нас.

Он вновь меня поцеловал – на этот раз осознанно. Спокойный поцелуй супругов. И я таяла в эйфории, закрыв глаза и растворяясь в плохом тюремном свете… Когда встретимся в следующий раз, кто знает? Сколько страниц я испишу ночами, чтобы исцелиться?

– А в Германию так и не уехала, – без злости напомнил он.

– Прости… Не хочу без тебя, – я прижалась к нему полубоком, чтобы не мешал живот. – И не поеду.

В мощных руках было спокойно, словно кто-то хранил меня от бед. Когда первые эмоции улеглись, мы сели рядом – я устроилась, как смогла. Не говорили – о чем? – смотрели друг на друга, наслаждались близостью. Эмиль гладил мой живот и улыбался, если резвился малыш.

Я выбросила из головы проблемы. Это было похоже на медитацию: его прикосновения, тепло и дыхание. Никогда не поймешь ценность мелочей, пока их не потеряешь.

На прощание Эмиль крепко обнял меня.

– Пока я здесь, тебя не тронут, – прошептал он так тихо, что я едва расслышала. – Будь осторожна, моя девочка!

Я вопросительно уставилась на него, но Эмиль не стал тратить время на разговоры – сладко и глубоко поцеловал. Без стеснения, откровенно… Так он целовал в нашей спальне, пока не узнал, что я беременна. Он давно здесь… Он и в том, другом смысле, соскучился.

С этой пленительной страстью он целовал меня в постели, прежде чем спуститься ниже, силой развести мне ноги, и закончить игру страстным оральным сексом. Что он умел, так это подчинять в сексе. Как в день нашего знакомства в клубе…

У нас так давно ничего не было!

– Свидание окончено, – прозвучало сзади.

Мы оторвались друг от друга, рассматривая влажные губы. Белые точки, старые шрамы.

– Мы еще встретимся, – горячо пообещала я. – Я добьюсь этого!

Шагнула за ним, провожая – на него надели наручники у стены, и вывели. В дверях он обернулся на прощание. Неумолимый жадный взгляд, словно Эмиль хотел держать меня перед глазами каждый оставшийся миг. Взгляд рвал сердце.

Я глубоко вдохнула, отвернулась и стояла, пока его не увели.

Главное не застывать в этих эмоциях. Тогда все будет хорошо, а вечером я приду домой и напишу об этом.

В машине я обдумала слова Эмиля. «Тебя не тронут, пока я в тюрьме». Логично. Пока он в тюрьме, на него нет смысла давить, шантажировать или использовать меня, как рычаг. Прошли месяцы, а старик так и не вскрыл главный козырь. Не рассказал, что с нами было в подвале. Может, у него не было фактов, одно бахвальство, а может козырь он приберег, пока Эмиль не выйдет.