Биробиджанцы на Амуре - Моисей Гольдштейн

— Езжай, езжай, Груня, через несколько дней мы увидимся в коммуне. Жди меня «у врат града»…

Они стояли на берегу, держались за руки и смотрели друг другу в глаза, а когда с лодки крикнули: «Груня, едешь?», — расцеловались у всех на виду, просто, без всякого жеманства.

Лодки поплыли по Амуру. Оставшиеся на берегу смотрели, как стремительно несется река, как перекатываются ее волны.

— Хорошо, что на веслах сидят крепкие ребята.

— А все равно заносит.

— Дальше Орловки не уедут.

— Их и в Хабаровск может занести.

— Ну и что за беда? Поедут домой поездом.

— Нет, далеко не унесет, — сказал Рубин. — Хорошо, что они идут наперерез и вверх по течению: так не снесет.

Лодки скрылись из виду. Небо хмурилось.

— Хоть бы дождя не было! — тихо, словно про себя, проговорил Ривкин.

Ночью Ривкину не спалось. Он сидел и смотрел на горы, укутанные серым, на Амур, который с бешеной скоростью гнал свои воды. В одном месте берег острова прорвало, и вода широко разлилась, поглотив большую часть поля. Это произошло буквально на глазах у Ривкина. «Хорошо, что не на другой стороне, — подумал он, — там завтра ведь работать надо, там еще копны стоят, там еще стога сметывать надо…»

Рубину тоже не спалось. Он вышел на берег.

— Поднимается? — спросил он Ривкина.

— Берег прорвало.

— Что? Где?

— А вон, с, лева.

— Ну?

— Ничего.

— Работать еще можно будет?

— Теперь это уже не так важно. В крайнем случае будет на три тысячи пудов меньше. А может быть, завтра рано утром удастся кое-что сделать. Но меня беспокоит, что Фрида еще нет, меня лошади волнуют… Пятнадцать лошадей!.. Воду так и гонит! Надо как можно скорее уходить отсюда. Иначе это плохо кончится. С моторной лодки уже предупреждали…

Он блуждающим взором окидывает Амур, остров, на котором то тут, то там под лунным светом вспыхивает разлитая вода, и направляется к лошадям. Лошади стоят, насторожив уши. В эту ночь они неспокойны, при малейшем шорохе вскидывают голову и смотрят тревожно. Сокол следит за каждым движением Ривкина, и когда тот подходит, конь вытягивает свои трепетные ноздри и пристально глядит на него.

— Лошади чуют опасность даже на большом расстоянии, — говорит Ривкин, обращаясь к Рубину, который ходит за ним, не в силах сдержать охватившую его дрожь. Что-то очень неприятное чувствует Рубин в молчании Ривкина, — в таком настроении он видит его впервые.

— Да, — подтверждает Рубин — лошади очень чувствительны… А ты думаешь, что опасность так близка?

— Для лошадей, конечно. На лодках их не перевезешь. Если второй вал накатится до того, как придет катер, лошади пропали! А тогда…

Они сидели на берегу и смотрели на воду; волны бежали одна за другой, накатывались друг на друга, вставали гигантскими горами, обрушивались в водяные ямы и бездны.

— Чего это ты не спишь? — спросил Ривкин.

— Так, не спится, — ответил в раздумье Рубин.

Его удивлял и злил вопрос Ривкина, который звучал сухо и грубовато, точно Рубин был здесь чужим человеком… Эх, была бы здесь сейчас Груня, он бы перед ней душу излил. Она такая простая, сердечная…

— Груня домой уехала? — спрашивает неожиданно Ривкин.

— Ведь ты же сам ее отослал.

— Ах, да… Забыл.

Вопрос Ривкина взволновал Рубина. Он смотрит на Ривкина с неясным подозрением. Что-то он его не узнает… Какой-то он не такой, как вчера. Что с ним? Что привело его в такое состояние?

— Да, я отослал ее домой, — говорит Ривкин после минутного молчания. — Хотя Груня — девка здоровая, живая и очень славная. Что теперь женщинам делать на Амуре?

Рубин смотрит на него искоса и недоумевает. К чему он это говорит? Рубину вдруг становится не по себе рядом с Ривкиным. Он оставляет его на берегу, а сам забирается в комарник.

А Ривкин следит за ним остановившимся взглядом и не может освободиться от мыслей, которые лезут в голову: «А не был ли весь героизм этого «благородного юноши» показным? Не делалось ли все это ради Груни? Не стал ли он ударником, полагая этим взять Груню? Не затеял ли он соревнования с самым сильным только потому, что Груне это нравится?» Однако Ривкин не может забыть, как работал Рубин. Эта работа опровергает все дурные мысли о нем: «Ведь он заключил договор с Файвкой еще до того, как приметил Груню. А на сенокос он пошел добровольно». Ривкин вспоминает, в каком виде вернулся с острова Рубин после первых дней — с искусанным лицом, с заплывшими глазами. Нет, Рубин доказал, что ничего плохого о нем подумать нельзя. Но что касается Рубина и Груни, то он не может отделаться от чувства досады. Ее зеленоватые глаза всегда вызывали в сердце Ривкина сладостный трепет, но некогда было ему прислушиваться к своему чувству. Вот он и испытывает сейчас боль и досаду.

Но теперь уже поздно.

Вдруг он почувствовал на затылке теплое дыхание.

— Сокол! — весело крикнул он, поднялся и обнял стройную шею коня.

Ривкин хлопал его по бокам, гладил морду. Сокол мигал большими глазами, вытягивал морду. Он почуял тепло руки Ривкина и был очень доволен встречей. Они хорошо знают друг друга. Сокол — первая лошадь в коммуне. Он много сил отдал ей. Теперь Соколу тоскливо, глаза его туманятся, уши насторожены, а чувствительные ноздри трепещут.

К утру Амур немного присмирел. Серый туман на горах расползся и выглянуло солнце. Ривкин сел на Сокола и поскакал взглянуть, можно ли еще работать. Сидя на коне, он увидел ручьи, которых за ночь стало еще больше. Вчерашние и прежние так раздались вширь, что еще день, и все они сольются и затопят остров.

К копнам уже вела водяная дорога. Соколу вода доходила до живота. Копны были наполовину затоплены. Завтра они могут оказаться целиком под водой. Ривкин осмотрелся вокруг, нашел самое высокое место, до которого вода еще не дошла, и повернул Сокола обратно, сказав самому себе: «Надо спасти столько, сколько возможно!» Он разбудил коммунаров, и пятнадцать человек, оседлав коней, отправились отрабатывать последний день.

— Мокрого не класть! — крикнул Ривкин. — Снимать до мокрого слоя, закладывать фундамент для стога в три тысячи пудов!

Это были лучшие, наиболее сильные и преданные парни. Среди них были Файвка и Рубин. Теперь они встретились с вилами в руках. И только здесь, таская тяжелые вилы сена к стогу, шагая весь день по воде и работая с необычайным напряжением, Файвка подумал о Рубине:

«Вот парень! Приехал в белом воротничке, с белым лицом и руками, с нежной кожей, не привыкший ни к какой тяжелой работе, а теперь подставляет плечи, совсем как наш брат!» Он следил за работой Рубина. И ему нравилось, как энергично Рубин втыкает вилы в копну, как присаживается, обеими руками подсовывает вилы, поднимает копну над головой и несет ее к стогу. Рубин не отдыхает, работает без передышки. Брюки засучены выше колен, он шагает по воде искусанными ногами и работает быстро, словно торопится куда-нибудь. Файвка работает рядом и негласно соревнуется с ним. Он рад за Рубина, за этого «благородного юношу», который стал теперь для него своим человеком. Но не только Файвка и Рубин сейчас так работают — все напрягают свои силы до предела.

Так работали до поздней ночи. Вода прибывала. Ребятам она доходила до пояса, а лошади на пути к палаткам подтягивали животы и вскидывали головами.

Возле палаток отдыхали. Ребята отряхивались, как лошади после дальней дороги. Они чувствовали себя, как гости, прибывшие чересчур рано на свадьбу: гнали лошадей, торопились, чтоб не опоздать, а приехали, оказывается, первыми. Жениха с родителями еще нет…

— Зачем же было так торопиться? — спросил Златкин.

— Ты не смотри, что Амур сейчас не играет. Он ведь кипит, смотри, как заполнился остров, сколько ручьев появилось. За ночь мы можем оказаться окруженными водой.

— Это все еще первый вал надвигается?

— При втором ты уже ходить не будешь.

— Будешь валяться, как дохлятина!

— Поплывешь!

— Ребята! — кричит Ривкин. — Поменьше острот! Заливает шалаш. Вода ползет с боков. Давайте подтащим машины к палаткам. Надо лошадей покараулить.

Подтащили машины к палаткам. Все подозрительно поглядывают на Амур, а он спокоен, его гладкая поверхность простерлась, как скучная серая равнина. И только бока у него набухают. Теперь уже не надо ходить к берегу за водой или умываться, — достаточно протянуть руку, чтобы достать до воды.

Ночью караульщики сообщили:

— Амур разгулялся, рвет и мечет. С гор прибегают дикие козы. Вода прорвала другой берег. Она прибывает и заливает остров!

Амур и в самом деле срывал берега. Вода бежала к палаткам. Весь остров выглядел, как большая река, на которой стоят стога… Коммунары с лошадьми и машинами остались на узкой полоске земли. Кругом вода. Место, где стоят люди, — самое высокое на острове, но и оно становится все уже и короче. С трех сторон наступает вода, с четвертой — Амур подмывает берег.