Прекрасный возраст, чтобы умереть - Анна Данилова

– Неплохая компания. Все как-то устроены, более-менее обеспечены.

– Надо проверять каждого. Копаться в их прошлом.

– Понимаю.

– У всех, кроме Дорофеевых, это первый брак. Александр Дорофеев был когда-то женат. Надо разыскать его бывшую жену, поговорить с ней.

– Еще школьная учительница Валентины, Эмма Петровна, она может что-то знать. Ну и Рита Морозова, тоже скульптор, подруга Валентины. Замужем, у нее дети, этой семье Соляных активно помогала, если верить Арине. По завещанию они тоже получили какие-то деньги.

– Думаю, надо бы проверить и немецкие связи Соляных. Этот ее агент или снабженец, который обеспечивал ее материалом, помогал, – Бонке, кажется.

– Встретимся с Валенштаймом, поговорим.

– Давай определимся. Я беру на себя две первые пары – Дорофеевы, Нураева и Стасевич – и бывшую жену Гинера, которую еще надо найти, а ты тогда – Селиверстовых, вернее, ее мужа, Андрея, ну и супругов Утробиных, плюс учительницу и подругу-скульпторшу Морозову. Адреса, телефоны сейчас выпишешь из дела… Позвони Денису, подключи его к работе, пусть обеспечит нас хорошими фотографиями всех свидетелей и Гинера с Валентиной. Пусть займется и денежными делами Соляных, картами, счетами, переводами…

– А что с телефоном Соляных?

– Он находится среди вещдоков.

– В деле есть информация, касающаяся ее звонков?

– Нет. Говорю же, наш следователь так спешил поскорее разделаться с этим делом, что посчитал лишним производить вообще какое-либо расследование. Зачем, если есть признательные показания?

В комнату постучали.

– Вы живы тут, девушки? – В дверях появился хозяин дома, Дмитрий Родионов. – Лиза, там твой благоверный играет в шахматы с Арсением, они учат Петра, а дочка твоя, прекрасная Магдалена, уснула на диване… Смотрела-смотрела мультфильм да и заснула…

9. Декабрь 2013 г.

Она репетировала свою финальную, как ей казалось, речь, уже целую неделю.

В одно прекрасное утро Люба проснулась и поняла, что не хочет больше жить со своим мужем. Вернее, поняла она это давно, но собралась с силами только сейчас.

Деньги, которые Люба как наследница могла получить лишь весной, спустя полгода со дня смерти Валентины, и которые не давали покоя Вадиму, стали последней каплей в истории краха их отношений.

Тайна, которую хранила Люба и которую не рассказала бы мужу даже под пытками, была настолько невероятной и настолько могла бы оказаться неожиданной для Вадима, придавала ей силы, открывала перед ней дорогу, залитую солнцем, освещавшим спокойный, ясный горизонт.

Вадим сейчас, в ее нынешнем положении, представлялся ей тяжелым грузом, который она должна была сбросить с наименьшими потерями.

Смерть сестры, которая им развязала руки и позволила надеяться на благополучный исход всех дел, связанных с долгами Вадима, стала одновременно и кандалами, удерживающими Любу в ненавистном ей браке.

– Время, блин, тянется так долго, – ворчал Вадим каждый раз, когда бывал в дурном расположении духа и, развалясь на диване, потягивал виски. – И когда уже наступит этот апрель или даже май?! Когда нотариус сделает свое дело и мы станем богатыми? Чего они тянут-то? Боятся, что появятся новые наследники?

– А что, если и так? – щуря глаза, шипела, не в силах скрыть свое отвращение к мужу, Люба.

– Ты сука, Люба, поняла? Думаешь, я не вижу, как ты ко мне относишься? Сейчас, когда ты ждешь наследства, ты спишь и видишь, как от меня отделаться. А ведь не отделаешься. Никогда. И ты прекрасно это понимаешь.

– Ничего такого я не думаю, – отвечала она поспешно, хотя на самом деле не верила, что Вадим сделает то, чем грозит ей вот уже целых два месяца.

– Мне стоит только захотеть, как ты почти сразу же окажешься за решеткой, моя обожаемая супруга.

– Но у тебя нет никаких доказательств…

– Есть. И свидетели имеются. Целых три. Эти люди видели тебя там, на озере, когда ты убивала свою сестру.

– Ты все врешь, Вадим, – она не могла позволить себе разговаривать с ним так, как он этого заслуживал. Как же ей хотелось ударить его, плюнуть ему в лицо, убить! Ей приходилось прикладывать невероятные усилия, чтобы не нагрубить ему, не наговорить лишнего. – Ты все это придумал. Это блеф чистой воды. Я знаю эти твои приемы, причем дешевые приемы. Думаешь, ты такой умный и все рассчитал? Ты не мог знать, когда я окажусь на озере да и поеду ли я туда вообще. И всех свидетелей ты придумал или же наймешь их, когда тебе понадобится…

– Нет, дорогая моя, это ты врешь. Мы оба с тобой прекрасно знаем, что в тот день, когда ты собралась поехать просить денег у сестрицы, она должна была отправиться на озеро. Твоя машина, слава богу, не прозрачная и не призрак. А потому засветилась везде, где только можно: ее зафиксировали камеры слежения на перекрестках в городе, за городом, на шоссе, рядом с постом гибэдэдэшников… Ты точно была на озере. Ты сама мне сказала, что видела ее… Ты вернулась домой, как сейчас помню, вся белая, перепуганная насмерть. Тебя всю колотило.

– Если ты собираешься держать меня в страхе постоянно, – огрызалась Люба, с ужасом вспоминая события того страшного дня, – то что мне стоит сказать, что мы были там с тобой вдвоем? Что мы с тобой вместе спланировали убийство моей сестры?!

– Дура! Мы ничего с тобой не планировали!

– Что ты говоришь? А кто мечтал, как заграбастает все Валины денежки, если ее не станет?

– Идиотка!

– Сам ты… К тому же у тебя на тот день нет алиби.

– Но я был дома!

– И кто это может подтвердить?

– Может…

Подобных разговоров было много, особенно в последнее время они вели себя, как запертые в одной клетке дикие звери, рычали друг на друга, понимая тем не менее, что связаны по рукам и ногам смертью Валентины. Каждый думал, что невиновен, считал необходимым нападать на другого. Когда же заходил разговор об алиби Вадима, то разговор каждый раз сворачивался, Вадим замолкал, и это настораживало Любу. Она достаточно хорошо знала мужа, и это его выражение лица, выдававшее его растерянность, она отлично понимала. А вдруг он не лжет, и существует некто, кто может подтвердить его алиби? Может, у него в запасе имеется кто-то, кто видел его в тот день, в час убийства Валентины дома? Какой-нибудь рабочий из жилищной конторы или соседи? Другое дело, почему он еще не назвал этого человека? Уж не потому ли, что боится, что она перекупит его?

К тому же ей не давали спать долги. Несколько уважаемых в городе семей, причем довольно далеких от Вадима, но близких Валентине, не друзей, конечно, но людей, восхищающихся ее талантом и заказывающих у нее работы, до сих пор дожидались, когда же им вернут их деньги.

Встречаясь с ними на улице, в ресторанах, на каких-то городских мероприятиях, банкетах, фуршетах, словом, на так называемых светских тусовках, Люба старалась не пересекаться с ними взглядами, было стыдно. Вадим же, напротив, чувствовал себя замечательно, подходил, разговаривал, смеялся и шутил, как если бы никому ничего не был должен. И это просто убивало Любу. Муж с каждым днем разочаровывал ее все больше и больше. Но больше всего удивляло, конечно, поведение самих кредиторов. Неужели, думала она, еще существуют люди, святые, которые настолько готовы входить в положение, чтобы не терзать своих должников напоминаниями о долге. Даже зная о смерти Валентины и искренне сожалея, что из жизни ушел такой прекрасный человек, «талантище», «гениальный скульптор» и «просто прекрасная молодая женщина», но не зная, как обстоят дела с наследством и будут ли наверняка деньги, они продолжают с уважением относиться к Любе и Вадиму, словно в память о Валентине?!

Однажды она не выдержала, и, когда они вернулись после очередного мероприятия, куда их приглашали, словно уже по инерции, как родственников Валентины, Люба спросила мужа, как может он вот так спокойно общаться со своими кредиторами. Не стыдно ли ему? Не испытывает ли он при этом угрызений совести, на что подвыпивший Вадим, пожав плечами, просто ответил:

– А мы им ничего и не должны…

Люба, как стояла полуодетая, с вечерним платьем в руках, намереваясь пойти в душ, опустилась в кресло.

– Как это? Ты что, Вадим, сошел с ума? Ты что, думаешь, что они простили нам все долги? Но это миллионы рублей!!! Так не бывает! Ты что, разыгрываешь меня?

– Дура ты, Люба, – он посмотрел на нее холодными, мертвыми глазами. Пьяный, он всегда смотрел на нее такими вот стеклянными, как бы невидящими глазами и при этом был страшен. – Ты что, действительно так считаешь? Что они нам все простили? Да я с ними уже давно расплатился!

– Как это?

– Думаешь, я такой вот безмозглый и не умею делать деньги? Думаешь, я не умею зарабатывать? Или у меня нет друзей, которые могли бы помочь мне? Да меня все любят, уважают и верят мне!

– Тебя уважали из-за Валентины, – проронила Люба и прикусила губу, понимая, что ей не следовало этого говорить. Просто вырвалось.