Уинстон Черчилль: Власть воображения - Франсуа Керсоди

Примерно в этот период адъютант командующего британским корпусом в Мадрасе артиллерийский капитан Фрэнсис Бингэм, возвращаясь с охоты, повстречал молодого кавалерийского офицера, и пока они скакали рядом, юноша поведал, что не намерен оставаться в армии вечно и что однажды он войдет в парламент и станет… премьер-министром. Капитан Бингэм не запомнил имя своего попутчика, но отметил, что тот курил сигару… То, что человек, с детских лет подавляемый и презираемый собственным отцом, мог быть столь уверен в себе и своем предназначении, убедительно доказывает, что психология не входит в число точных наук.

Весной 1897 г. офицерам 4-го гусарского предоставили «накопившийся» четырехмесячный отпуск в Англии. Многие отказались, благо полк едва успел расположиться на новом месте. Но Черчилль с радостью согласился и 8-го мая отбыл на родину на борту парохода «Ганг», чтобы «насладиться увеселениями лондонского сезона». Он сошел на берег как раз вовремя, чтобы успеть на костюмированный бал в Девоншир-Хаусе, но у молодого корнета, не любившего танцев, были другие планы, вернее, все те же: оказаться на войне офицером или журналистом или войти в парламент. Для реализации первого он мог воспользоваться обширнейшей сетью знакомств своей матушки, а второй ему мог бы помочь осуществить дальний родственник Фиц Рой Стюарт – секретарь ЦК Консервативной партии. Увы! Надежды на военную кампанию рухнули с окончанием греко-турецкого конфликта на Крите[31], а мысли о политике пришлось оставить после того, как кузен Рой подтвердил, что свободных мест нет и само депутатство требует солидного личного капитала…

Но Уинстона утешало, что он сможет обратиться к членам «Лиги первоцвета» Бата на съезде 26-го июля. Сын Рэндолфа Черчилля мог рассчитывать на благосклонный прием в таких кругах, но никто – даже он сам – не ожидал, что первое же его политическое выступление пройдет с таким успехом. Его тщательнейшим образом подготовленная и вызубренная наизусть речь и в самом деле была шедевром красноречия – звенящий призыв к сплочению вокруг консервативных ценностей и цивилизаторской миссии империи, выраженный взвешенными и литыми формулировками, пронизанный аллитерациями и метафорами. Маколей с Гиббоном выглядывали из каждой фразы, но если саркастические выпады против либералов были совершенно в стиле Рэндолфа Черчилля, то добродушные насмешки над ура-патриотизмом были уже чисто уинстоновскими. Это был поразительный успех, вызвавший одобрение политиков и изумление у журналистов…

Но наш оратор даже не успел насладиться своим триумфом, ибо на следующий день до него дошли сенсационные новости из Индии: на северо-западной границе, в «буферной зоне», восстали пуштуны, и в Лондоне решено направить туда экспедиционный корпус из трех бригад под командованием генерала сэра Биндона Блада – того самого генерала, друга отца, что год назад на светском приеме обещал взять Уинстона к себе в первую же кампанию. Спустя 48 часов, отстучав генералу телеграмму с напоминанием об обещании, Уинстон уже садился на пароход в Индию. Он так спешил, что забыл ящик с книгами, свою собаку и клюшки для поло! Ответ генерала застал его уже в Бомбее: на данный момент вакансий нет, но Уинстон может присоединиться как военный корреспондент и получит назначение, как только появится свободная должность… Ясное дело, что должность могла появиться, только если будет убит один из офицеров, а такую возможность на войне исключать нельзя.

Это сообщение вызвало бурную деятельность: Уинстон мчится в Бангалор (два дня пути в южном направлении), чтобы вырвать у начальства отпуск сроком на месяц; шлет телеграмму матери с просьбой добыть для него контракт с какой-либо британской газетой и тут же сам почти случайно становится корреспондентом индийской газеты «Дейли пайонир», вечером 28 августа отправляется на вокзал, откуда ему предстоит преодолеть три тысячи двести сорок пять километров до северо-западной границы. Уинстон берет с собой в дорогу пони, чтобы иметь возможность самостоятельно продолжить путь, если железнодорожное сообщение будет прервано. Во время пятидневного путешествия он напишет матери: «Тщательно все взвесив, я полагаю, что служба в британской армии в молодые годы придаст мне больший политический вес […] и, возможно, повысит мои шансы завоевать популярность в стране. […] И кроме того, при моем бесстрашном характере предстоящие опасности меня только развлекут, а не отвлекут». Весь человек проявился в этих нескольких строках…

На шестой день утром корнет Черчилль прибыл в расположение штаба экспедиционного корпуса в малакандском выступе. Генерал Биндон Блад уже отразил атаки пуштунов на Малаканд, деблокировал форт Чакдары, и его уланы изгнали повстанцев за пределы долины Сват. Но после успешной обороны имперская традиция требовала провести усмирение – карательные экспедиции против племен, участвовавших в восстании. Блад успел подавить пуштунов долины Бунер на востоке и теперь двигался на запад, где жили моманды. Последние имели наглость напасть на его 2-ю бригаду, и Блад приказал ее командиру генералу Джеффри войти в долину Мамунд и разрушить там все аулы, уничтожить посевы и засыпать колодцы. Военному корреспонденту Черчиллю была оказана великая честь сопровождать карателей. Не заставляя себя упрашивать, Уинстон присоединился к бенгальским уланам, приданным бригаде Джеффри для усиления.

Утром 16 сентября 2-я бригада, насчитывавшая тысячу триста сабель, вошла в Мамундскую долину и развернулась веером. Джеффри, похоже, не слыхал про неприятность, приключившуюся лет двадцать назад с генералом Кастером при Литтл-Бигхорн[32], и распылил свои силы перед лицом противника, имевшего огромное численное превосходство. И вот две роты сикхов при пяти офицерах, включая Черчилля, были окружены тремя сотнями момундов, вооруженных до зубов. В ходе тяжелого отступления многие были убиты и ранены, а одного английского офицера, попавшего в плен, разрубили на куски, но Черчилль, прикрывавший отход и эвакуацию раненых, вышел из переделки живым и невредимым, хотя находился под плотным огнем на открытой местности тринадцать часов! Все это произвело сильное впечатление на его боевых товарищей, и сам генерал Джеффри отметил в рапорте «решительность и отвагу лейтенанта Черчилля из 4-го гусарского, корреспондента газеты “Пайонир” при экспедиционном корпусе, который оказался весьма полезен в трудную минуту».

Это почти литота[33], но Уинстон еще не раз окажется полезным – 18 сентября у Домодоло, 23-го в Загре и особенно 30-го у Агры. Каждый раз он выезжал рано утром с разведчиками и возвращался поздно вечером с арьергардом, и бывало, что во время перестрелки скакал вдоль вражеской шеренги на линии огня[34]. Все это не могло не впечатлить товарищей и не ободрить солдат, и именно на это рассчитывал Черчилль, лелея мечты о новой медали в дополнение к кубинской, полученной с щедрой руки генерала Суареса Вальдеса. Герой должен презирать опасность, но Черчилль ее не презирал, он любил опасность… и, несмотря на то, что пуштуны стреляли не в пример лучше кубинских повстанцев, выходил без единой царапины из самых жарких схваток.