Наследник собаки Баскервилей - Валерий Гусев

Но я так сразу не сдался:

– А сапоги? Две пары всего!

На что Алешка только усмехнулся.

– Дим, один из них ведь главарь, так? Он же в грязный подвал не полезет! Он только руководит.

– А что ты еще сразу сообразил? - заметив мое смущение, поспешила с вопросом Ленка.

– Сообразил, что дом Зайцевых эти жулики выбрали не случайно.

– А почему они его выбрали? - спросила Ленка, разливая чай.

– По нескольким причинам, - важно ответил Алешка, придвигая к себе чашку и тарелку с печеньем.

Дальше он говорил очень неразборчиво, набив себе рот до отказа, но мы его поняли.

– Я это… изучил для начала потерпевшего - их сына, Зайцева Федора Михайловича. Ребенок оказался очень вежливым, отзывчивым и хорошо воспитанным. Значит, его родители - мягкие, честные и добрые люди. Таких людей проще всего обмануть или применить к ним жесткие меры.

– А другая причина?

– Еще проще. Их дом - самое удобное место в Поречье, откуда можно вести подкоп под магазин. Ну, не подкоп, конечно, а пролезть в эти муникации и добраться до магазина…

– Все это и так понятно, - безжалостно прервал я его выступление. - Непонятно: как они выгнали Зайцевых из дома и где Зайцевы теперь находятся?…

– И что делать дальше? - добавила Ленка. - Я думаю, нужно рассказать все вашему папе. А уж он-то знает, что делать в таких случаях.

– Нельзя! - Алешка замотал головой. - Ни за что!

– Почему? - удивилась Ленка.

– Потому что попадет! И потому что я их ненавижу. Таких, которые детей на улицу выбрасывают. И я хочу сам поймать их на месте преступления. И посмотреть им в глаза. И сказать в их собственные уши все, что я о них думаю.

Давно я не видел своего младшего брата таким разгневанным. И я не завидую этим жуликам, когда они попадутся в его нежные детские ручки. Они такое от него услышат собственными ушами!…

– Мы сами их схватим! - разошелся Алешка. - Так схватим, что мало не покажется.

И он почему-то опять бросил загадочный взгляд на Норда, который лежал в углу и внимательно его слушал, будто они уже о чем-то договорились.

Мне все это не очень понравилось. Грабят банки и магазины, выгоняют детей из дома люди особого склада. Жестокие и безжалостные. К тому же мы не знаем, сколько их. И потом, они наверняка вооружены. А у нас нет даже «армейского» револьвера доктора Ватсона. Одна рогатка на троих. И та старая.

Но наш Алешка не так прост и наивен, каким иногда кажется. Конечно, он до сих пор уверен, что "лошадь в яблоках" - это какое-то национальное блюдо из конины с антоновкой. Но в то же время, как говорит мама, у него живой и безупречный аналитический ум. Правда, он, пользуясь своим безупречным умом, частенько делает далеко не безупречные выводы.

Тем не менее Алешка распорядился разумно. Он заставил нас по очереди следить за домом Зайцевых, чтобы возможно лучше изучить обстановку, в которой нам вскоре придется жить и сражаться.

Я было заикнулся о наших «двойках» и «тройках», но Лешка так посмотрел на меня, что я молча согласился - да, у нас есть дела поважнее.

Поэтому я, как на уроке, поднял руку и спросил:

– А деньги?

– Деньги будут, - уверенно пообещал Алешка.

– Еще не все варенье продал? - подколол я.

Он только усмехнулся. Снисходительно…

Почти весь следующий день я провел в Поречье, ведя наружное наблюдение за объектом слежки.

Алешка подстраховал меня дома, красочно расписав родителям, какое важное поручение их старший сын получил в школе непосредственно от ее директора.

В Поречье я заметил (да и физически ощутил), что золотая осень, "очей очарованье", неожиданно кончилась. Будто полностью израсходовав свои последние запасы тепла, света и цвета. Началась осень другая - моросящая, слякотная, тоскливая. Листья с деревьев уже не падали, и желуди на них не сыпались. А та листва, что совсем недавно легла на землю золотым ковром, побурела, почернела и не шуршала таинственно под ногами, а противно и грустно хлюпала, напитавшись холодными каплями дождя.

…Сначала я, как дурак, ходил взад-вперед по узкой улочке из пяти домов, поглядывая исподтишка на "лубяную заячью избушку".

Потом сидел, нахохлившись, натянув капюшон куртки, на мокрой скамейке возле того забора, за которым жила бабушка Надя в телогрейке. Скамейка стояла под старой липой, но ее голые ветки не спасали меня от упорно и уныло моросящего дождика. Тогда я притулился к большому, еще не совсем облетевшему дубу. Но здесь оказалось не лучше - при порывах ветра оставшиеся листья сбрасывали на меня целые водопады.

Я промок, замерз, проголодался. И все зря - ничего особенного я не заметил. Кроме того, что худосочный джентльмен Кислый дважды куда-то отлучался. Причем теперь он с особой осторожностью пользовался своей «ракушкой» - все время оглядывался, вынимал замки из петель, подпирал подъемную створку длинной железякой.

Вернувшись после первой отлучки, он вытащил из машины небольшую, но тяжелую сумку, в которой что-то позвякивало. А во второй раз еле-еле выволок и, сгибаясь пополам, потащил в дом еще один домкрат, намного здоровее того, который мы обнаружили в подвале магазина. А в сумке у него наверняка новый комплект сверл с победитовыми наконечниками.

Сомнений теперь не оставалось: эти аферисты встали на преступный путь. А мы… А мы, кажется, на правильный. И скоро наши пути здорово пересекутся. С грохотом и звоном…

– Ну, милок, хватит дежурить-то, - отвлек меня от бесполезных размышлений чей-то голос за спиной.

Я вздрогнул, подпрыгнул и обернулся. Готовый к большим неприятностям, а еще больше - к позорному бегству.

Но это была бабушка Надя из соседнего дома.

– Пошли, внучек, ко мне, чайком погреешься. Вона как озяб-то. Когда тебе смена-то? Чтой-то не идет.

Я растерялся: ничего себе сыщик! Ничего себе бабуля! И от такой неожиданности, от усталости и холода послушно и благодарно побрел за ней, в ее теплый дом.

В полутемных сенях меня встретила злая коза Зинка. Она стояла в углу, сверкала глазами, трясла бородой, грозила рогами и топала передними копытами.

Бабушка Надя придержала ее:

– Проходи, милок, не бойся. Я ее заместо собаки держу. И кормить проще - травка-то еще есть, и от молока большая польза.

В доме у бабушки Нади было очень чисто и уютно. Вязаные половички, занавесочки на окнах и цветочки на подоконниках, красивая икона в углу, убранная расшитым полотенцем. Под иконой светится крохотный огонек лампадки. Весело потрескивая, топилась печь. На столе шумел самовар, попыхивая вкусным дымком.

– Раздевайся, внучек. От сюда куртенку свою вешай, к печке поближе - разом просохнет. Садися вот тута, грейся.

Я все еще не пришел в себя, не собрал разбежавшиеся мысли и поэтому покорно разделся, повесил мокрую куртку и сел за стол.

– Ить и погоды нынче какие настали, - сокрушалась бабушка, наливая мне горячего чаю. - Дождь да слякоть. Того гляди - и снег повалит. И зачем тебе это надо? Нехороший ведь дом. Люди в нем нехорошие. - Бабушке, видно, очень хотелось поговорить. - Они ить и ко мне сперва заходили. Уговаривали: "Продай, бабка, халупу. Квартеру себе купишь, с ванной". А мне зачем? Я в своем дому восьмой десяток доживаю, здеся и помру. Нет, говорю им, не согласная.

– Отстали? - Я с удовольствием грел руки, обхватив горячую кружку ладонями.

– Не враз. Надо, говорят, ваш дом осмотреть, скоро ломать будут. Наврали, конешное дело. Но в подпол слазили. Чего-то там глядели-глядели, а потом говорят: "Ну и не надо, бабка, нам твоего дома. Не подходит, мол, нам. Живи дальше, старая". И у Зайцевых дом откупили. Да быстро так. Раз, раз - и готово. Не иначе ктой-то помог. Гляжу, а уж Зайцевы с чемоданами на крыльце.

– А они вам не сказали, куда поехали? - меня все больше интересовал бабкин рассказ. Похоже, дело вовсе не в том, что ей поговорить не с кем. Рассказать некому - вот в чем дело!

– Как не сказали? Сказали, ить соседи мы, в дружбе жили. Прощевай, стало быть, Михална, говорят. На историческую родину вертаемся, в Курский город, значит.

Как я пожалел, что мы с этой бабушкой раньше не поговорили!

– Так они в Курск вернулись?

– В Курский, в Курский, - закивала бабушка. - К Иришкиной мамке. И к сынишке ихнему. Он той порой у бабушки своей гостевал.

Получается, что мы случайно вышли на след Зайцевых. Они продали дом и поехали в свой родной Курск. Но получается и то, что до Курска они так и не доехали. А когда Федя Зайцев вернулся от бабушки, "лиса его из дома и выгнала".

Что-то стало известно. Но это известие породило новые загадки. Почему Зайцевы продали дом, если они этого делать не собирались? Где они теперь? И почему не ищут своего сына?

Ответ на этот вопрос, к сожалению, плохой: они не могут этого сделать! И самые страшные подозрения закрались в мою душу.

– Внучек, - вдруг сказала бабушка Надя, - а вот что это такое? Какой такой предмет, не скажешь?

И она, выдвинув ящик старинного комода, достала из-под стопки белья и протянула мне… магазин от всемирно известного автомата Калашникова!