Быть довольным, как Баба Ионов - Дмитрий Кутенков

– Считается, не считается, но я всё же тут.

– Раз тут, то крут. Хи-хи. А ты за кого сегодня болеть будешь?

– Даже не знаю. Павел говорит, что за пингвинов сегодня королевский выйдет на нападение. Вот хочу посмотреть на его игру.

– Да ладно?! Я тогда буду за пингвинчиков!

И я почувствовал, как внутри меня течет что-то нежно-ласковое и теплое. Очень приятное. Словно миллионы детей, у которых наконец-то появилась новая игрушка. И я был счастлив. Счастье есть, счастье здесь – пронеслось у меня в мыслях, и мы с головой погрузились в футбольный матч, крича, болея и веселясь. А иногда поглядывал на С чтобы увидеть ее улыбку и ее веселье. Да, это можно было назвать счастьем, а может тем, что мне это только показалось.

10 глава.

День три тысячи восемьсот сорок третий. Дневник исследования. Я, Щупл М, весьма обеспокоен некоторыми людьми. Они не всегда счастливы, хотя в большинстве своем вполне благополучны. Вспышки недовольств появляются все больше и больше. Недовольств это конечно сильно сказано. Скорее отсутствие сильного довольства. На первый взгляд это лишено смысла – ведь я исполняю все их желания, и они живут в лучшем месте на Земле. Но на самом деле будто бы им чего-то не хватает. Не могу понять в чем дело. Такое ощущение, что достигнуть своего полного довольства, своего пика счастья, они не могут двигаться дальше. Словно их что-то терзает, становится скучно или тревожно. А моя задача заключается в том, чтобы непрерывно разнообразить их жизнь, помогать им приобретать все большее и больше удовольствие. Но они начинают деградировать. У них пропадает мотивация. Они перестают хотеть чего-нибудь. Их душам уже не нужна стимуляция. Испытав удовольствие раз два, даже десятки раз, они довольны. Но если это продолжается месяцами, а то и годами, то все сложнее и сложнее достичь желаемого результата. В конце концов у кого-то возникает отвращение к тому делу, которым они занимались с удовольствием. Желания утрачиваются. Таких мало, но они есть, и чем больше времени проходит, тем чаще появляются такие ситуации.

Размышляя на эту тему, я решил уточнить некоторые моменты у Матвея Петровича. Спросил я сегодня у него:

– Скажи, Матвей Петрович, ты стал тут доволен своей жизнью?

– Да, в общем-то, конечно, доволен. Я получил всё, что хотел. Я уже и забыл какого это быть бродягой, когда холодно и голодно. Теперь у меня не жизнь, а малина. Причем без всякой нервотрепки. К тому же исполнилась моя давняя мечта – стать актером. Как же замечательно садиться вечером перед камином, заворачиваться в плед, брать в руки стакан кофе и читать сценарий следующей серии, в которой предстоит сниматься. И каждая роль – словно открывается дверь в иную жизнь.

– И ты так же счастлив, как и в те дни, когда ты только получил свою первую роль?

– Вроде бы да. Но всё же не совсем. Когда я получил свою первую роль, как сейчас помню, у меня сердце разрывалось от радости, от эмоций. Сейчас сердце будто бы полностью заполнилось этой радостью. Как если бы в море наступил полный штиль, но тем не менее море тут, оно есть, и это уже греет душу. Нет огромных волн, на которых можно весело попрыгать и порезвиться, но можно просто смотреть на водную гладь и погрузить в нее свои мысли, ни о чем не думая. Это очень приятное чувство.

– А можно ли сделать так, чтобы волны в этом море снова бушевали и плескались? Или чтобы они постоянно бурлили и кипели?

Петрович взглянул на меня добрым и спокойным взглядом, подумал некоторое время и улыбнувшись ответил:

– Хотел бы я, конечно, испытать это еще раз. Очень хотел. Но боюсь не получится. Вернее, может получиться, но… Не знаю, как сказать. Наверное только если стереть память и заново дать мне первую роль, – произнес он, а потом засмеялся от своих же слов.

– Хм. Идея, конечно, интересная, но это невозможно. Не существует стирания памяти. Человеческий мозг слишком сложный механизм, чтобы там могла образоваться дыра. Это всё фантастика, – опроверг я его мысль.

– А вот это всё не фантастика? – Петрович развел руками. – Сколько всего фантастического ты сделал для всех людей? По крайней мере, в моем понимании, оно такое. Может для тебя это обыденность. Для меня в общем-то и ты был когда-то фантастикой. А теперь вот – лучшим другом стал.

Вот эта последняя фраза показалась мне странным. Он считал меня другом. Я никогда об этом не задумывался. Не знал, что у меня тут может быть друг. Я Петровича всегда воспринимал как объект исследования. Общаясь с ним и проводя эксперименты, я просто готовил его к финальной стадии. А он разглядел в этом дружбу. Или хотел этого. У него действительно была врожденная способность к доверительному отношению к окружающим. И окружающие отплачивали ему тем же. Без сомнения он очень мудрый и интересный человек. Не удивлюсь что и других он считает друзьями, если не всех. Но меня он назвал лучшим. Лучшим другом.

У нас, Щуплов, нет такого понятия как друг. Изучив людей и поняв, что для них означает дружба, я могу сказать, что у нас, Щуплов, каждый друг другу является другом. У людей это не так. Люди не могут назвать другом каждого другого человека. Они выбирают того, кто будет другом для них и кому они хотят быть другом. Для людей друг это тот, кому они могут довериться. Тот, кому они могут рассказать всё самое сокровенное и тайное. Тот, кого они готовы поддержать как бы худо не было. Так сложилось что люди общаются друг с другом прежде всего через этих избранных людей. У нас, Щуплов, это обычное поведение. Мы всегда друг другу доверяем, всегда готовы поддержать друг друга. Ведь Щуплы это превыше всего. Мы все делаем ради всех. Мы едины.

Если задуматься – Матвей Петрович – это единственный кому я открыл свое истинное лицо на Земле, но не потому, что посчитал его своим другом. И не потому, что хотел стать его другом. Как я уже сказал, он для меня всегда был только объектом исследования. Первым объектом исследования. И всё же… Он назвал меня другом. Не просто другом, а лучшим. И я немного растерялся. Хорошо, не растерялся – но сдержался. К тому моменту я очень многому научился него. Но всё